Если бы король мог выбрать супруга Матильде, он, несомненно, не посмотрел бы на представителя семейства Биго, одного из самых строптивых во всем королевстве. Роджер Биго походил скорее на своих ближайших предков, чем на верного королю Уильяма Маршала. Он участвовал в мятеже Симона де Монфора против Генриха III, потом перешел на другую сторону и сражался против Монфора при Льюисе (1264). Роджеру наследовал племянник, носивший такое же имя, который, подобно ему, вел борьбу против короля в течение многих лет.
Индивидуализм – свойство всех Биго, которое заслуживает быть отмеченным: в этом смысле Уильям Маршал был не похож на них. Тем не менее хозяева Чепстоу имели много общего с другими крупными феодалами Англии времен раннего Средневековья – да и со всеми европейскими феодалами. Одной из этих общих черт, пусть и не самой важной, была «французскость»: Клеры, Маршалы, Биго, французы по происхождению, в течение нескольких поколений продолжали говорить на французском, языке знати. Они были французами и в других отношениях, как и фламандские, испанские, немецкие аристократы того времени. Франция дала дворянству не только язык, но и стиль жизни, элементами которого стали Крестовые походы, chanson de geste, поэзия труверов и трубадуров, рыцарские турниры, замки, архитектура соборов.
Гораздо более глубоко укорененным свойством хозяев замков была любовь к земле. Жизнь их определялась получением, сохранением и увеличением угодий куда больше, чем всемерно подчеркиваемой любовью к походам и битвам. Управление поместьем, даже не таким громадным, как Чепстоу, отнимало массу сил и времени. Даже сгорая от любви к сражениям, феодал не мог пренебрегать своими владеньями. В XII и XIII веках многие оставались в стороне от войн, порой чрезвычайно прибыльных, и, более того, упорно отказывались участвовать в них, поскольку это требовало длительной отлучки. Лишь немногие английские феодалы – с XIII века это касалось и феодалов континентальной Европы – отправлялись в Крестовые походы: Святую землю защищали в основном рыцари-тамплиеры и наемники. Английские аристократы нисколько не желали защищать даже французские владения своего короля. Роджер Биго, будущий хозяин Чепстоу, и другие представители знати с неохотой ехали во Францию вслед за Генрихом III (1242) и воспользовались первой же возможностью для протеста: король, по их словам, «неосмотрительно оторвал их от домашних очагов», к которым они тут же вернулись.
Земля определяла статус феодала; жизнь на земле, землей и для земли, без сомнения, оказывала влияние на его личность. Земли служили источником дохода, а те, которые не обрабатывались, использовались для охоты.
Разумеется, феодал интересовался политикой, но почти всегда лишь в той мере, в какой та была связана с экономикой землепользования. Если монарх начинал предъявлять чрезмерные требования или интересы феодала диктовали именно такой образ действий, последний почти всегда поднимал мятеж, несмотря на клятву верности. Он заседал в Королевском совете и в органе, который с XIII века стали называть парламентом: отчасти для того, чтобы помочь королю в принятии решений, но прежде всего – для защиты собственных интересов.
Дни феодала обычно были насыщенными, приходилось уделять внимание политике и управлению поместьями. Если он не воевал, то отнюдь не прохлаждался в собственном замке и едва находил время, чтобы справляться с многочисленными обязанностями. Возьмем Чепстоу: его первые хозяева, Фиц-Осберны и Клеры, были «пограничными графами» (marcher earls), получив полномочия, связанные с охраной границы, а Маршалы и Биго имели титул графов-маршалов. Владельцы этого замка выполняли важнейшие функции – правоохранительные, судебные и фискальные. Полномочия, которыми король наделил «пограничных графов», давали им независимость, во многом схожую с той, которой на континенте пользовались герцоги, графы и епископы, лишь номинально зависевшие от монарха и даже присваивавшие себе королевские права (например, право чеканки монеты).
В Англии большинство нормандских аристократов зависели от короны не в пример сильнее. В 1086 году – местом действия стал Старый Сарум, бывшая римская крепость, – Вильгельм Завоеватель принял оммаж и клятву верности от «всех владельцев земли, кем бы они ни были», то есть не только от двух сотен крупных феодалов, но и от их вассалов. Преемники Вильгельма продолжили наступление на привилегии знати. Крупные землевладельцы постепенно утратили право выносить решения по уголовным делам. При Генрихе II Королевский совет (Curia Regis) стал исполнять функции апелляционного суда. Жалобы принимали и королевские выездные суды (eyre), объезжавшие провинции и графства для урегулирования имущественных споров: эта практика была узаконена в конце правления Генриха II.
Последний также сыграл решающую роль в возникновении суда присяжных. После 1166 года эти суды на постоянной основе рассматривали уголовные и важнейшие гражданские дела, основываясь на старых кодексах саксонских королей, феодальных обычаях, принесенных из Нормандии, и новых указах. Приговоры были суровыми: воров вешали, предателей ослепляли, остальным наносили увечья. Порой преступника потрошили и четвертовали. Узника в ожидании выкупа или приговора могли поместить в башню или подвал замка, но заключение как таковое в Средние века редко применялось в качестве наказания. Английское слово «dungeon» (от donjon – башня) приобрело значение «тюрьма» позднее, когда многие замки стали использоваться в этом качестве.
Правосудие, хотя и скорое, вовсе не было непросвещенным. Пытки применялись редко даже для получения признаний от воров: в признании почти не было необходимости, если кого-нибудь поймали с краденым. Из материалов многих судебных дел, гражданских и уголовных, видно, что для установления истины прилагалось немало усилий, и часто к подсудимым относились мягко. В XIII веке худшие из варварских практик прошлого были оставлены. В 1215 году Латеранский собор осудил ордалии, во время которых ответчик должен был доказать свою правоту, держа в руках раскаленное железо и не получая ожогов или опускаясь на дно, будучи брошенным в воду. В 1219 году этот обычай был запрещен в Англии. Судебный поединок, в ходе которого ответчик или его представитель сражался с обвинителем, продержался дольше.
