Спустя мгновение дверь в горницу открылась, и на пороге появился заспанный Макар, словно и не уходил никуда, а спал тут же под дверями.
– Что приключилось, хозяин? – поинтересовался тот.
– Тащи что есть выпить, – приказал Кондрат.
– Знахарка не велела хмеля пить покудова… – робко попытался перечить Макар, переминаясь с ноги на ногу, но Кондрат, отвернувшись от окна, рявкнул на него так, что у Макара душа ушла в пятки при виде озверевшего за мгновение хозяина.
– А ну быстро тащи хмельного! И закуски какой!
Макар испарился, посчитав за благо больше не спорить с выздоравливающим хозяином, который был сейчас в такой ярости, что сам напомнил ему дикого медведя. Да и рука была у хозяина тяжелая, это все слуги знали. Спорить с ним можно было недолго, и только если он находился в пьяном беспамятстве.
Не прошло и пяти минут, как на столе перед Кондратом, заботливо передвинутом к лежанке с помощью возникшего из ниоткуда Макара, стоял кувшин с каким-то пойлом и чаша с рукоятью, похожая на небольшой ковшик, а на широком блюде ломоть закопченного мяса и краюха хлеба, обрамленная набором из разносолов. Догоревшую свечу тоже сменили на новую, отчего в комнате стало светлее.
– Звать меня как? – глядя на бородатых мужиков, угрюмо спросил бывший офицер спецназа, решивший идти сегодня до конца. Этим вопросом он вызвал горестное сожаление на лицах мужиков, быстро сменившее выражение радости.
– Евпатий Львович, – пробормотал задумчиво Захар, перемигнувшись с Макаром, – Коловрат. Боярин рязанский.
– А вы кто такие? – едва не присвистнув от удивления, уточнил Кондрат.
– Мы главные приказчики твои, Захар и Макар, за делами торговыми наблюдаем. Дела у тебя обширные, Евпатий Львович, вином и маслом торгуем, кузня своя есть, оружие делает, да гончарных мастерских три штуки. И еще…
Решив, что на сегодня хватит, Кондрат жестом приказал Захару умолкнуть. Сел за стол и, отказав метнувшимся было прислуживать ему приказчикам, рявкнул:
– Пошли вон! И чтобы до утра духу вашего здесь не было.
Захар и Макар, потерявшие веру в быстрое выздоровление хозяина, все же удалились, не осмелившись больше перечить.
А Кондрат от расстройства хлебнул прямо из кувшина бурого пойла, по вкусу напомнившего ему сладкое пиво. Не то, правда, пиво, не то медовуха какая. Ему сейчас было все равно. Главное, чтобы это пойло быстрее притушило мятущееся сознание, уже готовое выпрыгнуть из головы и тела, совершенно ему незнакомых с виду.
Одним глотком Кондрат приговорил почти полкувшина, закусив свежей зеленью и занюхав хлебом. Есть ему почему-то не хотелось. Хмель и в самом деле быстро дал о себе знать. Измученное болезнью тело быстро размякло, разум «поплыл», вновь затуманиваясь и даря долгожданное расслабление.
– Теперь понятно, чего эти бородатые мужики меня Евпатием называют, – проговорил вслух Кондрат, не заботясь о том, что его услышат приказчики, наверняка дежурившие у дверей из-за боязни того, что сбрендивший хозяин на себя руки наложит. – Я, оказывается, и в самом деле здесь Евпатий какой-то. Боярин… Надо же… Это как же меня угораздило здесь очутиться? За какие такие прегрешения? Хотя есть, конечно, за что…
Захмелевший Кондрат напряг затуманенный ум, припоминая всех убитых своей рукой татар из банды в родной станице и душманов Афгана. Татар он помнил всех наперечет, душманов – не запоминал. Первое было местью, второе работой. Суровой, кровавой, но все же работой. И совесть его не мучила. И в том и в другом случае он убивал тех, кто ломал или отнимал жизни у других, избавляя мир от падали. Но если он вдруг действительно попал в ад, в который не верил, то ад этот выглядел пока что вполне комфортно. Здесь он оказался, если верить глазам и ушам, боярином, жил в своей усадьбе и держал слуг. И все потому, что по прихоти высших сил поменялся телами с неизвестным ему человеком по имени Евпатий, отца которого в этом мире звали так же, как и его отца.
