Рейвен Кеннеди "Искра"

– Я хочу, чтобы ты ушел, Рип, – снова произношу я, надеясь, что теперь он прислушается.

– Я говорил, что ты можешь называть меня Слейдом.

– Благодарю, но нет, – резко отвечаю я и с удовольствием замечаю промелькнувшую в его глазах досаду. – Но вместо того я присяду перед вами в реверансе, Ваше Гнилое Величество.

Он сердито смотрит на меня.

– Ладно, я уйду. Если кое-что мне скажешь.

– Что? – с досадой спрашиваю я.

Рип наклоняется так, что наши лица оказываются друг напротив друга, так близко, что я чувствую жар его тела.

– Почему ты кричала?

Я с недоумением смотрю на него, застигнутая врасплох его вопросом.

– Я… я не кричала.

Судя по выражению лица Рипа, я его совершенно не убедила, и мой невнятный ответ не помог.

– Хм. Возможно, это мне стоит достать бумагу и перо, чтобы проследить, сколько было между нами лжи.

Подлец.

– Ты ошибся. Ты не слышал, как я кричала, – вру я, хотя сердце в груди стучит так гулко, что надеюсь, он его не слышит.

По правде, я была сродни загнанному в клетку животному, готовая снести эту дверь голыми руками, когда стражники держали меня взаперти, но признаваться в этом сейчас не готова. Не Рипу.

Рип снисходительно приподнимает бровь.

– Правда? Выходит, мне послышалось, как ты кричишь и умоляешь тебя выпустить?

Дело – дрянь.

Требуется немало усилий, чтобы не обличить свои истинные чувства, особенно когда он стоит так близко.

– Возможно, эта уродливая ветвистая корона сдавила тебе голову, и у тебя возникли проблемы со слухом.

К моему превеликому разочарованию, он ухмыляется. Ненавижу, что при виде этой ухмылки у меня внутри все трепещет.

И хотя между нами едва ли метр, Рип наклоняется вперед, и я задерживаю дыхание. Он крадет весь воздух, и кровь в венах стучит, как дергающаяся на привязи собака.

Стоя вплотную ко мне, Рип наклоняет голову, а свою мне приходится запрокинуть. Мы смотрим друг на друга, и наши скрещенные взгляды полны смешанных чувств без надежды их истолковать.

Что таится в безмолвных, бурлящих глазах этого мужчины? Почему я чувствую, будто меня подавляют изнутри? Рип обладает надо мной властью, которая никоим образом не связана с его аурой, а имеет отношение только к тому, как мой взгляд опускается на его губы, когда он резко втягивает воздух.

Он снова отвечает мне сводящей с ума ухмылкой.

– Хм, а мне нравится твой гнев, Золотая пташка. Если только он направлен не на меня.

Я открываю рот, чтобы наорать на него, но не успеваю даже вымолвить и слово, когда он опускает руку и хватает одну из моих лент. Я замираю, а сердце сбивается с ритма.

Мы оба смотрим на ленту, которую он держит в руках, а когда Рип с нежностью гладит шелковистую золотую длину, у меня перехватывает дыхание.

Лента, словно мурлыча, легонько трепещет между его указательным и большим пальцами. По оставшимся пробегает дрожь, каждая с облегчением опадает, словно тоже чувствует его прикосновение. По рукам у меня бегут мурашки, когда Рип продолжает гладить ленту, даря ей такое спокойствие, какое мне прежде не доводилось ощущать.

Я должна выдернуть ее. Должна отступить. Должна сделать хотя бы что-то и проложить между нами дистанцию.

Но я этого не делаю. Не делаю и даже не могу признаться почему.

Его близость, его взгляд путают мои мысли. Я не могу соображать, чувствуя на лице его дыхание, его едва ощутимое прикосновение.

Я должна помнить, кто он такой, на что способен. Должна теперь пуще прежнего быть настороже.

– Тебе приходится их прятать, – тихо говорит он, и по какой-то причине глаза снова начинают слезиться.

Мне не по душе окружившие меня чувства. Я хочу придерживаться гнева, воспользоваться им, чтобы оттолкнуть Рипа. Воздух между нами сгущается, словно мы миновали кромку деревьев и ушли дальше в лес. Он настолько зарос ветвями и колючими кустами, что я не могу пройти через него, не оцарапавшись.

С усилием мне удается прочистить горло и прошептать:

– Уходи, Рип. Пожалуйста.

Что-то мелькает на его лице, и момент, в котором мы только что пребывали, развеивается. Рип отпускает ленту, и она тут же повисает, увядает молчаливым вздохом, как цветок, покорно склонившийся к земле.

Когда Рип отходит, я чувствую и облегчение, и пустоту. А вместо того силюсь не чувствовать ничего.

Рип открывает рот, словно хочет заговорить, но, что-то услышав, тут же замирает и наклоняет голову.

Я настораживаюсь.

– Что?

– Хм, похоже, пока я не могу уйти.

– И с чего бы это?

На его лице снова появляется эта усмешка, что выводит меня из себя, но она иная. Эта ухмылка… злорадствующая и приводит в ужас.

– Потому что сюда идет твой золотой царь. Пожалуй, я останусь и поздороваюсь.

Глава 2

Аурен

Я распахиваю глаза.

– Что? Мидас возвращается?

Рип выгибает бровь.

– Что не так? Тебя это опечалило?

От охватившего меня огорчения я поджимаю губы. Если Мидас рядом, то я упустила шанс улизнуть.

Хотя, положа руку на сердце, признаю: это все равно было неосуществимо. Мне бы пришлось изучить каждый уголок этого замка и только тогда бы крайне повезло выбраться без ведома Мидаса. Даже если бы мне по чистой случайности удалось сбежать, рано или поздно он бы все равно вышел на мой след. Мидас никогда не позволит мне его оставить.

