– Ну… Нет, после того, как ты это сказала… Твои камелии великолепны.
– На этой неделе я занималась ежегодными посадками. У меня есть барвинки и бархатцы, а за домом я посадила несколько кустов азалий, они уже цветут. Когда будет светло, я покажу тебе нуазетовые розы[27 - Нуазетовые розы – группа сортов роз, сходных с чайными розами, но с более мелкими цветками. Эти сорта были выведены из сорта Champneys’ Pink Cluster, который получил Джон Чемпнис Чарлстон, селекционер из Южной Каролины.], что растут на заднем дворе. Этим летом они божественно пахнут.
Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Патриция пошла в сторону Пьератес-Круз, дверь Грейс скрипнула и мягко закрылась позади нее. Пьератес-Круз грязной подковой охватывала Миддл-стрит, и два десятка семей, что там жили, скорее удавились бы, чем дали ее заасфальтировать. Камни поскрипывали под ногами и чувствовались сквозь тонкую подошву туфель. Вечерняя духота сжималась вокруг словно кулак. В тишине Олд-Вилладж был слышен лишь скрип камней, вдавливаемых в землю, да сердитое стрекотание сверчков и кузнечиков, собравшихся вокруг нее в темноте.
Шум споров клуба еще бурлил в венах, но постепенно испарялся, пока Патриция, покинув совершенный во всех отношениях дом Грейс, тихонько шла по направлению к своему жилищу, притаившемуся за зарослями дикого бамбука и узловатыми деревьями, увитыми плющом. Она подошла ближе и увидела, что мусорных баков нет в конце подъездной дорожки, там, где их забирает по утрам мусоровоз. Выносить мусор было одной из обязанностей Блю, но, когда солнце садилось, сторону дома, где днем стояли баки на колесах, окутывала кромешная тьма, и сын делал все возможное, чтобы увильнуть от этой повинности. Патриция говорила, что можно отвозить баки до того, как стемнеет. Она выдавала ему фонарик. Она предлагала постоять на крыльце, когда он пойдет за ними. Вместо этого он до последнего тянул со сбором мусора, складывал банки и пакеты около входной двери, обещая, что за пять минут все уберет, как только закончит решать этот словарно-хитрющий кроссворд или целую страницу примеров на деление. А потом исчезал.
Если она успевала поймать его до того, как он ложился спать, она заставляла его вынести мусор и вывезти баки к улице. Не сегодня. Сегодня она стояла около двери в его темную комнату, свет из коридора слабо освещал, как он лежит, укутавшись одеялом и плотно закрыв глаза, а очередной выпуск детского «Нэшнл географик» поднимается и опускается на его животе.
Наполовину прикрыв дверь спальни сына, она задержалась у комнаты Кори, слушая, как то стихает, то набирает командную громкость голос дочери, разговаривающей по телефону. Патриция почувствовала укол зависти. Сама она не пользовалась популярностью в старшей школе, но Кори была капитаном или заместителем капитана всех школьных команд, девочки помладше постоянно появлялись на играх, чтобы поболеть за нее. Каким-то таинственным образом спортивные девочки всегда становятся популярными. Когда Патриция училась в старших классах, разговаривать со спортсменками могли только другие спортсменки, но круг друзей Кори казался бесконечным, пришлось даже провести вторую линию, чтобы и Картер мог спокойно пользоваться телефоном.
Патриция пошла вниз, проверить, как там Мисс Мэри. Она спустилась по трем ступенькам, ведущим из нижнего холла в переоборудованную гаражную комнату, и остановилась, чтобы дать глазам привыкнуть к мерцающему оранжевому свету ночника. Старушка, худая, будто сдувшаяся под простынями больничной кровати, неподвижным взглядом сверлила потолок, глаза ее поблескивали в слабом свете.
– Мисс Мэри? – мягко позвала Патриция. – Вам что-нибудь нужно?
– Там сова, – прохрипела старушка.
– Я не вижу никаких сов. Вам нужно отдохнуть.