В памяти всплыли отрывочные воспоминания, как он дрался с медведем, как тонул и как его вытянули из воды. Но это была уже явно не его, Кондратия, жизнь. А жизнь того Евпатия, на которого он вдруг стал похож. Рязанского боярина, который, выходило, был знакомцем самого князя, местного правителя. И жил неизвестно в каком смутном средневековье. Историю Кондрат Зарубин знал не слишком хорошо. Хотя имя это слышал как-то. Уж не тот ли это знаменитый боярин, что погиб, защищая свой город от татар? Получалось, что если он и оказался здесь живым, несмотря ни на что, то это было ненадолго. Вскоре и этому телу придет конец.
Такой неожиданный вывод Кондрат сделал, отхлебнув еще хмеля и закусив куском копченого мяса, так как вдруг ощутил первые признаки голода. И все же это было выше понимания потомка казаков Кондрата Зарубина, простого парня, жившего последние десять лет лишь ненавистью к убийцам своей семьи. И он опять попытался заглушить это непонимание хмелем. Схватив кувшин, Кондрат вышел на балкон и, опрокинув остатки веселящего напитка в себя, вперил взгляд в темную даль. Кувшин поставил рядом.
Закат уже давно догорел, но эта ночь выдалась ясной, и он смог разглядеть ломаную линию крыш, протянувшуюся, насколько хватает глаз. Лишь колокольни церквей, вытянувшихся вверх, нарушали единообразие. Весь город уже спал. Не было здесь ни огней на улицах, ни какой-то ночной жизни. Повсюду царила тишина, лишь изредка нарушавшаяся далеким мычанием коров или ржанием лошадей, спавших в своих стойлах. Лента реки едва угадывалась за городской стеной, поблескивая тусклым светом при луне.
«Люди в старину ложились с заходом солнца, – глядя на все это, припомнил Кондрат рассказы отца с матерью о былых временах, – а вставали с рассветом. Не было тогда никакого электрического освещения и других бесовских придумок».
Махнув рукой от досады, Кондрат уронил кувшин, который рухнул вниз и звонко раскололся на черепки. Но на этот раз он не расстроился. Хмель сделал свое дело, снял острую боль сознания, и Кондрат уже начал потихоньку привыкать к своей новой жизни. Почему это произошло, ему было неизвестно, но если он жив и чувствует боль, то по всему выходило – стоит жить дальше. Хотя бы уже и как Евпатий Львович. А долго или нет, на этот вопрос ответа у него не было. Поживем – увидим. И все же ему было страшно.
А потому он опять разбудил Захара и велел принести еще кувшин. Пил Кондрат всю ночь, а потом день спал. А потом опять пил и опять спал. И так несколько дней, пока дикая тоска не начала его отпускать. Лишь единожды отвлекся на перевязку. За это время кто-то приходил к нему по делам или справиться о здоровье, но Кондрат никого знать не хотел. Лишь на пятый день утром он прекратил требовать хмеля и решил, что пора выйти из дома и узнать, кто же он такой в этом древнем мире.
Но робел еще, без пяти минут капитан спецназа, поскольку не знал, как здесь люди живут и что говорить надо. Да и в лицо никого не знал «Евпатий Коловрат». Однако выхода не было. Дома не отсидишься, пора и на службу. Раны почти затянулись, Феврония жить дозволила и вставать тоже. Даже наказала гулять и работой посильной уже себя нагружать. А какая у боярина работа? Вот и решил Кондрат узнать побольше о том, кто он и чем до сих пор занимался. Только так, чтобы не вызвать подозрений или неуважения к своей личности, поскольку не знал, как на него боярину требовалось реагировать. Сразу по морде дать или на поединок вызвать.
