Платья, хоть и дорогие, она покупала готовыми, а не шила на заказ и обращалась с ними небрежно. Ее туалетные принадлежности хранились в пластиковой сумочке на молнии и состояли из зубной щетки, шампуня и флакончика с тальком. Просто чепуха по сравнению с коллекцией Говарда. Никаких лекарств. Спала она, судя по всему, голой, а красивый белый стеганый халат висел на вешалке у дверей ванной на петле от пуговицы.
Она еще даже не распаковала свои вещи. В чемоданах и сумках, которые открытыми валялись на полу и стульях, лежало белье и такие предметы дамского туалета, которых я не видел с тех пор, как ушла Дженни.
На туалетном столике, хотя горничная, видимо, старалась по возможности прибрать его, царил хаос. Баночки с кремами, флаконы с духами, лаки для волос, коробка с бумажными салфетками, сумка с косметикой – все это в беспорядке громоздилось перед зеркалом, отражаясь в нем. Чемоданчик из крокодиловой кожи с золотыми застежками стоял на полу. Я поднял его и положил на кровать. Он был заперт, я открыл его и заглянул внутрь.
Дория была та еще дамочка. Она владела двумя парами накладных ресниц, коробкой с накладными ногтями и пучком волос, которые на обруче из панциря черепахи дополняли ее прическу. В единственной аккуратной вещи из всего багажа – большой шкатулке с драгоценностями – в одном отделении хранились серьги с сапфирами и бриллиантами, которые она надевала вчера вечером, бриллиантовая брошь в виде солнца с расходящимися из центра лучами и кольцо с сапфиром; в другом – ожерелье, браслет, серьги, брошь и кольцо из золота и платины с цитрином. Все украшения необычные, варварские по рисунку и, несомненно, изготовленные специально для нее.
Под драгоценностями лежали четыре романа в бумажных обложках, судя по всему порнографические, что невольно вызывало сомнение в способностях Крея как любовника. Дженни утверждала, что по-настоящему удовлетворенной женщине нет необходимости читать о грязном сексе. У Дории такая необходимость явно была.
Рядом с книгами лежал дневник в толстом кожаном переплете, в котором красивая миссис Крей признавалась в не совсем обычных мыслях. Похоже, что ее жизнь была такой же хаотичной, как и одежда: смесь принятого в обществе поведения, фантастических мечтаний и извращенных супружеских отношений. Если верить ее дневнику, то она и Говард получали более глубокое сексуальное наслаждение от того, что он бил ее, чем от нормального любовного акта. Хорошо, что это устраивало их обоих. Несколько случаев развода, которыми занималось агентство Рэднора, было связано с тем, что один из партнеров получал сексуальное удовлетворение, причиняя боль другому, у которого это вызывало протест.
На дне шкатулки я нашел еще два интересных предмета. Первый – кожаная плетка в коричневом бархатном мешке, о назначении которой легко было догадаться, учитывая дневник. И второй – пистолет в коробке из-под шоколада.
Глава 4
Вызвав по телефону такси, я поехал в Оксфорд покупать фотоаппарат. Хотя в субботний полдень в магазине было много покупателей, парень, обслуживавший меня, так неторопливо подбирал камеру для однорукого фотографа, словно у него в запасе была целая геологическая эпоха. Мы вместе выбрали миниатюрный немецкий шестнадцатимиллиметровый аппарат длиной три дюйма и шириной полтора дюйма. Я мог с легкостью держать его одной рукой и пальцем нажимать кнопку.
Продавец научил меня пользоваться фотокамерой, вставил пленку, на которую можно было снимать при искусственном свете, и положил аппарат в черный футляр, такой маленький, что он даже не выпирал из кармана. Парень также предложил зайти к нему, если я не сумею перезарядить пленку. Мы расстались почти друзьями.
Когда я вернулся, вся компания уютно сидела у камина в маленькой гостиной и ела сдобные пышки. Очень мучительно и соблазнительно: я так любил сдобные пышки.
Никто не обратил на меня внимания, кроме миссис ван Дизарт, которая тут же начала выпускать коготки. Она несколько раз злобно куснула нахлебников, которые ради денег женятся на богатых. Чарлз не возразил ей, что, дескать, его зять не относится к их числу. Виола встревоженно взглянула на меня и озабоченно открыла рот. Я быстро подмигнул ей, и она облегченно вздохнула.