В континентальной Европе правосудие делилось на высшее и низшее. Высшее правосудие – разбор дел по таким преступлениям, как физическая расправа, поджог, изнасилование, похищение людей, измена, фальшивомонетничество и обмер, – вершили короли, герцоги, графы, епископы, аббаты и прочие крупные феодалы. Сложность феодальной системы приводила к появлению особых ситуаций, когда феодал мог оставить низшее правосудие за собой, или передать его другому феодалу, или сохранить за собой денежные штрафы, отказавшись от конфискации собственности. Крупные феодалы в Англии и на континенте, разумеется, не председательствовали в судах лично, их представляли прево и сенешали.
Лишившись немалой доли судебной власти, а следовательно, и крупных поступлений от штрафов и конфискаций, английские феодалы решили вознаградить себя, войдя в правительство. Самой важной была должность юстициария королевства: ее ввел Генрих I, а Генрих II сделал постоянной – юстициарий при нем стал кем-то вроде первого министра. В XIII веке она исчезла. Далее следовали канцлер, камергер, казначей, маршал и коннетабль, за ними – младшие юстициарии или заместители юстициария и множество второстепенных чиновников. Что касается местного уровня, то здесь у Вильгельма Завоевателя имелся идеальный полицейский инструмент в виде шерифов, представителей короны в графствах. На эту должность Вильгельм повсеместно назначал своих нормандцев.
Первоначально Вильгельм выбирал чиновников из числа виднейших представителей знати, таких как владелец Чепстоу Уильям Фиц-Осберн. Но многие из них, ставшие вдвойне могущественными благодаря земельным владениям и официальным должностям, стремились к политической независимости, и это привело к смене политики. Главным юстициарием при молодом Генрихе III был Хьюберт де Бург, выходец из рыцарской семьи среднего достатка, получивший почти диктаторские полномочия и громадное богатство, что, видимо, и привело к его падению в 1232 году. После этого должность юстициария стала вакантной, а его полномочия перешли к канцлеру.
Должность шерифа служила источником конфликтов в еще большей мере: непокорный феодал стремился занять ее сам или передать дружественному лицу, проживавшему в этой местности. В XIII веке она стала одним из самых желанных призов в борьбе короля и знати. Лояльный Уильям Маршал служил королю, будучи умелым и верным шерифом (а также маршалом, заместителем юстициария и регентом), но он был исключением. Более типичной фигурой выглядит амбициозный и мятежный Фалькес де Бреоте: будучи шерифом в нескольких графствах одновременно, он в конце концов лишился всех должностей. После победы аристократов в битве при Льюисе (1264) знатные феодалы и их люди везде заменили королевских шерифов, но в следующем году победу одержал уже король (при Ившеме), и феодалов прогнали. Как видно, английским феодалам приходилось прилагать много усилий, чтобы сохранить за собой должность шерифа или заполучить ее: она давала важные полицейские, финансовые и судебные полномочия на уровне графства.
На континенте в царствование Карла Великого (VIII век) местное управление осуществлялось в рамках единицы, очень напоминавшей английское графство – pagus, или comitatus. Как и графство, оно делилось на сотни (centenae), с собственной судебной и полицейской властью. В суде pagus’а председательствовал или императорский чиновник – граф, или его заместитель – виконт, исполнявший во Франции те же обязанности, что в Англии шериф. Но континентальная система развивалась совершенно иначе. В XII веке pagus’ы со своими судами почти полностью исчезли, а их территория и юрисдикция отошли к местным феодалам, которые часто были потомками императорских чиновников, чьи должности сделались наследственными. Эти феодалы имели собственные суды, где решалось большинство земельных споров, и являлись основными носителями полицейской и военной власти. В XIII веке французские монархи постепенно расширяли свой домен за счет владений крупных феодалов, но процесс был еще далек от завершения. Бароны и рыцари, куда менее высокопоставленные, занимали в административных органах короля и феодалов различные должности: виконта, судебного исполнителя, сенешаля, городского прево, смотрителя торговой ярмарки и многие другие.
Крупный феодал, даже если он не занимал официальных должностей, был чрезвычайно занят: ему приходилось постоянно объезжать свои владения и проверять, не обкрадывают ли его управляющие и прислуга.
Социальное, экономическое и политическое положение крупного феодала, будь то в Англии или на континенте, всегда определялось двумя понятиями, легшими в основу феодализма: вассалитет и фьеф. К XIII веку оба эти института стали вполне традиционными и даже начали вырождаться, уходя корнями в такое далекое прошлое, что лишь немногие феодалы могли вразумительно их объяснить.
Вассалитет представлял собой зависимость от сеньора – для всех крупных английских феодалов им был король. Фьеф – это земельное владение, пожалованное сеньором вассалу в обмен на службу, или, если давать более строгое определение, комплекс прав на землю, которая в теории по-прежнему принадлежала сеньору.
Феодальные отношения, к XIII веку обросшие множеством дополнительных элементов, изначально были простым экономическим соглашением, средством комплектования войска в те времена, когда денег не хватало. В позднеримскую эпоху возникла процедура коммендации: человек отдавал себя под покровительство вышестоящего лица, обещая нести военную службу в обмен на поддержку – часто это было земельное пожалование, называемое бенефицием. В VIII веке французские Каролинги быстро расширили сферу действия этого обычая, чтобы удовлетворить потребность в тяжеловооруженных конных воинах. Последняя, в свою очередь, возникла под влиянием новшеств в военном деле: исход битвы определялся схваткой всадников. Значение конного воина заметно возросло, повысился и его социальный статус, символом чего стали более близкие отношения между сеньором и вассалом. Это, в свою очередь, породило новый ритуал коммендации, отныне включавший клятву верности. Во время коммендации вассал вкладывал свои руки в ладони сеньора. Клятву приносили на какой-нибудь реликвии – кость святого, его волос или лоскут одежды – либо на Евангелии. Такой договор было нелегко расторгнуть.