Но, к счастью, были у него проводники-приказчики. А потому, отойдя от хмельного сна, Кондрат кликнул обоих и велел рассказать ему, как шли дела, пока он болел и на улице не показывался.
– Слава богу, боярин, дела идут хорошо, – первым начал отчитываться Захар, отвечавший, как выяснилось, за кузни, золотой и косторезный промыслы, – заказ княжеский на мечи да наконечники для копий почитай весь готов уже. Скоро сдавать князю повезем. Княжеский приказчик Даромысл за него давно уже задаток выплатил и обещался остаток выдать аккурат, как привезем.
Подумав немного, Захар просветил своего забывчивого по болезни боярина насчет общей ситуации.
– Нынче торговля на Рязани идет хорошо, как с окрестными землями, так и с дальними. С Византии самой караван с товарами на днях пришел. Да купцы сказывают, что скоро из Азии другой доберется. А еще ждем каменья драгоценные аж из самых индийских земель. Туда купец Первуша отправился, мы ему заказ для наших золотых мастерских сделали.
– Каких мастерских? – недопонял «Евпатий».
– Ты же сам, боярин, приказал еще в позапрошлом годе открыть новое дело – золотой промысел. Кольца, браслеты да ожерелья всякие с драгоценными камнями для девок богатых изготавливать, – удивился Захар и уточнил с сомнением: – Али позабыл? Денег велел не жалеть. Мастеров нашли в дальних землях, выписали, да своих подучили – и пошла работа. Нынче казна у князя Юрия от серебра да каменьев ломится. Братьев да родственников всяких у него тоже немало. А на боярских дочках, да на самих боярынях нашего золотишка понавешано уже ого-го сколько! Славится наш промысел искусный, а лучше всех Деян-мастер. Ты же помнишь, как он самой великой княгине Агриппине, матушке нашего князя, ожерелье с каменьями изготовил, которое ты преподнес. Очень оно ей под цвет глаз подошло и понравилось. Отчего Деян у нас теперь без заказов не сидит. Да и остальные мастера тоже не прохлаждаются. А промысел сей прибыток дает едва ли не больше, чем главная кузня от мечей да оружия всякого.
– Богатеем, значит? – уточнил боярин «Евпатий», впервые с одобрением посмотрев на сидевших перед ним мужиков. Пока он из дома уже больше месяца не показывался, а к себе никого не пускал, эти мужики, его приказчики, вели все дела. Само собой, со своими помощниками, коих, как выяснилось, у них был не один десяток.
– Хорошо богатеем, – поддакнул Захар, погладил бороду и переключился на другую тему: – Но не только кузней да золотых дел мастерами. И попроще товары прибыток дают. Скоро ярмарка в Чернигове будет. Надо туда успеть возов пять с горшками и посудой отвезти. Выгодно продать сможем. Ну, об этом Макар обскажет, его епархия. Гончары постарались, почитай уж все готово к отправке. Еще неделя и сможем ехать. Да косторезы наши, тоже к тому времени своих изделий приготовят немало. Знатная должна выйти торговля в Чернигове, ярмарка там хорошая всегда бывает. Купцов наших много, а иноземных еще больше бывает.
Захар аж причмокнул от удовольствия, представив, как деньги текут рекой в его кошелек. Но по всему было видно, что не столько деньги, сколько дело свое любил этот приказчик, знавший толк в торговле.
«Видать, не зря я его на работу взял, – подумал Кондрат про себя, – ну, вернее, Евпатий. Мужик дело свое знает и на месте находится. Похоже, пока я тут в беспамятстве лежал, торговля действительно не стояла».
– Ну, а ты, Макар, – окликнул боярин заскучавшего немного приказчика, – чем похвастаешься?
Услыхав приказ говорить, Макар тоже взял быка за рога и повел свой обстоятельный рассказ, больше походивший на доклад.