Из разговора я понял, что утренняя добыча охотников состояла из стандартного набора: пары фазанов, пяти диких уток и одного зайца. Чарлз предпочитал бестолковой стрельбе в собственных угодьях охоту с загонщиками в специально созданных для этого хозяйствах. Дамы вернулись из Оксфорда с плохим мнением о тамошних продавцах и с буклетом о производстве стекла в Италии пятнадцатого века. Нормальный уик-энд в деревне. Этой мирной обстановке совсем не соответствовали моя задача и игра, затеянная Чарлзом, в которую он втянул и меня.
Крей не мог оторвать глаз от полки с кристаллами. Снова пришлось открыть дверки шкафа. Устроенная Чарлзом подсветка кварцев сработала на все сто. Один за другим он вынимал образцы, они переходили из рук в руки под восторженные возгласы гостей. Крей долго разглядывал каждый камень и нехотя расставался с ними. Миссис ван Дизарт особенно привлек красивый кристалл розового кварца. Она гладила пальцами его гладкую поверхность, играла с ним, кристалл искрился на свету и пускал зайчики.
– Рекс, ты должен собрать для меня такую коллекцию! – приказала она, невольно выдав, что под ее сдобностью и пухлостью скрывается железный характер. И Рекс послушно кивнул, в свою очередь продемонстрировав, кто в этом доме хозяин.
– Знаете, Роланд, – говорил Крей, – здесь собраны по-настоящему великолепные, замечательные образцы. Лучшие среди тех, которые мне доводилось видеть. Ваш кузен, должно быть, был исключительно удачливым и влиятельным человеком, если ему удалось найти так много великолепных кристаллов.
– Да, именно таким он был, – спокойно согласился Чарлз.
– Я буду очень заинтересован, если вы надумаете продать эти кварцы… Надеюсь, вы предоставите мне право первого выбора?
– В любом случае первый выбор ваш, – улыбнулся Чарлз. – Но, уверяю вас, я не собираюсь продавать их.
– Боже мой, так вы говорите сейчас. Я попытаюсь убедить вас позже. Но не забудьте: первый выбор за мной.
– Конечно, – подтвердил Чарлз. – Даю слово.
Крей улыбался камню, который держал в руках, роскошному кристаллу аметиста, похожему на окаменевший букет фиалок.
– Смотрите, чтобы этот аметист не упал в огонь, а то он пожелтеет.
И Крей уморил всех лекцией об аметистах, которая могла бы быть интересной, если бы он попытался говорить проще. Но затуманивать смысл ненужными словами стало у него привычкой или политикой. Пока я еще не понимал, зачем это ему.
– …Конечно, в Южной Америке или в России марганец встречается в жеодах или агатовых конкрециях, а в связи с их широким распространением в мире естественно ожидать, что в первобытных обществах им приписывали сверхъестественные свойства…
Внезапно я почувствовал на себе его взгляд, а на лице у меня, в чем я не сомневался, отражалось отнюдь не восторженное внимание. Скорее насмешливый сарказм. Это ему не понравилось. В глазах его мелькнул гнев.
– Очень симптоматично, что трущобный склад ума, – прервал он свою лекцию, – насмехается над тем, что не в состоянии понять.
– Сид! – сердито воскликнул Чарлз, бессознательно выдавая мое имя. – По-моему, вам есть чем заняться! До обеда вы свободны.
Я встал. Разумеется, во мне вспыхнуло раздражение, но я не позволил ему вырваться на свободу. Стиснув зубы, я проворчал:
– Вот и хорошо.
– Прежде чем вы уйдете, Сид, – проворковала миссис ван Дизарт, утопая в мягких подушках, – Сид, какое восхитительное плебейское имя, вам так подходит… Пожалуйста, возьмите у меня эти кристаллы и поставьте их на стол.
Она протянула мне две руки. В каждой было по камню, а третий едва держался сверху. Мне не удалось удержать их, и они упали.
