Валерий Петрович Большаков "Чёрный лама"

Стояла глухая ночь, и сейчас только по памяти можно было указать – вон там речка Суйфун протекает…

Гродеково отсюда видно не было даже днем, зато «5-я станция» КВЖД прямо перед наблюдательным пунктом.

Как раз на станции и замечалось шевеление – там перебегали удивительные, слепящие лучи света, испускаемые застеклёнными дисками на опорах. Лучи рассекали тьму, выхватывая бронепоезд, окутанный клубами пара, и суетившихся китайцев.

Громадную, угловатую тушу не пойми чего, полуприкрытую брезентом, снимали с платформы очень осторожно, как ценную вазу эпохи Тан. Медленно проволокли до круглой бетонированной площадки, еще медленней поставили на попа. Вот жесткая парусина сползла, и…

– Ого! – воскликнул Илья.

– Тише, ты! – зашипела Облонская.

– Нет, ты видела?! – не унимался Паратов.

– Видела…

Посреди площадки возвышалось обтекаемое тело, похожее на гигантскую пулю с большими крылышками-стабилизаторами.

Что за снаряд диковинный?

Китайцы забегали вокруг, потянули к снаряду шланги. Запарило.

– Ага… – медленно проговорил Илья. – Кислород, небось…

– Смотри, смотри! – всполошилась Марина. – Там белый!

– Какой еще белый?

– Ну, европеец, как мы! Вон, сбоку!

– А, вижу… Хм. Как я, так «тихо»! А сама чего шумишь?

– Нишкни…

Облонская внимательно изучала в бинокль высокого мужчину европейской наружности, с узким, породистым лицом и властными, хотя и несколько манерными движениями.

Было похоже, что «белому» нравится его мундир с парой многолучевых звезд – китайских наград, и вся эта маета доставляет ему огромное, бескорыстное удовольствие. Он тут главный!

– Этого не может быть… – раздельно проговорила Марина.

– Чего?

– Того! Ты что, не видишь? Это же Антон Иванович!

– Что за бред! Хотя… Похож. Нет, вправду похож! Ничего не понимаю…

Китайцы, хлопотавшие вокруг удивительного рыбообразного снаряда, стали разбегаться. Взвыла сирена.

С оглушительным грохотом, вскручивая огонь и дым, погнав круговую волну пыли, обтекаемое тело вынырнуло из клубящегося облака. Оторвавшись от земли, вытягивая хвост пламени, снаряд медленно возносился вверх.

– Вот, куда они ПВРД засунули! – прокричал Паратов. – Это реактивный прибор!

– Да я поняла уже!

И тут, как назло, у Облонской зверски зачесался глаз! Это ее и спасло.

Снаряд вдруг стал раскачиваться в опасной прецессии, опрокинулся, полетел кувырком, разбрызгивая пламя, и врезался в гудевшую коробчатую установку, над которой поднимались диски осветителей.

Ослепительная бледно-фиолетовая вспышка залила все вокруг мерцающим светом, разбрасывая снопы искр. Рыча от боли, зажимая ладонью пораженные глаза, Илья упал лицом в сухую траву.

– Илюшка! Ах, ты… Сейчас я!

– Сволочи желтопузые… – простонал Паратов.

– Вот, держи! Нет, дай, лучше я сама!

– Что, что? – с испугом бормотал Илья. – Не вижу! Пятна одни…

– Не бойся, это ожог сетчатки, пройдет, – деловито говорила девушка, унимая дрожь в руках. – Дай-ка, закапаю…

– Щиплет!

– Пощиплет, и перестанет, – отрезала Облонская. – Бегом отсюда! Хватит нам подглядывать, да таиться. Пора снова Третье отделение поднимать!

Рванувшее топливо залило все озером огня, захлестывая пламенем броневагоны. Знать, имелась разница между чертежами ПВРД и набросками к ним!

– Так вам и надо! – простонал Паратов.

– Пошли скорее, пока боевая часть не взорвалась!