Я в ловушке. Наложница, опутанная узами.

– Ты должен уйти сию же секунду, – упорствую я.

Рип просто глядит на меня, не сдвинувшись ни на дюйм, чем раздражает еще больше.

– Почему?

Не веря своим ушам, смотрю на него.

– Потому что если Мидас увидит тебя здесь…

– И что он сделает? Превратит меня в золото? – с мстительным блеском в глазах глумится Рип. Разумеется, он уверен в себе. Почему бы и нет? В его руках величайшая тайна Мидаса.

Меня сковывает напряжение.

– Не…

Рип лукаво мне улыбается.

– Прошу простить, сменю личину.

Я не успеваю взять себя в руки, как его сила вырывается наружу, и меня начинает тошнить. Я приваливаюсь к дверному косяку, сдерживая рвотные позывы, когда взбудораженная магия пробивает себе дорогу.

Рип снова начинает меняться, и я смотрю, как исчезают острые черты его лица. Заостренные уши фейри смягчаются, высокие скулы разглаживаются, а серая чешуя пропадает. В мгновение ока коротких шипов над бровью как не бывало, так же быстро исчезают шипы на руках и спине.

Когда Рип исчезает и его место занимает король Ревингер, все его тело трясется. Он ведет мускулистыми плечами, и на шее под кожей проступают темные коварные линии. Они расползаются до его подбородка, как корни в поисках более благодатной почвы.

Я втягиваю воздух, пытаясь побороть осевшую в животе тошноту. Но, прежде чем она успевает поглотить меня полностью, его сила стихает. Мое тело с облегчением обмякает, и я, дрожа, смотрю на него.

Перевоплощение завершено, и когда он снова открывает глаза, в них нет знакомой черноты. Вместо того я вижу темно-зеленую радужку глаз короля гнили.

Отвернись, убеждаю я себя.

Я должна отвернуться, потому что каждый раз, когда наши взгляды пересекаются, внутри у меня все переворачивается, в груди ноет, и появляется ощущение, будто я не знала его вовсе.

Сердце снова начинает гулко биться, но я не знаю, в чем причина: в том, как воздействует на меня его сила, или потому что он пугает меня в этом обличии, – меня пугает король Ревингер. Забавно, что он прячет шипы и чешуйки и вместе с тем становится еще более пугающим.

Мне не по душе видеть этот облик. Сколь бы ни пыталась я убедить себя, что это просто Рип, он все равно кажется мне незнакомцем. Незнакомцем, которому я не осмелюсь довериться.

Мое беспокойство превращается в страх, я поворачиваюсь и, спотыкаясь, иду в спальню Мидаса от необходимости оказаться от Ревингера как можно дальше, от необходимости сбежать.

Но успеваю сделать лишь пару шагов, потому что спотыкаюсь обо что-то, лежащее на полу. Мне удается обрести равновесие, не грохнувшись на пол, и только тогда я понимаю, что споткнулась о тело.

– Великие боги… – Поднеся руку ко рту, я с ужасом смотрю вниз на распростершегося у моих ног человека.

Глаза стражника закрыты, а рот разинут. Золотые нагрудные доспехи блестят, но под ними кожа поблекла и стала серого цвета. Как виноград, сорванный с черенка и брошенный на землю вянуть на солнце.

Я быстро перевожу взгляд на второе тело – еще один стражник в том же состоянии. А потом еще один, еще и еще.

Из горла у меня вырывается сдавленный крик, а в ушах звенит от леденящего кровь страха. Но я не в силах отвести взор от лежащих ничком трупов, от высушенных глаз, в которых застыл ужас. Не в силах отвернуться от потрескавшихся губ или впалых щек.

Потому как… вот на что способен Ревингер.

В один миг все эти стражники живы, а в следующий – от них остается всего лишь высушенная кожа.

Чувствую, как от сбивчивого дыхания поднимается и опускается грудь, но как бы часто я ни дышала, воздуха мне не хватает, потому что в голове гудит одна-единственная мысль.

А поступила бы я так же?

Если бы солнце не село и моя сила золотого прикосновения еще была в действии, смогла бы я взломать эту дверь, стала бы я той, кто убил стражников вместо Ревингера?

Чувствую, как подступают слезы. Возможно, пелена перед глазами – это единственный способ моего тела защититься, но он безуспешен.

Помогает только, когда Ревингер встает передо мной и загораживает вид. Я веду взглядом вверх по его телу и наконец смотрю ему в глаза. Зеленый взор скользит по моему лицу, как пар по горячей воде.

– Ты должна дышать, Аурен.

– Я и дышу, – огрызаюсь я.

– Ты часто дышишь и задохнешься, если продолжишь в том же духе, – спокойно отвечает он. – Ты когда-нибудь видела, как золотится смерть только в твоей силе?

Я горько усмехаюсь.

– Я повидала множество смертей.

Старые стертые воспоминания прорываются одно за другим. Я повстречалась со смертью в ночь, когда меня выкрали из дома, и с той поры она неотступно за мной следовала.

– Эти люди не заслужили такого, – говорю я и сердито смахиваю слезу, упавшую с ресниц.

– Не соглашусь. Они удерживали тебя против воли.

Я с яростью смотрю на него.

– Они всего лишь исполняли приказ. Делали то, что им велено. – В голове возникают мысли о том, что велели делать мне. – Я не хотела… – Не выношу, когда мой голос прерывается. – Этого.

Я задыхаюсь от чувства вины, которое в тишине словно становится еще более осязаемым.