Мисс Мэри продолжала неотрывно смотреть на потолок, глаза ее слезились, и капли по вискам стекали к спутанным волосам.
– Нравится вам это или нет, но у вас совы.
По ночам ей становилось хуже, но и в течение дня свекровь часто теряла нить разговора и пыталась скрыть это за долгими историями из своей прошлой жизни о людях, которых никто не знал. Даже Картер не мог опознать две трети из них, но, к его чести, он всегда внимательно слушал и не перебивал.
Патриция проверила, есть ли вода в кружке около кровати Мисс Мэри, и пошла выносить мусор. Она взяла с собой фонарик, так как Блю был прав – ночью у той стены дома довольно жутко.
Влажный ночной воздух кишел насекомыми, они непрестанно гудели над самым ухом, пока Патриция пересекала конус света от лампы над крыльцом. Быстрым шагом она прошла в густую темноту за углом дома, заставив себя подождать три шага, прежде чем включить фонарик, просто чтобы доказать, что она не трусиха. Первое, что она увидела в его свете, была одна из голубых прокладок для недержания Мисс Мэри, валяющаяся в грязи. Сбоку выступал короткий отрезок забора, который скрывал мусорные баки от посторонних взглядов, но с места, где стояла Патриция, она хорошо видела, что оба бака перевернуты. Внезапно нахлынувшее раздражение сменило нервозность. Это все должен был убрать Блю.
Из баков облаками высыпались белые полиэтиленовые пакеты, в жарком густом воздухе стоял сырой земляной запах кофейной гущи и подгузников Мисс Мэри. Не переставая звенели комары.
Патриция медленно провела лучом фонарика по разбросанному мусору, оценивая масштаб предстоящей работы: использованные салфетки, фильтры от кофемашины, яблочная кожура, ватные диски, коробки от штруделя и упаковки от тостов и хлеба, не говоря уже о многочисленных голубых прокладках. Либо еноты, либо достаточно крупные болотные крысы хорошо здесь потрудились.
Самый большой мешок утащили в узкий проход между глухой кирпичной стеной их дома и бамбуковыми зарослями, находившимися уже на участке Кларков. С той стороны слышался какой-то хлюпающий звук, будто кто-то лакал варенье или желе прямо из банки. Она направила туда луч фонарика.
Мешок был тканевый и не совсем белый, а бледно-розовый, покрытый рисунком из бутонов роз. Внизу торчали грязные босые ноги. Когда луч фонарика коснулся мешка, он повернул к свету лицо.
– Ой! – воскликнула Патриция.
Белый луч с непростительной ясностью явил каждую деталь этой жуткой картины. На корточках сидела старуха в розовой ночной сорочке: лицо измазано красным, губы ощетинились черными жесткими волосками, что-то прозрачное дрожало на подбородке. Она склонилась над темным предметом, лежащим у нее на коленях. Патриция разглядела почти полностью оторванную, свисающую к земле голову енота. Между обнаженных клыков зверька болтался язык. Старуха запустила окровавленную руку в разорванное брюхо животного и зачерпнула пригоршню полупрозрачных внутренностей. Она поднесла жирные блестящие пальцы ко рту и вгрызлась в бледно-сиреневую трубку кишечника, щурясь от слепящего ее света фонарика.
– Могу я вам помочь? – растерянно пролепетала Патриция первое, что пришло ей в голову.
Старуха перестала грызть свою добычу и принюхалась, словно дикий зверь. Тяжелый запах свежих экскрементов, удушающая вонь разбросанного мусора, отдающий железом резкий запах крови енота ударили Патриции в нос. Задыхаясь, она отступила назад, почувствовала под своей пяткой что-то мягкое и неожиданно повалилась прямо в кучу засаленных белых мешков. Пытаясь подняться, она старалась держать луч фонарика на старухе, так как чувствовала себя в безопасности, пока видела ее, но та уже быстро приближалась, ползла на четвереньках прямо по рассыпанному мусору, таща за голову труп енота.
– О нет, нет, нет, нет, нет… – умоляюще затараторила Патриция.