Карл Великий дал подробные указания относительно того, в каких (исключительных) случаях вассалу позволительно преступить клятву: если сеньор попытался убить или ранить его, похитить или соблазнить его жену или дочь, отнять часть его земли, обратить его в крепостного и, наконец, если сеньор не смог его защитить. Сеньор не имел абсолютной власти над вассалом; если сеньор обвинял последнего в каких-либо правонарушениях, то был обязан провести открытое разбирательство, причем вассала судил суд равных.
Во времена Карла Великого вассалу, обязанному нести военную службу и являться на лошади, с полным снаряжением, был положен бенефиций размером от трехсот до шестисот акров. Для обработки этой земли требовалось около сотни крестьян. Земельное владение формально принадлежало сеньору, но на практике все чаще передавалось по наследству. Новый вассал совершал обряд коммендации и давал клятву, как и его отец. Вильгельм Длинный Меч, предок Вильгельма Завоевателя, став герцогом Нормандии в 927 году, «предал себя в руки короля», сообщает хронист Рихер Реймский, «обещал ему хранить верность и подтвердил это клятвой». Пример возобновления вассалитета после смерти сеньора, практиковавшегося в XII веке, мы находим у Гальберта из Брюгге. Речь идет о принятии Вильгельмом Клитоном титула графа Фландрии в 1127 году, когда местные рыцари и бароны принесли оммаж новому графу:
«Граф спросил будущего вассала, желает ли он безраздельно предаться ему, и тот ответил: „Я желаю этого“; тогда, соединив руки и вложив их в руки графа, он скрепил союз поцелуем. Затем вассал сказал: „Клянусь своей верой, что отныне буду предан графу Вильгельму и буду выполнять свое обязательство, принятое по отношению к нему, против кого угодно, добросовестно и без всякого уклонения“».
Гальберт заключает: «Во всем этом он поклялся на мощах святых. Наконец граф дал инвеституру при помощи палочки, которую держал в руке».
В Англии клятва всегда содержала оговорку о верности королю. Английский учебник права XIII века содержит такую формулировку:
Сложив руки, [вассал] вручает себя, и, держа руки под мантией своего сеньора, он говорит так: «Я становлюсь твоим человеком, принадлежа отныне к дому, который возглавляешь ты, и даю слово стоять против всех в этом мире, кто живет и может умереть, отстаивая честь моего господина Генриха, короля Англии, и его наследников, и других моих сеньоров» – если у него есть другие сеньоры. И он целует своего сеньора.
Церемониальный поцелуй был широко распространен, но не имел такого же значения, как ритуал оммажа и клятва верности.
Вассал брал на себя пассивные и активные обязательства. Пассивные состояли в том, чтобы воздерживаться от причинения какого-либо ущерба сеньору (сдавать замки врагам, наносить урон его землям и другой собственности). Активные заключались в «помощи и совете». Под «помощью» подразумевалось не только несение военной службы, обычно сорокадневной, когда вассал являлся в полном вооружении, один или с рыцарями. Речь шла также о менее обременительной обязанности – шевоше (chevauchеe); под этим подразумевались небольшие вылазки или попросту сопровождение сеньора верхом, например во время поездки из одного замка в другой. Часто к этому прибавлялись дозорная служба в замке сеньора и необходимость предоставлять свой замок в распоряжение сеньора, когда тот пожелает его посетить. Вассалы оказывали также услуги особого характера. Так, например, главные вассалы парижского епископа обязаны были нести его на плечах после рукоположения, во время торжественного входа в Нотр-Дам; одному из мелких кентских землевладельцев полагалось «держать голову короля, будучи в лодке», когда монарх пересекал неспокойный Ла-Манш.
В XII веке появилось еще одно обязательство, придавшее отношениям между сеньором и вассалом новый смысл: выплата так называемых щитовых денег (или скутагия, от латинского scutum – щит) взамен воинской службы. Видно, насколько усложнилась экономика Европы со времен Карла Великого. Новый обычай особенно широко распространился в Англии, где Вильгельм Завоеватель стал непосредственным владельцем всей земли, – поступок, невозможный для французского короля или германского императора, чьи домены были включены в систему старинных феодальных отношений. Призывая своих баронов воевать во Франции, Ричард Львиное Сердце предложил, чтобы каждый из них послал всего по семь рыцарей, а остальное восполнил деньгами. Бароны, не желавшие покидать свои замки, пошли на сделку. Ричард тоже остался в выигрыше: вместо вассалов, которые сражались неохотно и чей срок обязательной службы мог закончиться за день до сражения, он получил наемников, послушно выполнявших приказы и воевавших, пока им платили.
«Помощь» включала и финансовые обязательства, не имевшие никакого отношения к щитовым деньгам. Рельеф (relief) – так назывался платеж, который вносил вассал при получении феода. Рыцарь в Англии передавал своему сеньору сто шиллингов, крупный феодал – сумму, соответствовавшую размеру его владений (порой тысячу фунтов или даже больше).