– У меня, боярин, тоже все в аккурате. Вином да маслом из оливы торгуем с купцами заморскими. Недавно только товары получили. Пришел караван из Африки далекой через Азию, сначала посуху, а потом по реке, почитай тридцать амфор с маслом из оливы прибыло, да с ними еще два десятка амфор с вином. На днях разгрузили, по складам развезли, – поведал Макар, поглаживая свою бороду. – Окромя того заказал я приказчикам нашим из Греции привезти на пробу диковинные сосуды для разлива вина под названием ойнохойя, на прошлой ярмарке у нас в Рязани такой видел у купца Затеева. Больно они мне понравились. Ручек у них может быть аж три штуки, удобно очень хватать для розлива. Но главное, носик у тех сосудов знатный придуман, на три ручейка разделен. С них один виночерпий, изловчившись, может вино терпкое сразу в три кувшина наливать. Наши бояре да дружинники на пирах такие забавы страсть любят и веселятся от души. Да бьют эти кувшины нещадно. А они дороги.
Помолчал немного Макар, за окно глянув, где давно уж день разгорался и дело шло к полудню.
– А как придут те сосуды, разумею, надо будет нам с той ойнохойи сразу копию снять да гончарам нашим приказать изготовить, – добавил хитрый приказчик. – Мастера у нас толковые, враз переймут, а мы ею сами торговать станем. Глины на наш век хватит, обжигать умеем. Обзовем как-нибудь по-нашему. Из далеких земель возить не придется, а прибыток весь в твой карман ляжет, Евпатий Львович.
– Дельная мысль, – похвалил Кондрат, старавшийся привыкать к новому имени. А куда было деваться, раз попал в такую историю, надо было привыкать к новой жизни с новым лицом и новым именем. Хоть и ощущал себя порой Кондрат, как беглый преступник, над которым поколдовал пластический хирург: лицо другое, а характер прежний. А еще подумал новоиспеченный боярин, глядя на Макара, о том, что на Руси своих хитрованов хватает, которые даже китайским врунам-торговцам еще и фору дадут. Скопировать да выдать за свое – это мы быстро. Да еще обратно в Грецию продавать будем.
Судя по рассказам ближайших помощников, торговля в Рязани шла чуть ли не со всем известным миром, от Африки до Азии. Разве что про Китай они еще ничего не рассказывали. Может, и не было еще ничего, да и не знал точно Кондрат, как в эти времена далекая китайская страна прозывалась. Русь-то сама из разных княжеств состояла, которые промеж собой не всегда дружили. И в Китае много их там, кажется, было. С разными названиями. А потому, чтобы не выставить себя дураком, Кондрат решил не расспрашивать всезнающих приказчиков без меры, а помалкивать да на ус мотать. Постепенно все само всплывет за разговором.
Гораздо больше, чем связи с китайскими купцами и общее положение дел в хозяйстве, его волновала собственная служба. Ведь слуги постоянно звали его боярином, а эти бояре, как правило, служили своему князю не только деньгами, а «верой и правдой» с оружием в руках. Кондратий историю знал не назубок, конечно, но кое-что все-таки знал. Особенно про служилых людей разных времен любил он читать и с отцом разговаривать, пока был жив. Казаки ведь испокон веков служили, и жизнь их протекала как бы между походами. Судя по обрывочным рассказам, которые Кондрат запомнил, еще валяясь в полубреду, на охоту он с князем вместе ходил, да еще умудрился медведя «на себя взять». За что едва и не поплатился жизнью. А может – поплатился. Но раз телом он еще здесь, значит, князь о том помнит. Следовало разузнать с осторожностью о своей службе.
– Ну, а меня что, никто не спрашивал за последнее время? – осторожно перешел к нужной теме новоиспеченный боярин.
– Как же не спрашивал, – искренне удивился Захар, снова вступая в разговор, – ты же человек на Рязани известный. Заходили пару раз купцы Ревякины по золотым делам побеседовать, о здоровье справлялись, да Наум Ёрш, что с Муромом торгует, насчет косторезов наших. Был еще Григорий Рекин, насчет масла разговор состоялся. Взял у нас сразу пять амфор, во Владимир стольный повезет. Мы со всеми побеседовали, сколь могли, решили, с Наумом быстро, а в остальном постановили ждать твоего выздоровления. Золотые дела дорогого стоят, можно и обождать.