Спускаясь по тропке, Марина оглянулась в тот самый момент, когда за сопкой сработала БЧ, пуская дрожь по земле – макушка, поросшая дубняком, вспыхнула.

И грянул гром…

Часть вторая. Операция «Чёрный лама»

ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

1. Российская империя, Иркутская губерния. 2014 г.

Байкал проезжали затемно, за окном вагона не различить было самого озера, лишь угадывалась великая масса влаги, волновавшаяся в тесных берегах, зато умопомрачительный запах копченого омуля полнил весь поезд «Императорская Гавань – Москва».

Лобсын Очирович Шагдаров пьяно улыбался своему отражению на стекле, разгородившем теплое купе и Кругобайкальскую железную дорогу.

Он редко ездил на поезде, а уж так далеко, как сейчас, и подавно. Оттого и оплатил первый класс. Гулять, так гулять!

Купе было просторным, в три окна. По простенкам блестели зеркала, а чуть выше висели фигурные бра, изливавшие мягкий свет. Весь пол был застелен мягким ковром, Лобсыну даже неудобно было ходить по нему в обуви.

Пара стильных диванов, стол, буфет и платяной шкаф обставляли купе, только что камина не хватало для полного уюта, а рядом с дверью в душевую уходили наверх, с разворотом, ступени лестницы – спальня располагалась на втором этаже. Правильно, там укачивает сильнее…

Шагдаров счастливо вздохнул: за окном налетал свежий баргузин, да проплывали смутные тени елок, а тут тепло, светло – и славно.

Хватало причин для счастья: его, скромного делопроизводителя региональной канцелярии Третьего отделения, что в Чите, послали на стажировку аж в Петербург, в штаб-квартиру Особой экспедиции! И в чинах повысили, и луноликая Дарима согласна стать его невестой… За это, за все, да не выпить?!

– Наливай! – бодро скомандовал Айдархан Бадмаев, случайный попутчик и собутыльник. Сильный и кряжистый, он походил на смирного медведя – ходил валко, и чуток косолапя.

Намхай, плотный и круглолицый хитрован, хихикнул, наполняя стаканы «Смирновской».

– Ну, за тебя, Лобсын!

Сойдясь, дружно звякнули подстаканники. Шагдаров, никогда особо не «употреблявший», чувствовал, что изрядно захмелел.

Однако, как отказать этим милым людям, его новым – и верным! – друзьям? Хэкнув, Лобсын Очирович выдул «огненную воду», и тут же запихал в рот шматик сала. Откусил хлебца, да утер выступившие слезы. Ух… Хорошо пошла!

– А чего это мы все всухомятку? – встрепенулся Айдархан. – Это не дело. Такой челове-ек, а мы будто на троих соображаем!

– Ч-то ты пр-р… длагаешь? – еле выговорил Шагдаров.

– В ресторан! – сделал широкий жест Бадмаев, и веско добавил: – Я плачу.

– Еще чего! – возмутился делопроизводитель, привставая и плюхаясь обратно. С третьей попытки покинув диван, он гордо провозгласил: – Пров… прос-с-ставляюсь! За мной!

Айдархан живо вскочил, услужливо поддерживая Лобсына, незаметно, случайно вроде лапая пиджак, правую полу.

– В р-ресторан! – воскликнул Шагдаров. – Пить будем! Гулять будем!

В холодном тамбуре, куда лязг сцепок и стук колес доносились весьма явственно, глуша прочие звуки, а наверх уходила винтовая лестница, курил еще один представитель желтой расы – худой и бледный, словно из него выжали все соки. Он кивнул Айдархану, и тот, мгновенно перестав изображать пьяного, сказал Намхаю:

– Давай!

Круглолицый хихикнул, вынимая нож-финку, и тут же всадил ее Лобсыну под сердце, ладонью упираясь в рукоятку для верности, а то вдруг по ребру скользнет.

Худой быстренько распахнул дверь, впуская в тамбур гул поезда и свежий ветерок.