Само слово «помощь» в конце концов стало обозначать денежные выплаты, которые в определенных случаях причитались всем крупным феодалам. Общепризнанными были три таких платежа: в случае выкупа сеньора, бракосочетания его старшей дочери и посвящения в рыцари его старшего сына. Все они перечислены в Великой хартии вольностей, причем сделано замечание, что король Англии не может больше ничего требовать от своих баронов. Через шестьдесят лет (1275) в Вестминстерском статуте были указаны размеры «помощи»: двадцать шиллингов за каждый участок земли стоимостью в двадцать фунтов, отданный в держание вассалу. В континентальной Европе получил распространение четвертый вид «помощи» – платежи, предназначенные для финансирования Крестовых походов. «Помощь» предоставляли не только вассалы, но и представители других сословий, включая богатых горожан: на них в этом смысле можно было рассчитывать больше, чем даже на крупных феодалов.
«Совет» подразумевал необходимость являться в замок сеньора по вызову последнего (для главного ленника – в королевский замок), так что вскоре это слово стало обозначать и само такое собрание. Предполагалось, что сеньор спрашивает у вассалов совета относительно главнейших вопросов, имеющих политическое значение: заключение важного брака, начало военной кампании и т. п. Но нередко речь шла о том, чтобы вершить правосудие. Иногда, разрешая спор между двумя тяжебщиками, монарх желал переложить на своего вассала ответственность за ущерб, нанесенный интересам одного из них. Чаще же все было наоборот: суверен, отстаивая свои интересы, лично судил баронов и, сочтя их виновными, взимал штрафы или конфисковывал земли. Злоупотребление этим правом со стороны короля Иоанна привело к мятежу, закончившемуся дарованием Великой хартии вольностей: последняя предусматривала, что обвиненный в чем-либо барон подлежит суду равных (традиция, уже тогда освященная временем).
Сеньора и его вассалов связывало важное взаимное обязательство: защищать друг друга, если против кого-либо выдвинул обвинение другой суд (например, церковный). Обе стороны были заинтересованы в его выполнении: любая угроза фьефу вассала, проистекающая из тяжбы, могла нанести финансовый урон сеньору.
Таким образом, вассалитет был многообразным понятием. Экономическую основу его составлял фьеф – вторая составляющая феодальных отношений. В XI веке этот термин, происходящий от латинского feodum, постепенно заменил прежний – «бенефиций»; оба обозначали собственность, которую сеньор отдал в распоряжение вассала. Фьеф мог быть тем, что дает доход: мельницей, доходным домом, рынком, приносящим сборы, мостом, за проезд по которому берут пошлину, и даже пригодным для продажи движимым имуществом. Аббатства и церкви во многих случаях являлись фьефами светских феодалов, которые присваивали себе десятину и различные пожертвования, а порой и приношения верующих. Но чаще всего фьефом служили земельные угодья. В XII–XIII веках Европа, включая Англию, была поделена на фьефы размером от нескольких тысяч акров – с усадьбой, пастбищем, лесом, деревней – до полудюжины акров.
К XIII веку феодальные отношения, благодаря наследованию и пожалованиям, настолько усложнились, что барон мог получить замок в качестве фьефа от одного сеньора, большую часть своих земель – от другого, какие-либо фьефы, приносящие доход, – от третьего, четвертого и так далее. В Англии, где Вильгельм Завоеватель присвоил себе всю землю, поначалу существовала стройная пирамида: король – единственный собственник земли, ниже его стоят главный ленник и другие крупнейшие феодалы, наподобие владельца Чепстоу: только они были прямыми держателями фьефов. Главный ленник передавал часть своих земель менее крупным феодалам и рыцарям, а те в свою очередь жаловали их кому-либо еще. Феодалы пользовались возможностью взимать рельеф с вассалов, получающих инвеституру; к концу XII века величина рельефа обычно соответствовала годовому доходу от фьефа. Согласно Великой хартии вольностей, размер баронского рельефа составлял 100 фунтов, а платежа, который вносил рыцарь, – не более пяти фунтов.
В Англии и Нормандии, если фьеф доставался по наследству несовершеннолетнему, сеньор получал доходы от него вплоть до совершеннолетия владельца, имея при этом единственную обязанность – защищать его. В других местах покровителем обычно становился старший родственник.
«Отчуждение», или продажа, фьефа противоречило смыслу феодальной системы с ее ролью наследственных связей, упором на рыцарскую верность и религиозными обычаями. И все же, как и следовало ожидать, возникла торговля фьефами. Человек мог унаследовать несколько фьефов и округлить свои владения за счет умелых приобретений. Небогатые рыцари часто продавали свою землю, нуждаясь в деньгах. В XII веке сделки с фьефами стали общепризнанным элементом системы – сеньор заботился лишь о включении своего имени в документ, чтобы его права не умалялись. В 1159 году Тьерри Эльзасский, граф Фландрии, выпустил грамоту, где речь шла об обмене надела одного из его вассалов на больший по площади участок, предположительно равный по стоимости и принадлежавший церкви Святого Николая в Верне:
Желаю, чтобы стало известным следующее: 45
/
меры земли, которые Леоний получил от меня в виде фьефа, а от него – его брат Ги, были уступлены Ги Леонию и Леонием – мне, теперь же я передаю их церкви Святого Николая в Верне, чтобы та владела ими свободно и вечно. Взамен я получил от церкви 91 меру земли, которую отдал сказанному Леонию в виде фьефа, он же отдал ее своему брату в виде фьефа.
Император Священной Римской империи Фридрих Барбаросса в 1158 году выразил распространенное беспокойство по поводу трансформации феодальных отношений:
Мы слышали горькие жалобы от князей Италии… что фьефы, которые их вассалы получили от них, служат залогом для ссуд или продаются без разрешения сеньоров… тем самым они [сеньоры] остаются без причитающейся им службы, а честь империи и мощь нашего войска умаляются.
