Диана молча обошла ее. Поставила ведро и направилась к лестнице, ведущей на чердак.
– Эй, ты куда? – забеспокоилась госпожа Пьес. – Не вымоешь пол – кормить не буду!
– Переоденусь! – не оглядываясь, процедила Диана.
От тришкиного платья несло потом, а грубая ткань цеплялась за кожу и вызывала неприятные ощущения. Будто за пазухой ползал мерзкий жук с мохнатыми лапками.
В детстве с ней однажды такое случилось. Как-то она убежала от няни и по неосторожности вышла за пределы особняка. В лесу играли мальчишки из соседнего посёлка. И поначалу девочке даже показалось, что она нашла друзей. Пока они не засунули ей за ворот огромного жука-бронзовку.
От нахлынувших ассоциаций Диана передернула плечами.
Даже сейчас, спустя столько лет, воспоминания отдавали отвращением и обидой. Почему те мальчишки с ней так поступили? Ведь она ничего им не сделала, просто хотела подружиться.
С тех пор Диана повзрослела и поняла: дружить с чужачкой, которая во всем отличается, никто не станет. Всего несколько часов в этом мире – а она уже ощущает свою инородность так остро, как никогда.
Потому и натягивала сейчас засаленное, пропитанное чужим, неприятным запахом платье. Желала хотя бы одеждой слиться с толпой остальных женщин.
Гадкое ощущение прикосновения мохнатых лапок к коже не проходило. Но Диана заставила себя абстрагироваться от него. Ничего, главное пережить этот вечер. А к ночи все постирает.
Спрятав волосы под косынку, она спустилась на первый этаж, подняла ведро, отставленное кем-то к стене, и поплелась к “номерам”. Нужно вымыть две комнаты справа.
Диана толкнула первую дверь, убедилась, что в помещении пусто, и вошла.
Комната была небольшой и просто обставленной. Кровать, сколоченный из толстых досок стол, массивный табурет, вбитые в стену огромные гвозди вместо крючков. Никаких занавесок или покрывала на кровати. Набитый соломой тюфяк, правда, выглядел почище, чем выделенный ей. И серое постельное бельё всё же имелось. Сверху лежала подушка и шерстяное, даже с виду колючее одеяло.
Про то, что нужно снять постельное белье, ей ничего не говорили. Поэтому Диана решила быстренько вымыть пол в обеих комнатах и отправиться ужинать. От голода уже начинала кружиться голова.
Диана поставила ведро по центру комнаты и тут поняла, что забыла тряпку. Чертыхаясь и кляня последними словами свою забывчивость, снова спустилась на первый этаж, а потом опять поднялась на второй.
Это хождение по лестницам, вкупе с незапланированной голодовкой и испытанным стрессом, лишило Диану последних сил. Охваченная смесью безысходности и злости на несправедливую судьбу, она намочила тряпку и, не отжав, плюхнула ее на затоптанный пол. Наступила сверху ногой, начала зло елозить по некрашеным доскам.
Босоножки от известного бренда еще под дождем потеряли свой нежно-голубой цвет и пропитались грязью. Мокрые ноги теперь неприятно хлюпали и скользили в размокшей обуви.
Пришлось разуться, поставить обувь на подоконник. Окно здесь было затянуто мутным стеклом, но одна створка отрывалась. Пусть на улице и сыро от дождя, но Диана надеялась, что на ветерке босоножки немного просохнут. Ходить в мокрой обуви – то ещё удовольствие.
В босоногости оказался свой минус – не получалось елозить тряпкой по полу. Пришлось взять её в руки и мыть грязные доски, встав на колени. Так стало ещё хуже. Коленями Диана ощущала каждый камешек или соринку. К тому же подол скоро промок, и влажное, отяжелевшее платье теперь неприятно липло к ногам.
Последней каплей стал сломанный ноготь.