Окровавленная рука схватила ее за голень, и даже сквозь брюки чувствовался исходящий от нее жар. Старуха бросила енота и другой рукой ухватила Патрицию за бедро. Всем своим весом навалилась она на Патрицию, и та почувствовала, как что-то впивается в правую почку. Женщина пыталась оттолкнуть нападавшую назад или просто спихнуть ее с себя, но у нее не было точки опоры, и она лишь глубже закапывалась в мусор.
Старуха упорно ползла вверх по телу Патриции с широко открытым ртом, слюна свисала блестящей цепочкой, хлопали безумные, выпученные, как у жабы, глаза. Одна из ее вонючих рук, липкая и шершавая от крови енота, скользнула Патриции за воротник и схватила ее за шею. Подтянувшись, теплое и мягкое, как слизняк, тело полностью улеглось на Патрицию.
Что-то в длинных седых волосах, убранных в конский хвост, в повороте тонкой шеи показалось Патриции знакомым. Потом она заметила электронные часы на одном из запястий, и все встало на свои места.
– Миссис Сэвидж? – прошептала она. – Миссис Сэвидж!
Это истекающее слюной от безумного голода, нависающее над ней лицо принадлежало женщине, которая в течение многих лет была настоящим проклятием всего соседского сообщества. Этот разверстый рот с белыми зубами и застрявшей между ними шерстью енота, принадлежал женщине, которая выращивала прекрасные гортензии на своем переднем дворе и в полуденную жару патрулировала Олд-Вилладж, надев мягкую парусиновую шляпу и вооружившись палкой с гвоздем на конце для сбора фантиков от конфет.
Все, что заботило миссис Сэвидж сейчас, – это поскорее прижаться губами к лицу Патриции. Старуха была сверху, законы гравитации работали на нее, и мир Патриции заполнили грязные от крови зубы с торчащими между ними клочьями шерсти. Она почувствовала, как что-то мелкое щекочет лицо, и поняла, что это блохи с трупа енота.
Вне себя от страха и паники, Патриция ухватилась за запястья миссис Сэвидж и с силой передвинула себя в сторону, больно расцарапав спину. Миссис Сэвидж не удержалась и упала на деревянный забор, глухо стукнувшись о него лицом. Патриция отползла назад по мусорным мешкам и рывком поднялась на ноги. Фонарик остался лежать на земле, освещая своим лучом обезглавленное тело енота.
Она не знала, что делать, пока миссис Сэвидж корчилась среди мусора, но, как только старая леди поднялась на ноги и направилась к ней, Патриция рванула прочь из кромешной темноты за угол, к крыльцу, где горел фонарь. Передний двор казался таким мирным, таким безмятежным. Она выбежала на свет, почувствовала под ногой мокрую траву – очевидно, она потеряла туфлю, и широко открыла рот, чтобы закричать.
Это была самая простая вещь, она всегда считала, что если вдруг когда-нибудь попадет в неприятности, то первым делом закричит, но сейчас, в десять вечера в четверг, когда большинство соседей уже крепко спали, а остальные готовились ко сну, она не смогла издать ни звука.
Вместо этого она бросилась к входной двери. Она заскочит внутрь, закроет дверь на замок и позвонит в службу спасения. В это мгновение миссис Сэвидж схватила ее за талию, пытаясь сзади вскарабкаться на нее, и под ее тяжестью Патриция упала на колени, больно стукнувшись ими о траву. Старуха лезла на нее, принуждая встать на четвереньки, Патриция уже ощущала ее горячее слюнявое дыхание возле своего уха.
В голове был полный кавардак. «Я вожу детей в школу… Я состою в клубе любителей книг… Это, конечно, совсем не клуб, но на самом-то деле клуб… Почему я дерусь со старухой на своем переднем дворе?..»
Все было не то. Концы с концами не сходились. Она попыталась выбраться из-под старухи, но острая боль пронзила все тело, сконцентрировавшись в голове, и пришла мысль: «Меня кусают за ухо. Миссис Сэвидж, двор которой два года назад получил премию „Гордость Альгамбры“, кусает меня за ухо».