Прислушавшись к совету епископов, герцогов, маркграфов, графов… и прочих высокопоставленных персон, мы, по воле Божьей, издаем навечно этот указ: «Никто не может продавать или закладывать фьеф либо его часть или отчуждать его каким угодно образом без согласия своего сеньора, от которого, насколько известно, он получил этот фьеф…
Мы также запрещаем хитроумные уловки, при помощи которых продаются фьефы и деньги приходят под видом будто бы пожалования фьефа… Если заключается такой незаконный договор, и продавец и покупатель лишаются фьефа, который возвращается сеньору. Нотариус, который, зная обо всем этом, составляет такой договор, лишается должности… и ему отрубают руки.
Но эта тенденция, возникшая в связи с возрождением европейской экономики, слишком укрепилась, чтобы ее можно было остановить. В XIII веке торговля ширилась, деньги лились рекой, скоробогачей становилось все больше, и фьефы покупались и продавались, сравнявшись – фактически, если не формально – с любой другой собственностью. Барон, чье семейство владело землей сотни лет, с наступлением трудных времен продавал ее, полностью или частично, горожанину, который сделал состояние на банковских услугах или торговле тканями и теперь хотел вложить деньги в землю, чтобы уберечь свой капитал и примкнуть к знати.
В позднее Средневековье феодальная система столкнулась еще с одной проблемой: человек, располагавший несколькими фьефами, приносил оммаж разным сеньорам, что подрывало идеологическую основу системы, скрепленную клятвой верности нижестоящего вышестоящему. Когда Генрих I, сын Вильгельма Завоевателя, сумел сделать своим вассалом графа Роберта Фландрского, тот изложил свой вероломный план, объяснив, как выполнит договоренность в ущерб своему истинному сеньору, королю Франции:
Если король Филипп задумает напасть на короля Генриха в Англии, граф Роберт, если сможет, уговорит короля Филиппа оставаться дома… Если же король Филипп вторгнется в Англию и возьмет с собой графа Роберта, граф приведет с собой так мало людей, как сможет, не нарушая клятву, данную королю Франции.
Когда король Англии призовет графа Роберта, тот соберет, так быстро, как сможет, тысячу человек в своих портах и будет готов поплыть в Англию. Король же… найдет нужное число лошадей для этих рыцарей, так чтобы у каждого рыцаря было по три лошади.
Если же король Генрих пожелает, чтобы граф Роберт оказал ему содействие в Нормандии или в Мэне… граф отправится туда с тысячью рыцарей и будет преданно содействовать королю Генриху, как своему союзнику и сеньору, от коего получил фьеф.
Если в это время король Филипп нападет на короля Генриха в Нормандии, граф Роберт отправится с королем Филиппом, взяв с собой лишь двадцать рыцарей, прочие же его рыцари останутся с королем Генрихом.
Король обещает графу Роберту защиту, чтобы тот оставался целым и невредим… и дает графу Роберту фьеф в виде 500 фунтов английскими деньгами ежегодно.
Иными словами, граф Роберт получал «денежный фьеф» в размере 500 фунтов в год, обязуясь взамен сражаться на стороне короля Генриха с тысячью рыцарей, а если бы его одновременно призвал к себе король Филипп, граф сражался бы на стороне того и другого, лично явившись к Филиппу, но всего с двадцатью рыцарями, а девятьсот восемьдесят рыцарей послал бы Генриху.
Граф Роберт Фландрский намеренно ставил себя в неудобное положение, чтобы получить круглую сумму, но многие сеньоры оказывались в такой же ситуации просто в результате наследования. В XIII веке Жан Тульский оказался вассалом четырех сеньоров и предвидел осложнения из-за того, что он старался быть верным всем четверым:
Если случится так, что граф де Гранпре будет воевать с графиней и графом Шампанскими из-за своих личных обид, я лично приду на помощь графу де Гранпре и пошлю графине и графу Шампанским, если они попросят, рыцарей, которых я обязан выставить за полученный от них фьеф. Но если граф де Гранпре пойдет войной против графини и графа Шампанских из-за своих друзей, а не из-за своих личных обид, я лично прибуду к графине и графу Шампанским и пошлю одного рыцаря графу де Гранпре.
Важность дилемм, подобных тем, что встали перед Робертом Фландрским и Жаном Тульским, заключалась не в проблемах, которые создавала вассалу верность нескольким сеньорам, а в свободе выбора. Барон, служивший не одному сеньору, всегда мог найти выгодное для себя решение. Обычно барон, располагавший фьефом в виде хорошо укрепленного замка и обширных земельных владений, занимал достаточно сильную позицию, чтобы торговаться с кем угодно. Получая доход от штрафов, пошлин, налогов и сборов, он мог держаться в высшей степени независимо, как бы его положение ни выглядело с точки зрения закона.
Наиболее могущественные бароны, владельцы замков и фьефов, полученных от нескольких сеньоров, в XIII веке были серьезной силой и могли оказывать сопротивление королям и императорам. Даже могущественному королю Англии пришлось признать их права и закрепить это в Великой хартии вольностей.
Современники единодушно восхваляли Уильяма Маршала за «преданность», то есть безусловную верность обязательствам, связывавшим вассала и сеньора, даже когда это ставило под угрозу его отношения с королем. Уильям был рядом со своим сеньором, юным Генрихом, старшим сыном Генриха II, когда тот взбунтовался против отца, и отказался принести оммаж Ричарду Львиное Сердце, хотя получил от его брата Иоанна земли в Ирландии; в 1205 году он не стал сражаться на стороне Иоанна против Филиппа Августа, которому принес оммаж за земли в Нормандии. Однако старомодный феодальный кодекс, которого придерживался Маршал, входил в противоречие с новыми патриотическими веяниями. В 1217 году, будучи регентом при Генрихе III, он заключил не слишком выгодный мир с вторгшимся в Англию французским принцем Людовиком и мятежными английскими баронами и подвергся сильному давлению со стороны тех, кто хотел продолжать войну в надежде вернуть Нормандию английской короне. Конечно, Уильям с удовольствием возвратил бы Нормандию своему государю, однако ему, как барону, эта проблема представлялась отвлеченной: он не понимал, почему нельзя получать земли и от короля Англии, и от короля Франции. Несмотря на прославленную преданность Уильяма, власть государства была для него более слабой и менее реальной, чем власть феодала. Но уже наставали новые времена, смещались акценты. После смерти Уильяма Генрих критиковал его за осторожность, а в 1241 году, обращаясь к одному из его сыновей, даже назвал знаменитого рыцаря предателем.