Доведенная до отчаяния, Диана бросила тряпку и выпрямилась. Сжала кулаки и, махнув ими в стороны, закричала с досады.
Крик не помог. Злость набирала обороты. Девушка пнула босой ногой ведро, больно ударив пальцы. Заскакала на второй ноге, снова крича и матерясь.
От её пинка ведро опрокинулось навзничь. Грязная вода быстро растеклась по полу. Диана поскользнулась и, нелепо взмахнув руками, шлёпнулась прямо в лужу.
Отчаяние медленно перерастало в ярость. Хотелось визжать, бить кулаками по полу и требовать возвращения домой. Где всё было легко и понятно. Где Диана Суховская никогда не держала в руках грязную тряпку. Где ей не приходилось надевать на себя чужие обноски, которыми и бомжи в подворотне побрезговали бы. А ещё дома к ней относились уважительно, называли Диана Борисовна и старались угодить даже в мелочах.
Она хотела домой, а не это вот всё…
– Диана! – ворвавшаяся в комнату Лурдес и не подумала добавить “Борисовна”. – Что ты творишь, дура набитая?! Там вода с потолка течёт на клиентов!
Госпожа Пьес метала громы и молнии, совсем такие, как сверкали снаружи.
– Если ты сию секунду всё не уберёшь, вылетишь вон!
Угроза возымела действие.
Диана тяжело поднялась на ноги. Под сверлящим взглядом хозяйки подняла ведро, тряпку, тщательно её отжала и принялась собирать с пола растёкшуюся воду. Кое-где та действительно просочилась сквозь щели в полу.
– Ещё раз подобное повторится, отправишься на улицу. И не посмотрю, что его высочество тебе покровительствует. Нам здесь ротозейки криворукие не нужны.
Ещё раз сверкнув гневным взглядом на поникшую девушку, Лурдес ушла.
Диана подхватила ведро с бултыхавшейся в нём тряпкой и направилась во вторую комнату.
Где-то через час она закончила работу, вышла во двор и тут же промокла до нитки под косыми струями дождя. Но грязную воду, помня наставления Тришки, честно вылила за свинарником. Прополоскала тряпку и оставила её сушиться на перекладине в кладовой.
После чего мокрая, голодная, усталая и готовая вот-вот сорваться в истерику поспешила на кухню.
Погасшая печь была еще теплой, и девушка прижалась к ней спиной. Едва не застонала от блаженства.
– Долгонько ты, – произнёс беззлобный женский голос.
У Дианы уже не осталось сил даже вздрогнуть от неожиданности. Она просто повернула голову на звук. На неё смотрела низенькая круглощёкая женщина в таком же тёмном платье в пол и повязанной вокруг головы косынке. Лицо у женщины было довольно симпатичным. А глаза улыбались, от чего вокруг них разбегались лучики морщинок.
– Меня зовут Аньес, я кухарка. Садись, – женщина указала на длинную лавку, стоящую у стола.
И Диана послушно оторвалась от печного тепла.
– Ешь, – Аньес отрезала от половины каравая большой ломоть и протянула девушке.
Та недоумённо приняла серый пористый хлеб. И это всё? Всё, что она заработала за несколько часов тяжёлого труда?
Видимо, прочитав недоумение в её взгляде, или же просто пожалев девушку, Аньес налила молока в щербатую глиняную кружку.
– Пей, – велела негромко, отворачиваясь от стола и возвращаясь к своим делам.
Диана поняла, что на этом щедрость кухарки исчерпана. Съела и выпила, что дали. Поблагодарила пожилую женщину и поплелась на выделенный чердак.
– Ничего. Просто я не привыкла к физическому труду, – успокаивала она себя, повторяя как мантру: – Завтра будет новый день. И он будет лучше предыдущего.
Глава 7
Диана тяжело опустилась на тюфяк и начала раздеваться. Глаза слипались, приходилось делать усилие, чтобы держать их открытыми. Да еще и голова все время норовила свалиться на грудь.