Маленькие острые зубки все глубже впивались в ухо, и вскоре в глазах у Патриции начало темнеть. Внезапно резкий свет фар высветил их обеих. На подъездную дорожку свернула машина, она ехала все медленнее и медленнее, пока совсем не остановилась. Хлопнула дверца автомобиля.
– Патти? – спросил Картер, перекрывая звук мотора, работающего на холостом ходу.
Патриция заскулила.
Картер подбежал к ней, схватил за шиворот старуху и приподнял, но Патриция почувствовала, что что-то не так. Ее голова резко дернулась вверх – и сильная пронзающая боль вновь разнеслась по всему телу. Она поняла, что старуха не отпускала ее. Она почувствовала, как где-то в глубине черепа что-то хрустнуло, затем раздался хлопок, а потом одну сторону ее головы как будто прислонили к раскаленной плите.
И только теперь Патриция закричала.
Потребовалось наложить одиннадцать швов, чтобы закрыть рану, и сделать прививку от столбняка, и врачам не удалось восстановить мочку уха, так как миссис Сэвидж проглотила ее. К счастью, ни миссис Сэвидж, ни енот, похоже, не были бешеными, хотя, чтобы это окончательно проверить, нужно было сделать больше анализов и, следовательно, подождать.
По дороге домой Патриция от большой дозы болеутоляющих чувствовала себя сонной, кроме того, ей совсем не хотелось ничего рассказывать Картеру, но один вопрос надо было обсудить сейчас.
– Картер?
– Не разговаривай, Патти, – отозвался муж, сворачивая на мост через реку Купер. – Все кончилось.
– Нужно сказать, чтобы в больнице последили за ее испражнениями.
Ее голова моталась из стороны в сторону по подголовнику.
– Кого? – не понял Картер, нажимая на газ, чтобы преодолеть второй подъем моста.
– Энн Сэвидж, – ответила Патриция, горе переполняло ее. – Она проглотила мочку уха вместе с сережкой, которую ты мне подарил. Она должна выйти, и, я думаю, они могли бы помыть ее…
Она расплакалась.
– Расслабься, Патти. Больше они тебе не понадобятся.
– Но ведь ты их мне подарил, – простонала Патриция. – А я потеряла.
– Один из пациентов торгует бижутерией, – попытался успокоить ее Картер. – Он дал мне их бесплатно. Просто выброси вторую, а я постараюсь подобрать тебе что-нибудь в аптеке на Питт-стрит.
Возможно, во всем были виноваты болеутоляющие, но Патриция разрыдалась еще сильнее.
Глава 5
Проснувшись следующим утром, Патриция чувствовала, как распухла и горит левая половина лица. Она встала перед зеркалом в ванной и посмотрела на огромную повязку, которая покрывала щеку, пересекала лоб и спускалась под подбородок. Горе переполнило грудь. Всю жизнь прожить с мочкой уха, а теперь вдруг оказаться без нее. Словно потерять друга.
Но очень скоро знакомый червячок беспокойства пролез в материнский мозг и заставил действовать.
«Надо убедиться, что дети в полном порядке. Нельзя допустить, чтобы они испугались».
Патриция, как смогла, начесала волосы поверх повязки, спустилась на кухню и приготовила завтрак. И когда Блю, а следом и Кори спустились вниз и заняли свои места за столом, постаралась улыбнуться, хотя еще плохо чувствовала левую щеку, и спросила:
– Хотите взглянуть?
– А можно? – спросила Кори.
Патриция нашла конец бинта на затылке, отклеила его и начала долгий процесс разматывания повязки: вокруг лба, под подбородком, по всей голове… Когда дошла до последнего ватного диска и начала осторожно его снимать, обратилась к Блю:
– Точно хочешь посмотреть?
Он кивнул, и она подняла диск, ощутив, как прохладный воздух коснулся ее потной нежной кожи.
Кори затаила дыхание.
– Зачетно, – в восхищении проговорила она. – Болит?