В затянувшейся борьбе английских баронов с королем заметную роль играли экономические соображения. В этой области бароны добились немалых успехов – больше, чем в других, – извлекая выгоду из медленного, но неуклонного роста доходности поместий, наблюдавшегося в XII–XIII веках. Методы ведения сельского хозяйства и урожайность на протяжении раннего Средневековья оставались практически неизменными, но большинство феодалов смогли увеличить свой доход, вводя разнообразные усовершенствования, обычно за счет крестьян. Кроме того, развитие городов позволило многим из них найти рынок сбыта для излишков урожая и даже заняться товарным земледелием на постоянной основе. И все же рынок тогда был слишком слабым, чтобы давать достаточный стимул для резкого повышения эффективности сельского хозяйства, – это произошло значительно позднее.
Настоящую угрозу для барона и его привилегий представляла не столько королевская власть, сколько медленные, но неотвратимые экономические изменения. Торговцы тканями и другие коммерсанты, эксплуатировавшие своих рабочих, пожалуй, не менее жестоко, но более эффективно, чем бароны – своих крестьян, вырвались вперед в экономической гонке, сельские же феодалы, засевшие в своих гордых, но безжизненных в экономическом смысле замках, топтались на месте.
Некоторым не удавалось даже этого. Судьба Роджера Биго-младшего, унаследовавшего Чепстоу от своего дяди в 1270 году, служит хорошим примером того, что случалось с бароном, пренебрегавшим своими поместьями ради политики. После поражения баронов под Ившемом (1265) этот неисправимый мятежник отдал все, что имел, – всю свою собственность в Англии, Уэльсе и Ирландии – для свержения монарха. В конце концов ему пришлось бесславно капитулировать: в обмен на списание громадных долгов недальновидный Роджер отдал все имения королю и получил их обратно с условием, что после его смерти они отойдут короне. После смерти Роджера в 1302 году это случилось, в частности, с Чепстоу.
Так могущественный замок на реке Уай после двух с лишним столетий перестал быть баронской твердыней. В течение долгого расцвета феодализма он служил домом для могущественнейших аристократических семейств нормандской Англии.
Глава III. Замок как жилище
Пока военные инженеры совершенствовали систему земляных сооружений, палисадов, стен, башен, ворот, барбаканов и бойниц, внутреннее устройство замка также изменялось: он становился более удобным для проживания, появлялось все больше возможностей уединиться.
До нас почти не дошло описаний древнейших курганно-палисадных замков, и только в одном тексте встречаются указания на устройство жилых помещений. Хронист Ламберт Ардрский описывает деревянный замок на холме, возведенный в Ардре (Фландрия) в начале XII века:
Первый этаж – в уровень с землей; там были погреба и амбары, большие сундуки, бочки и кадки и другая домашняя утварь. Во втором этаже – жилые помещения и общие залы: здесь помещения пекарей, здесь кравчих, там большая горница сеньора и его супруги, где они спали, рядом с которой приют служанок и комната или спальня для детей. ‹…›
В верхней части дома устроены светелки, где спали сыновья хозяина дома, когда хотели, а дочери всегда должны были спать здесь; там же могли соснуть сторожа, всегда бдительно охраняющие дом. ‹…› Повсюду вели лестницы и переходы из этажа в этаж, из дома в кухню, из комнаты в комнату, из дома в лоджию… там любили сидеть и утешаться беседой; а из лоджии – в часовню, или капеллу, подобную Соломоновой скинии своей сенью и живописью[2 - Перевод из Ламберта Ардрского цитируется по кн.: Федотов Г. П. Феодальный быт в хронике Ламберта Ардрского // Средневековый быт: Сб. ст. / Под ред. О. А. Добиаш-Рождественской, А. И. Хоментовской, Г. П. Федотова. Л.: Время, 1925.].
Такое сложное внутреннее устройство в курганно-палисадных замках встречалось крайне редко – обычно жилых помещений было куда меньше. Как правило, сеньор с семейством принимали пищу и спали в здании на вершине холма, а кухня, помещения для слуг и солдат, кузница, конюшни, амбары и склады располагались в постройках у подножия холма. Бывало и по-другому: хозяин с домочадцами проживали у подножия холма, а замок наверху служил лишь сторожевой башней и убежищем в случае опасности.
Где бы ни проживал сеньор – на вершине или у подножия холма, в шелл-кипе или большом толстостенном замке (начиная с XIII века), – в его резиденции всегда имелся большой зал, обширное помещение с высоким потолком. Иногда он находился на первом этаже, но чаще (например, в Большой башне Чепстоу, сооруженной при Фиц-Осберне) – на втором, для большей безопасности. В ранних залах имелись боковые приделы, как в церкви: деревянные столбы или каменные колонны поддерживали потолок из дерева. Вскоре средневековые плотники стали использовать для поддержки крыши треугольные стропильные фермы, что позволило отказаться от приделов, – зал стал единым большим пространством. На окнах имелись деревянные ставни с железными засовами; стекла в XI–XII веках встречались редко. В XIII веке король или могущественный барон мог вставить «белое [зеленое] стекло» в несколько окон, в XIV столетии остекление распространилось повсеместно.