Рядом в темноте храпела Тришка. Вот уж кого не беспокоили ни тяжелая работа, ни грязь, ни усталость.
С трудом избавившись от платья, Диана просто упала без сил. Закрыла глаза – и в тот же миг погрузилась в глубокий сон.
В эту ночь ей ничего не снилось. А утро настало внезапно.
Разбуженная громким окриком, Диана резко села в кровати. Уставилась на дощатую стену, пытаясь понять, где находится и что происходит. Голова болела, все тело ломило. Казалось, в нем нет ни одной косточки, ни одного нервного окончания, которое не напомнило бы о себе.
Рядом ругалась Тришка:
– Вставай! Меня хозяйка за тобой послала! Сколько дрыхнуть можно!
Диана перевела на нее непонимающий взгляд. И вспомнила все, что случилось.
Значит, ее вчерашнее знакомство с работой уборщицы, это не сон. И спасение из моря, и парусник, и его капитан…
Застонав, она сжала виски.
– Вставай! А то останешься без завтрака и обеда! – Тришка швырнула ей платье.
Вчера Диана так и не повесила его просушить, а сменного не было.
Ей хотелось упасть обратно на тюфяк, закрыть глаза и исчезнуть. Но желудок заворчал, напоминая о голоде. Пришлось подниматься и натягивать неприятное влажное платье. Затем босоножки, еще вчера пришедшие в негодность.
Тришка с минуту наблюдала за ней, потом сжалилась и протянула деревянные сабо, в которых здесь ходили служанки.
– На вот, возьми. А то еще ноги испортишь. Они у тебя такие гладенькие, как у знатной дамы. И руки тоже, – Тришка завистливо вздохнула, глядя на Дианин маникюр. – Жаль, его высочество не взял тебя в замок.
Диана стиснула зубы. Меньше всего ей хотелось думать о Джерарде. С трудом одевшись, она отправилась вслед за Тришкой.
Так началась ее новая жизнь.
Будни были наполнены тяжелой работой и окриками хозяйки. Госпожа Пьес так и не простила отказа продать сарафан. Гоняла новенькую за троих, да еще и одергивала постоянно. То тряпку недостаточно выжала, но плохо в углах помыла, то разводы оставила на столе.
Диана терпела. Скрипела зубами, мысленно посылала склочную женщину далеко и надолго, но терпела. Потому что ей сразу дали понять: здесь она никто и звать ее никак.
Альтернатива трактиру была еще хуже. Дом Утех, расположенный прямо у пирса. Возле него постоянно толпились подвыпившие моряки, днем и ночью слышались крики, женский смех и визгливые стоны расстроенной скрипки.
Диане туда хотелось еще меньше, чем убирать объедки после клиентов. Уж лучше зарабатывать на хлеб тяжелым трудом, чем сдавать свое тело грязным, немытым матросам!
Через неделю к мытью полов добавилась и уборка столов. Правда, хозяйка сжалилась и выдала свежее платье, ношенное, но чистое. А к нему простое хлопковое белье, нитяные чулки, белые нарукавники и фартук, как у работниц на кухне. Только строго пригрозила:
– Твое дело со столов убирать. Смотри, меньше задом крути, а то знаю я вас. Не успеешь глазом моргнуть – как уже зажимаются с клиентами по углам. А у меня тут приличное заведение. Я разврата не потерплю!
Диана обрадовалась чулкам даже больше, чем платью. За эту неделю ее пятки покрылись мозолями от хождения в деревянных сабо. Девушка прикладывала к натертым местам подорожник, который рос в изобилии у навозной кучи. Но это мало помогало. Мозоли полопались и ужасно болели.
Да и сменное белье оказалось не лишним. Свое Диана тайком стирала каждый вечер, выпрашивая у Аньес ковшик горячей воды. От плохого серого мыла нежный шелк и кружева быстро потемнели, бюстгальтер и трусики стали выглядеть неопрятно.