– Не очень приятно, – ответила Патриция.
Кори обошла вокруг стола и встала так близко, что ее волосы щекотали Патриции плечо. Патриция вдыхала запах ее травяного шампуня и вспоминала, что очень давно они с дочерью не находились так близко друг от друга. Бывало они втискивались вдвоем в глубокое кресло с откидной спинкой на веранде и смотрели фильмы, а теперь Кори стала почти одного с ней роста.
– Смотри, Блю! – воскликнула Кори. – Здесь даже есть отпечатки зубов!
Младший брат отодвинул табуретку и встал на нее, придерживаясь за плечо сестры, и они вместе начали тщательно изучать ухо матери.
– Теперь еще один человек знает, какой у тебя вкус, – сказал Блю.
Патриция раньше не задумывалась над этим, слова сына сильно взволновали ее. После того как Кори убежала, чтобы не опоздать в школу, и раздался сигнал клаксона автомобиля, который должен был сегодня подвозить Блю, Патриция последовала за ним к двери.
– Сынок, ты ведь знаешь, что бабушка Мэри никогда бы не сделала ничего подобного.
По тому, как он остановился и посмотрел на нее, она поняла, что именно об этом он и думал.
– Почему? – спросил он.
– Потому что у той женщины была болезнь, повлиявшая на ее рассудок, – пояснила Патриция.
– Как и у бабушки Мэри, – согласился Блю, и Патриция вспомнила, что именно так объяснила ему заболевание Мисс Мэри, когда та переехала жить к ним.
– Это другая болезнь. Уверяю тебя, я никогда не позволила бы бабушке Мэри остаться у нас, если бы это было небезопасно для тебя или твоей сестры. Хочу, чтобы ты знал: я никогда не сделаю ничего, чтобы подвергло бы вас опасности.
Блю попытался переварить услышанное, но тут вновь раздался сигнал клаксона, и мальчик выбежал за дверь. Патриция надеялась, что ей удалось до него достучаться. У детей должен быть хоть один представитель бабушек и дедушек, о котором можно сохранять приятные воспоминания.
– Патти, – позвал ее Картер с верхней площадки лестницы, в одной руке он держал галстук с восточным орнаментом на зеленоватом фоне, в другой – красный в полоску. – Какой выбрать? Этот означает, что я весел и нестандартно мыслю, а красный говорит о силе.
– А что за повод? – спросила Патриция.
– Веду Хейли обедать.
– С узорами. А зачем ты ведешь доктора Хейли обедать?
Спускаясь по ступеням, он начал завязывать красный галстук.
– Решил бросить вызов судьбе, – объявил Картер, продевая конец галстука в кольцо и вывязывая красивый узел. – Надоело стоять в очереди.
Он задержался напротив зеркала в прихожей.
– Ты же говорил, что не хочешь быть главой психиатрического отделения? – удивилась Патриция.
Картер поправил галстук, покрепче затянув узел.
– Нам нужно больше денег. – Он пожал плечами.
– Ты говорил, что этим летом хочешь больше времени уделять Блю, – сказала Патриция, когда он повернулся.
– Мне нужно найти способ убить двух зайцев одним выстрелом. Я должен присутствовать на всех утренних консультациях, мне нужно найти время на обходы, мне нужно начать добывать гранты для исследований – все это моя работа, Патриция, и я лишь хочу получить то, что по праву мое.
– Ну, что ж, – вздохнула она. – Если это то, чего ты хочешь…
– Это займет всего лишь несколько месяцев. – Он подошел к ней и стал разглядывать ее ухо. – Ты сняла повязку?
– Просто чтобы показать Кори и Блю.
– На мой взгляд, не все так плохо, – оценил Картер. Он взял ее за подбородок и, наклонив ее голову набок, еще раз пристально изучил рану. – Повязка тебе больше не нужна. Все прекрасно заживает.
На прощание он поцеловал ее, и ей показалось, что это было очень похоже на самый настоящий поцелуй.
«Что же, – подумала она. – Если таков эффект от попытки возглавить психиатрию, я только за».