– А по службе? – не выдержал Кондрат, подтолкнув словоохотливого приказчика в нужном направлении.
– По службе дозволь сказать, Евпатий Львович, – пробормотал, отчего-то запинаясь, уже Макар, – сам великий князь Юрий Игоревич заходил, пока ты в бреду лежал. Посмотрел на тебя и такой наказ велел тебе передать, когда в разум воротишься.
Он бросил косой взгляд на боярина, сидевшего на своей лежанке, и продолжил:
– Сотню твою он пока боярину Еремею под команду отдал. До тех пор пока ты снова на коне усидеть сможешь и меч держать.
– Какую сотню? – уточнил Кондрат, припоминавший дела далеких казацких предков. – Всадников?
Макар кивнул, но от боярина не ускользнуло удивление, мелькнувшее на его бородатом лице. Приказчики его, похоже, оба сомневались в том, что их хозяин полностью вернулся в разум. Но выздоровление постепенно шло, боярин вспоминал себя, и то ладно. А потому Макар продолжил свой рассказ, не задавая вопросов.
– Только сомневался князь Юрий сильно, по всему было видно. Еремей большой любитель пиры затевать, а не на коне скакать, тебе не чета. Но выбора у него не было. Все остальные бояре уже при деле, а боярин Еремей какой-никакой опыт службы ратной имеет.
Кондрат кивнул в подтверждение того, что, мол, новость услышал и понял. Но поневоле нахмурился, помолчал. Значит, он тут еще и военачальник. Почти как в той, прошлой жизни, которая до сих пор казалась ему реальностью, но постепенно, благодаря времени и выпитому хмелю, смазывалась, перемешиваясь с новой реальностью. Где ему тоже, судя по всему, скоро предстояло показать себя в ратном деле. Да еще как, на коне и с мечом в руке, во главе целой сотни вооруженных ратников, каждый из которых будет смотреть на него, как на лучшего воина и стратега. А он таким не был. Во всяком случае, пока.
«Впрочем, – подумал Кондрат, глянув за окно, где солнце облизывало маковки златоглавых церквей, – не таким уж плохим воином я был в прошлой жизни. Ни татары, ни моджахеды не жаловались. Хотя здесь другое дело. Здесь все иначе, и не все мои умения пригодиться могут. Значит, придется подучиться как-нибудь, пока меня на чистую воду не вывели и не разжаловали. Боярину нельзя в грязь лицом ударить. Похоже, Евпатий-то этот мужик крепкий был и у князя в чести находится, да воином не последним считался, раз до сотника дорос. Придется и мне здешние умения освоить. Коней я не боюсь, а вот с мечом и остальными делами надо бы поскорее разобраться».
Решив так, Кондрат приободрился. Не оставалось ему никакого другого выхода, как стать настоящим боярином и настоящим бойцом. Только вот князя он в лицо не знал, да и бояр остальных, и ратников своих, но делать было нечего. Заново со всеми «познакомиться» придется. Приказчики помогут. Попервости на болезнь можно валить все свои огрехи, а там подтянем. Авось пронесет.
– Что ты там про заказ княжеский на мечи да копья говорил? – будто вспомнил Кондрат-Евпатий.
– Приказчик княжеский, Даромысл, задаток дал, – повторил Захар, – почти готово всё, скоро отвозить на двор княжеский будем. Несколько дней уйдет еще, чтобы закончить работу, думаю.
– Поехали в кузницу, – встал Кондрат, – хочу на эти мечи посмотреть. Хорошо ли сделаны.
Приказчики повскакали, но вместо того чтобы броситься вон из комнаты, нерешительно замерли, оглядывая своего боярина.