Новое белье было простым, зато крепким и со своей задачей справлялось. Так что Диана с сожалением, но твердо завернула то, что осталось от дизайнерского комплекта в тряпицу и отправила в корзину, где уже лежали порванные босоножки.
А в один из дней Аньес впихнула ей крошечную склянку гусиного жира и посоветовала смазывать руки.
– Только делай это, когда никто не видит! – предупредила она. – Если госпожа Пьес узнает – нам обоим не поздоровится.
– Почему вы помогаете мне? – насторожилась Диана.
Ее руки и правда нуждались в заботе. Кожа на них обветрилась и загрубела, а вдобавок появились мелкие трещинки, которые ужасно болели. Акриловый маникюр, сделанный к путешествию, пришел в негодность еще в первый день. Три ночи спустя, со слезами на глазах, Диана избавилась от остатков былой роскоши. Теперь ее пальцы выглядели непривычно и сиротливо. Только светлые полоски от колец напоминали о прошлом.
– Я не тебе помогаю, а себе, – назидательно заметила Аньес. – Все знают, что тебя привел господин Треми по приказу его высочества. И только поэтому госпожа Лурдес вынуждена терпеть тебя в доме. Может, однажды и ты замолвишь за меня словечко перед принцем!
– Ах, вот оно что, – Диана невесело хмыкнула. – Боюсь, с вашим принцем у меня нет ничего общего, кроме камзола, который нужно побыстрее отдать.
– Кто знает. У нас тут десять лет не было чужаков, и вдруг появилась ты. Да еще сам принц спас тебя в море. Может, это судьба?
– Судьба? – Диана горько расхохоталась. – Скорее уж проклятье какое-то!
Слова Аньес разбередили душу. В тот вечер Диана долго не могла уснуть. Лежала на тюфяке, смотрела в дырявую крышу и чувствовала, как по вискам, одна за другой, скатываются безмолвные слезы.
Она вспоминала дом, родителей, мужа. В памяти всплывали только хорошие эпизоды из прошлого.
Вот ей дарят машину, а вот – папа везет в Париж на Неделю высокой моды, потому что она так захотела. А вот она с Игорем на концерте любимой рок-группы. И они целуются, хохоча как подростки. А вот выбирают платье в свадебном салоне, и мама тайком утирает слезы, но радуется.
От воспоминаний щемило сердце. Столько радостей было в ее жизни – больших и маленьких, а она не ценила. Принимала как данность. Любовь, деньги, власть. Все давалось легко, без усилий. Любые двери открывала фамилия отца.
Теперь у нее нет ничего. И баночка с гусиным жиром, такая крошечная, что легко помещается в ладони, греет сердце больше, чем долларовый счет, оставшийся в том мире…
Диана снова и снова возвращалась к тому моменту, когда Игорь столкнул ее в воду. И с каждым разом ей все больше казалось, что он сделал это нарочно.
Только зачем?
Ответа по-прежнему не было. Но чувства к мужу стали сумбурными. Она тосковала по нему, все еще любила. И в то же время постепенно забывала его.
Образ Игоря начал тускнеть в ее воспоминаниях. Он уже не вызывал прежних эмоций, словно забытый кем-то портрет, присыпанный пылью. И с каждым днем слой этой пыли становился все толще…
***
Джерард легко сбежал по сходням и ступил на твёрдую землю. В груди привычно защемило, когда он обвел взглядом деревню и властвующий над ней замок.
Этот миг капитан “Бурерождённого” любил так же, как и миг выхода в море. Гомон толпы, приветственные крики, запах моря и рыбы… Все было почти родным и привычным.
Но сейчас его радость омрачали воспоминания о женщине, которую он выловил из воды.
Прошло уже две недели, а он по-прежнему чувствовал ее взгляд. Как в тот раз, когда спускался по сходням, а она стояла на палубе и сердито сверлила глазами его затылок.