– Ох боже мой! – воскликнула миссис ван Дизарт приторным голосом, когда я, опустившись на колени, подбирал камни и по одному клал на стол. – Я совсем забыла, что вы калека! Ах, какая глупость с моей стороны! – Конечно, она не забыла, а заранее придумала повод для своей маленькой лекции. – А вы пытались как-нибудь улучшить состояние больной руки? Вам бы следовало делать упражнения, они очень полезны и доставили бы вам удовольствие. Все, в чем вы нуждаетесь, – это настойчивость. Вы должны сделать это ради адмирала, почему бы вам не попытаться?
Я ничего не ответил, и у Чарлза хватило соображения ничем себя не выдать.
– Я знаю очень хорошего специалиста, сейчас он живет недалеко отсюда, – продолжала миссис ван Дизарт. – У нас, в Южной Америке, он работал на армию… и отлично умел возвращать симулянтов на службу. Он именно тот человек, который вам нужен. Как вы думаете, адмирал, не устроить ли мне встречу вашего зятя с ним?
– Э-э-э, – промычал Чарлз, – не уверен, что это поможет.
– Глупости. – Миссис ван Дизарт лучилась энтузиазмом. – Не можете же вы содержать его и позволять ему ничего не делать всю оставшуюся жизнь. Хороший курс лечения, и больше ему ничего не надо. – Она обернулась ко мне. – А теперь, чтобы я знала, о чем говорю, когда буду объяснять врачу, покажите мне вашу драгоценную руку.
Наступило молчание. Я чувствовал их ощупывающие взгляды, их недружелюбное любопытство.
– Нет, – холодно произнес я. – Извините, но нет.
Уже в дверях меня догнал ее голос:
– Видите, адмирал, он не хочет лечиться, потому что не хочет работать. Все они одинаковы…
Я лег и несколько часов перечитывал книгу о коммерческом законодательстве. Сейчас меня особенно интересовала глава, касающаяся захвата компаний. Теперь читать было легче, чем в больнице, потому что я знал, зачем мне это нужно, хотя глава и показалась более запутанной, чем раньше. Если стюарды Сибери озабочены происходящим, им надо нанять специалиста, который так же знает рынок акций, как я знаю скаковые дорожки Сибери. Чарлз явно выбрал не того человека, чтобы остановить Крея. Если вообще кто-то может его остановить. И все же… Я уставился в потолок, закусив нижнюю губу. И все же… Мне в голову пришла безумная идея.
Виола постучала и открыла дверь:
– Сид, дорогой, ты хорошо себя чувствуешь? Могу я что-нибудь для тебя сделать?
Она закрыла дверь, ласковая, добрая, озабоченная.
Я сел и спустил ноги с кровати.
– Спасибо, со мной все в порядке. Мне ничего не надо.
Она присела на стул у кровати и посмотрела на меня добрыми, чуть печальными карими глазами. Потом заговорила, слегка задыхаясь:
– Сид, почему ты позволяешь Чарлзу так ужасно говорить о тебе? Едва ты ушел, они, ох, так хихикали за твоей спиной… Чарлз и эта чудовищная миссис ван Дизарт… Что между вами произошло? Когда ты лежал в больнице, он беспокоился о тебе, словно о собственном сыне. А сейчас он так жесток и так ужасно несправедлив…
– Дорогая Виола, не беспокойтесь. Это всего лишь игра, которую придумал Чарлз, а я помогаю ему.
– Да, – кивнула она. – Чарлз предупреждал меня, что вы собираетесь создать дымовую завесу и что он рассчитывает на меня: за весь уик-энд я не должна сказать ни единого слова в твою защиту. Это правда? Когда Чарлз говорил о твоей бедной матери и я увидела твое лицо, то сразу поняла: ты не знал, что он намерен делать.
– Это было так заметно? – огорченно воскликнул я. – Мы не ссорились, даю вам слово. Но вы выполнили все, о чем он просил? Пожалуйста, не упоминайте при них о… более успешном периоде моей жизни или о том, что я работаю в агентстве и получил пулю в живот. Сегодня, во время поездки в Оксфорд, вы ничего им не сказали? – обеспокоенно спросил я.
Она покачала головой:
– Я решила, что сначала поговорю с тобой.
– Правильно, – улыбнулся я.
– Ну и ну, – с облегчением, но озадаченно вздохнула Виола. – Чарлз просил разбудить тебя и уговорить спуститься к обеду.
«Ах, он просил, – иронически подумал я. – Просил? После того как бесцеремонно выпроводил меня из гостиной? Он дождется, что я пошлю его к черту».