Если зал располагался на первом этаже, пол был из утоптанной земли, камня или гипса, а на втором этаже пол почти всегда был деревянным и опирался либо на деревянные столбы (как в Большой башне Чепстоу), либо на каменные своды. Ковры вешали на стены, либо покрывали ими столы и скамейки, но на полу – если говорить об Англии и Северо-Восточной Европе – они появляются лишь в XIV веке. Хронист Матвей Парижский рассказывает, как повели себя лондонцы, когда в 1255 году для Элеоноры Кастильской, супруги будущего Эдуарда I, отвели помещение, «увешанное шелковыми пеленами и коврами, наподобие храма, и даже пол был устлан коврами. Это сделали испанцы согласно обычаю своей страны; но такая чрезмерная спесь вызвала у народа хохот и насмешки». Полы устилали камышом, а в позднее Средневековье в ход порой шли цветы и травы, такие как базилик, мелисса, ромашка, пижма, калужница, маргаритка, сладкий фенхель, дубровник, иссоп, лаванда, майоран, мята обыкновенная и болотная, роза, фиалка и чабер. Камыш время от времени меняли и подметали при этом пол, но Эразм замечает, – видимо, в предшествовавшую эпоху это было обычным делом, – что под ним часто обнаруживались «пролитое давным-давно пиво, жир, осколки, кости, плевки, испражнения собак и кошек – словом, всяческая мерзость».
Вход в главный зал, как правило, делали в боковой стене, в дальнем конце зала. Если зал располагался на верхнем этаже, в него обычно попадали по наружной лестнице, пристроенной к стене донжона. В некоторых замках (Дуврском, Рочестерском) эта лестница была закрытой со всех сторон и находилась в пристройке, защищавшей вход в донжон, но чаще лестница имела только крышу. В донжоне Чепстоу, сооруженном при Фиц-Осберне, лестница шла внутри стены, от двери на первом этаже до главного зала на втором.
Обитавшее в замке семейство восседало на помосте из дерева или камня в парадном конце зала, противоположном входу, вдали от сквозняков и посторонних глаз. Владелец (и, возможно, его супруга) занимал массивное кресло, иногда снабженное балдахином, что еще больше подчеркивало статус. Для остальных ставили скамейки. Обеденные столы в большинстве своем стояли на временных опорах, которые убирались между приемами пищи; стационарный стол был еще одним символом престижа, который могли позволить себе только виднейшие феодалы. Все столы, однако, покрывались широкими кусками чистой белой ткани.
Для освещения использовались лучины или свечи из воска либо топленого жира, которые насаживались на вертикальные шипы железного подсвечника на треноге, вставлялись в петли либо в держатели или железные канделябры, закрепленные на стене. Масляные лампы в форме чаши, установленные на подставке или в железном кольце на стене, давали более яркий свет; в такие же кольца иногда вставлялись и факелы.
В позднее Средневековье, по сравнению с предыдущими столетиями, освещение улучшилось лишь незначительно, зато было заметно усовершенствовано отопление: появился камин, который лишь кажется простым изобретением. Он давал не только прямое тепло, но и отраженное – от задней стенки и пола самого камина, а также от противоположной стены помещения. Последнюю стали утолщать, чтобы она поглощала тепло и обогревала комнату, когда камин потухнет. Предком камина был открытый центральный очаг, использовавшийся в помещениях первого этажа еще в англосаксонское время, а иногда и позже. Такой очаг мог обогревать два жилых зала XIII века в замке Чепстоу, где нет следов камина. Если так, он, вероятно, располагался рядом с высоким столом и помостом, вдали от того конца зала, где сновали слуги. Центральный очаг делали квадратным, круглым или многоугольным, обкладывали камнем или плитками. Иногда для него сооружали заднюю стенку из плиток, кирпичей или камня. Дым уходил через напоминавшую фонарь башенку на крыше, имевшую боковые отверстия с наклонными ставнями для защиты от снега и дождя; эти ставни открывались и закрывались при помощи шнуров, как жалюзи. В XIV веке стали появляться башенки, которые вращались в зависимости от направления ветра. Кроме того, для отвода дыма на крыше ставили глиняные фигуры, изображавшие рыцарей, королей или священников: дым выходил из их глаз, ртов и отверстий наверху головы. На ночь очаг прикрывали особой крышкой, керамической или фарфоровой, под названием couvre-feu («прикрытие для огня»).
Когда зал стали устраивать на втором этаже, камин в одной из стен вытеснил центральный очаг – тот мог привести к возгораниям наверху, особенно если пол был деревянным. Сперва очаг сместился к стене и стал снабжаться воронкой или колпаком для улавливания и регулирования отвода дыма, затем все, включая воронку, было встроено в стену. Эти ранние камины были сводчатыми, и там, где они находились, стена усиливалась при помощи контрфорса, служившего также дымоходом. К концу XII века на камин стали надевать специальный колпак-дымоуловитель из камня или гипса, который позволял делать каминную нишу не такой глубокой. От камина отходили вертикальные внутристенные дымоходы цилиндрической формы – открытые сверху или имевшие боковые вытяжные отверстия и защищенные конусообразным колпаком.
В Чепстоу, где два зала жилой части XIII века были построены на первом этаже, склон холма использовали, чтобы разместить служебные помещения более просторного Большого зала над служебными помещениями Малого зала. Нижнюю часть Большого зала, где был вход, разделили на две части, выгородив проход. Поначалу «выгородки» представляли собой две низкие деревянные стенки с входом по центру, прикрытым занавесом или переносной ширмой. Позднее там появилась дверь, открывавшаяся в обе стороны. Над этим выгороженным проходом обычно возвышалась галерея для музыкантов.