– Рано! – крикнул Бадмаев, обшаривая правый карман убитого.

Дождавшись, пока доплывет верстовой столб, он кивнул – тот самый километр! – и сбросил тело Шагдарова с поезда. Делопроизводитель из Читы покатился вниз, нелепо болтая руками, и разбрасывая ноги.

– Закрывай! – велел Айдархан. Глянув на худого, он сказал: – Мангут, занимаешь место… хм… нашего клиента. Пошли.

Заперев дверь купе, Бадмаев рассмотрел бумаги, снятые с трупа, и довольно улыбнулся.

Внешне он с дурачком-читинцем схож, только прическу надо малость изменить. Да, кой-какие мелкие приметы разнятся, но русскому что китаец, что монгол – все на одно лицо.

– Порядок, – обронил Айдархан. Отворив дверь шкафа, он снял с плечиков синий мундир Шагдарова, и примерил. Повернувшись к зеркалу боком, спросил: – Ну, как я вам?

– Вылитый жандарм, – просипел Мангут.

Намхай критически осмотрел Бадмаева в прикиде, и сказал:

– Чуток ушить бы кителек, а так – нормально.

– В воздушном порту ушью, – решил Айдархан. – А пока… Так, мертвяком займутся люди Косого, а ты, Намхай, чтоб избавился от вещей… м-м… невинно убиенного.

Круглолицый хихикнул.

– Будет сделано, Ван-шифу.[25 - Шифу – с китайского, дословно – «мастер». Почтительное обращение, как и всякое другое, ставится после фамилии. Что-то вроде нашего «командир», «начальник».]

– Без имен! – резко сказал тот, кто называл себя Бадмаевым.

Звавшийся Намхаем смиренно сложил ладони, признавая оплошность…

…Привести Лобсына Очировича в чувство смогла боль.

Слабо отплевываясь от травы, лезущей в рот и ноздри, он приподнял голову, снова роняя ее в мятый бурьян.

Господи, в грудь словно колышек осиновый вбили, как тому вампиру, голова гудит, будто колокол, и нога… Вроде как прутом раскаленным в нее тычут. Перелом, наверное… Мутит-то как… М-м-м…

Неожиданно Лобсын Очирович припомнил разговор его «закадычных друзей». Эта сволочь, которая Бадмаев, сказал: «Рано!» Рано для чего? Что, в том месте склон был крутой? И что?

Мертвому-то какая разница? Или Айдархан места определенного дожидался? Зачем? Чтобы его нашли? Кто? Подельники этих душегубов? Те грабят и убивают, эти прячут мертвое тело… Глупости какие…

Тогда для чего такая морока, да еще с точным расчетом: избавиться от тела на таком-то километре?

Пить за знакомство они начали, как Верхнеудинск проехали, а скинули его где-то в районе Слюдянки. Целая тайная операция! Чего для?

Поелозив рукой по пиджачку, мокрому от крови, Шагдаров ощупал боковой карман. Странно… Тугая пачка денег на месте.

Стало быть…

Наихудшие опасения делопроизводителя оправдались – правый внутренний карман был пуст. Исчезли все документы – направление его, паспорт и прочие важные бумаги. Просто так выпасть они не могли, там же на пуговку застегнуто – и еще булавкой…

Застонав, Лобсын перевернулся набок, и пополз, одной рукой подтягивая грузное, непослушное тело, а здоровою ногой отталкиваясь.

Стало быть, в поезде ему повстречались не простые грабители. Очень даже не простые… Ежели «эти» найдут делопроизводителя-недобитка, то добьют. Уползать надо…

Спасло Шагдарова незримое уродство – сердце у него не было смещено влево, как у большинства людей, а располагалось точно посередине грудной клетки. Нож убийцы, конечно, наделал делов, но не задел сам «моторчик».

Делопроизводитель был едва жив – и абсолютно трезв. Хмель выветрился из него, как по волшебству. Вытек с кровью…