– Хорошо, передайте Чарлзу, что я спущусь к обеду при условии, что потом он устроит общую игру, но исключит меня.
Обед походил на испытательный полигон: копченый лосось, фазаны и травля Сида, которой гости наслаждались больше всего. Чета Крей по одну сторону от Чарлза и пухленькая гарпия – по другую достигли невиданных высот в скромном воскресном развлечении: мучить выбранную жертву. Я искренне надеялся, что Чарлз такого не предполагал. Но он выполнил свою часть условия и после кофе, бренди и очередного осмотра кварцев в столовой повел гостей в маленькую гостиную и усадил за стол для игры в бридж. Гости увлеклись игрой, а я поднялся наверх, взял кейс Крея и принес в свою комнату.
Пришлось сфотографировать каждую бумагу из кейса, потому что вряд ли еще раз появится такая возможность, а мне не хотелось потом жалеть об упущенном шансе. Все письма биржевого маклера, все отчеты о вложении капитала и о движении акций и два отдельных листа с датами, инициалами и суммами.
Хотя горела очень яркая лампа и я пользовался экспонометром, подбирая выдержку, каждую бумагу пришлось снимать несколько раз для того, чтобы быть уверенным в результате. Маленький аппарат работал безупречно, и оказалось, что я сам без особого труда могу перезаряжать пленку. Я отснял три пленки по двадцать кадров в каждой. На это ушло много времени.
С безумной надеждой, что Говард Крей не проиграется до пенни и не поднимется наверх за деньгами, я взялся за конверт с десятифунтовыми купюрами. У меня мелькнула мысль, что смешно фотографировать деньги, но все же я их снял. Новые банкноты, по пятьдесят в каждой пачке. Тысяча фунтов стерлингов.
Положив бумаги на место, я сел и с минуту смотрел на них, проверяя, так ли все выглядело, когда я увидел кейс в первый раз. Проверка удовлетворила меня. Я закрыл кейс, запер, стер отпечатки моих пальцев, отнес его назад и положил на место.
После этого я спустился в столовую, чтобы выпить бренди, от которого отказался за обедом. Теперь мне надо было выпить. Проходя мимо маленькой гостиной, я слышал бормотание голосов и шлепанье карт об стол. Поднявшись к себе, я тотчас отправился в постель.
Лежа в темноте, я обдумывал ситуацию. Говард Крей клюнул на приманку – коллекцию кварцев – и принял приглашение отставного адмирала провести спокойный уик-энд в деревне. Он привез с собой некоторые личные бумаги. Поскольку у него не было причины подозревать, что в таком невинном окружении кто-то будет следить за ним, бумаги должны быть действительно очень личными. Такими личными, что он чувствует себя безопаснее, когда они при нем? Чересчур личными, чтобы оставить дома? Приятно было бы думать, что так оно и есть.
На этой мысли я незаметно уснул.
Боль в животе разбудила меня. Часов пять я безуспешно пытался забыть о ней и снова заснуть, но потом, решив, что все утро валяться в постели нехорошо, встал и оделся. Почти против собственной воли я потащился по коридору к комнате Дженни и вошел в нее. Маленькая солнечная детская, где она выросла. Когда Дженни оставила меня, она вернулась сюда и жила здесь одна. Я никогда не спал в этой комнате. Узкая постель, реликвии детства. Девичьи оборки на муслиновых занавесках, туалетный стол – мне здесь места не было. На всех стенах фотографии: отца, покойной матери, сестры, зятя, собак и лошадей – кого угодно, кроме меня. Насколько смогла, она вычеркнула из памяти наш брак.
Я медленно обошел детскую, трогая вещи, вспоминая, как любил ее, и сознавая, что пути назад нет. Если бы в этот момент она неожиданно вошла, мы бы не бросились друг другу в объятия и не помирились бы, утонув в слезах.
Взяв в руки одноглазого медведя, я присел в розовое кресло. Трудно сказать, когда наш брак дал трещину. Потому что лежащие на поверхности причины не всегда истинны. Повод для наших ссор всегда бывал один и тот же – мое честолюбие. Когда я в конце концов вырос и стал слишком тяжелым для скачек без препятствий, то переключился на стипль-чез. Это случилось за сезон до нашей свадьбы, и я хотел стать в стипль-чезе чемпионом. Для достижения этой цели мне полагалось мало есть, почти не пить, рано ложиться спать и не заниматься любовью накануне соревнований. К несчастью, Дженни больше всего на свете любила далеко за полночь засиживаться в гостях и танцевать. Вначале она охотно отказывалась от любимых удовольствий, потом менее охотно и наконец с возмущением. В конце концов Дженни стала ходить в гости одна.