В дальнем конце прохода имелись три двери. Две вели в служебные помещения, разделенные коридором: одно использовалось как кладовая, где разливалось вино, другое – как кладовая для продуктов. Сразу после постройки замка это были примитивные каморки, но в XII веке они стали, как и в других местах, частью зала. Здесь стояли полки и скамьи, где сервировали принесенные с кухни кушанья. В Чепстоу кладовая для продуктов была снабжена сливом, выходившим к реке и, видимо, служившим для удаления отходов. Третья дверь, между двумя кладовыми, вела на лестницу, а та – к коридору, соединявшему два зала. В одном конце коридора располагались уборная для двух человек, чуланы и лестница, спускавшаяся в сводчатое подземное хранилище под Большим залом; в хранилище имелся проем для выгрузки провизии, которую доставляли по реке. Другой конец упирался в кухню, размещенную в отдельном здании на территории нижнего двора.
На протяжении XIII века кухни в замках по большей части все еще сооружались из дерева. В них оборудовали центральный очаг или несколько очагов для жарки мяса на вертеле либо варки в котле. Посудомойня располагалась отдельно, на улице. Неподалеку от кухни держали на привязи животных, предназначенных на убой. По случаю праздников устраивали временные кухни. Во время коронации Эдуарда I (1273), как писал современник, «бесчисленные кухни… [были] построены» в Вестминстерском дворце и «бесчисленные свинцовые котлы поставлены снаружи, чтобы готовить мясо». Лишь в XV веке кухня была перемещена в жилую часть.
В части двора, прилегавшей к кухне, обычно разбивали замковый сад с плодовыми деревьями и виноградниками, отдельными участками для трав и цветов, таких как розы, лилии, гелиотропы, фиалки, маки, нарциссы, ирисы, гладиолусы. Иногда был и рыбный пруд, куда пускали форель и щуку.
Каменные стены средневекового замка нередко белились внутри и снаружи. Внутренние помещения могли штукатуриться, закрываться деревянными панелями, украшаться росписями или драпировкой. Внутреннее убранство, как правило, начиналось в зоне помоста большого зала: часто это было единственное место с панелями и росписями. Распространенный прием заключался в том, чтобы нанести на стену линии, обычно красные, имитируя крупные каменные блоки; в каждом таком блоке изображался цветок. Комната королевы в лондонском Тауэре – речь идет о 1240 годе – была обшита и побелена, роспись воспроизводила каменную кладку, украшенную розами. Обшивка была самой простой – вертикальные деревянные панели, покрытые белой или другой краской. В Англии для этого использовалась главным образом ель, привозившаяся из Норвегии. В замках Генриха III залы часто были решены в зелено-золотой гамме или же за основу брался зеленый цвет с вкраплениями золота и серебра. Во многих комнатах имелись росписи: в зале Винчестерского замка была изображена карта мира, по нижней спальне Кларендонского замка шел фриз с головами королей и королев, в верхней спальне можно было видеть святую Маргариту и четырех евангелистов и, согласно указаниям, которые король дал строителям, «головы мужчин и женщин, превосходных и изысканных цветов». Драпировки из крашеной шерсти или льна стали предшественниками гобеленов, появившихся в XIV веке и служивших не только для украшения стен, но и для защиты от сквозняков.
В ранних замках семья владельца спала в дальнем конце парадной половины зала, за помостом; пространство для сна чаще всего отгораживалось занавесью или ширмой. Однако в Чепстоу при Фиц-Осберне уже появляется деревянная перегородка. В XIII столетии сыновья Уильяма Маршала убрали ее, и бывшая спальня стала частью зала. При них появилась каменная аркада, поддерживавшая новую комнату на третьем этаже, куда вела деревянная лестница. В последнее десятилетие XIII века эта комната была расширена и отныне занимала все пространство над залом.
На втором этаже жилой части замка Чепстоу, где находился Большой зал, также имелась спальня, а из Малого зала можно было попасть в три спальни, на трех уровнях. В замках, где зал располагался на первом этаже, спальню владельца и его супруги иногда устраивали в отдельном крыле, примыкавшем к парадной части зала, над хранилищем; из противоположного конца зала попадали в другую спальню, над кладовыми (продуктовой и винной), предназначенную для старшего сына с семейством, либо для гостей, либо для управляющего замком. Порой в этих спальнях второго этажа устраивали «глазки» – окошки, скрытые за отделкой, чтобы владелец или управляющий мог наблюдать за происходящим внизу.
Спальня владельца и его супруги на верхнем этаже называлась «солар», и впоследствии это слово стало обозначать любую комнату в личных покоях, независимо от ее расположения. Главным предметом мебели в ней была большая кровать с тяжелым деревянным каркасом и натянутыми переплетенными веревками или полосками кожи, на которые клали пуховый матрас, простыни, одеяла, меховые покрывала и подушки. Такую кровать можно было разобрать на части и взять с собой в другой замок или поместье – крупные феодалы часто объезжали свои владения. Кровать снабжалась льняными занавесками, которые отодвигались днем и задергивались на ночь, обеспечивая приватность и защиту от сквозняков. Слуги могли спать в одной комнате с хозяевами на соломе, выдвижной кровати или скамье. Остальная обстановка состояла из сундуков для носильных вещей, деревянных жердей, на которые вешали одежду, и одного-двух табуретов.
В замках крупнейших феодалов порой были отдельные спальни для хозяина и его жены, которая ночевала вместе со служанками. В 1238 году, сообщает Матвей Парижский, Генрих III едва избежал смерти: покушавшийся забрался к нему в спальню через окно и стал искать монарха с ножом в руке, но не нашел. «Король, по Божьему провидению, спал тогда с супругой». Одна из прислужниц королевы, не спавшая и «распевавшая псалмы при свете свечи», увидела незнакомца и подняла тревогу.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/dzhozef-gis/zhizn-v-srednevekovom-zamke/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