Перед расставанием Дженни сказала, что я должен выбрать: или она, или скачки. Но я действительно стал чемпионом и не мог сразу бросить стипль-чез. Тогда Дженни ушла. По иронии судьбы через полгода я потерял и скачки. Лишь постепенно я осознал, что люди не расходятся только потому, что один любит компанию, а другой – нет. Сейчас я думал, что страсть Дженни к развлечениям была результатом того, что я не мог дать ей чего-то основного, что было ей необходимо. И эта мысль совсем не прибавляла мне ни самоуважения, ни уверенности в себе.
Я вздохнул, встал, положил на место одноглазого медвежонка и спустился в гостиную. Одиннадцать часов ветреного осеннего утра.
В большой уютной комнате была только Дория. Она сидела на подоконнике и читала воскресные газеты, валявшиеся вокруг нее на полу в ужасном беспорядке.
– Привет. – Она взглянула на меня. – Из какой дыры вы выползли?
Ничего не ответив, я подошел к камину.
– Чувствительный маленький человек все еще обижен?
– У меня такие же чувства, как и у любого другого.
– Так вы и на самом деле умеете говорить? – насмешливо удивилась она. – А я уже начала сомневаться.
– Умею.
– Ну тогда расскажите мне, маленький человек, о своих неприятностях.
– Жизнь – всего лишь чашка с вишнями, – скучным голосом объявил я.
Спрыгнув с подоконника, Дория подошла к огню. В узких, в обтяжку, брюках с рисунком под шкуру леопарда и в черной шелковой, мужского покроя рубашке она вопиюще не соответствовала окружающей обстановке.
Дория была такого же роста, как Дженни, и такого же роста, как я, – пять футов и шесть дюймов[4 - Около 167 см.]. Мой маленький рост всегда считался ценным качеством для скачек. И я никогда не смотрел на него как на помеху в жизни, ни в личной, ни в общественной, и никогда не понимал, почему многие думают, что рост сам по себе очень важен. Но было бы наивностью не замечать, что широко бытует мнение, будто ум и сердце соответствуют росту: чем выше, тем достойнее. Человек маленького роста с сильными чувствами всегда воспринимается как фигура комическая. Хотя это совершенно неразумно. Какое значение для характера имеют три-четыре лишних дюйма в костях ноги? Наверно, мне повезло: из-за трудного детства и плохого питания я рано понял, что буду маленьким, и больше не задумывался над этим, хотя и понимал, почему невысокие мужчины так агрессивно защищают свое достоинство. К примеру, девушки типа Дории постоянно пускают шпильки, и когда они называют человека маленьким, то рассчитывают его оскорбить.
– Нашли себе здесь тепленькое местечко, маленький человек, да? – Она достала сигарету из серебряного портсигара, лежавшего на каминной полке.
– Да.
– На месте адмирала я бы вышвырнула вас вон.
– Спасибо. – Я не сделал даже попытки зажечь для нее спичку. Дория сама нашла коробок и прикурила.
– Вы чем-то больны или что?
– Нет. С чего вы взяли?
– Вы едите какую-то чудную пищу и выглядите таким болезненным маленьким червячком… Очень интересно. – Она выпустила дым через ноздри. – Дочери адмирала, наверно, смертельно понадобилось обручальное кольцо.
– Воздадим ей должное, – спокойно проговорил я. – По крайней мере, она не подцепила богатого папашу вдвое старше себя.
На мгновение я подумал, что она, как в романах, которые читает, залепит мне пощечину, но в одной руке она держала сигарету, а другой могла не дотянуться. Вместо пощечины она сказала:
– Ах ты, дерьмо.
Очаровательная девушка Дория.
– Ничего, кое-как справляюсь.
– Но не со мной, понял?
Лицо у нее пошло пятнами. Видимо, я задел ее больной нерв.
– Где остальные? – Я обвел взглядом пустую гостиную.