– Не серчай, Евпатий Львович, – начал осторожно Макар, – твоя воля, но одежу сменить надо бы. Мы-то ладно, твои ближние люди. Но не к лицу боярину рязанскому в таком виде перед холопами показываться.
– А, вы об этом, – махнул рукой на свои штаны и рубаху, в которых он провалялся почти месяц, и подыграл им, изобразив гнев: – Да неужели ты подумал, дурья башка, что я в таком виде в кузню поеду? Давай мне мою одежду, для такого случая заготовленную.
И огляделся по сторонам. В широкой комнате терема боярского было расставлено по стенам несколько обитых металлическими коваными пластинами сундуков с тяжелыми крышками. Все на массивных замках. До сих пор Кондрат не интересовался их содержимым, вполне «рубища» – как он окрестил свою новую одежду – хватало. А еду приносили, стоило только крикнуть.
– Да в баню бы сходить, – подсказал Захар, – только вот жалость, Феврония велела еще десяток дней обождать, пока раны совсем хороши станут.
– Хорошо что ходить дозволила ваша Феврония, и то ладно, – пробурчал Кондрат, принюхиваясь к себе. – Потерплю без бани пока. Несите одежду.
– Сейчас ключницу позову, – кивнул Захар и, выйдя за дверь, крикнул: – Марфа! Ключи неси, одежду боярину достать надобно.
Вскоре, гремя ключами, в дверях появилась пышнотелая девка в белом сарафане, расшитом на груди и рукавах красными узорами. Девка была довольно миловидной, это Кондрат быстро оценил, сразу позабыв про дела и болезни. За спину ее спадала длинная коса, переплетенная лентой. Поклонившись чуть не до земли Кондратию, ключница подмела пол своей косой – отчего грудь ее всколыхнулась, а Кондратий, не видевший женщин еще с прошлой жизни, громко выдохнул. Потом она быстро распрямилась и лихо отомкнула два ближних сундука, самолично откинув массивные крышки. Девка явно была не из самых хлипких, кровь с молоком. Под крышками обнаружились залежи разнообразной одежды и обуви. Поклонившись еще раз, Марфа исчезла за дверью, пожелав на прощанье хозяину: «Доброго здоровьичка!»
Кондрат проводил жадными глазами этот пышный стан, сзади казавшийся не менее привлекательным, до самых дверей.
– Выбирай, боярин, – попросил Захар, оторвав его от созерцания приятных форм.
– А что нынче лучше надеть? – как бы засомневался Кондрат, нехотя переводя взгляд с Марфы на сундуки. – Ну-ка, подберите мне что-нибудь сами. Лень копаться.
Получив команду, приказчики бросились выполнять ее с особым рвением. Захар принялся рыться в сундуке с одеждой, а Макар с обувью, и вскоре оба с поклоном поднесли ему несколько богатых одежек и красные кожаные сапоги средней длины. Скинув старую, провонявшую потом и мазями одежду, оставшись лишь в исподнем да повязке, что все еще прикрывала обширные раны, Кондрат надел на себя тонкие чистые шаровары из хорошо вытканного сукна, поверх которых натянул еще одни, более плотные – для выхода на улицу. Чтобы прикрыть израненное тело, сверху приказчики подобрали ему довольно широкую рубаху, воротник и края которой были вышиты разноцветными шелками, золотой нитью и украшены какими-то камушками, очень походившими на жемчуг. Рубаху Кондрат стянул пояском. Затем на эту помпезную рубаху боярин – с помощью приказчиков, которые сами помогали ему одеться, не доверив это дело слугам – натянул еще тонкий атласный кафтан, также украшенный на груди и по краям искусной вышивкой. Натянул осторожно, чтобы не побеспокоить раны. И снова подпоясался. «Главное, подпоясаться», – уразумел Кондрат, осматривая свое преображенное тело и новую одежду. После простецкой «афганки» и удобных маскхалатов из прошлой жизни выглядело все это странно и непривычно. А о том, чтобы одежда была столь же удобной, и речи не шло. Тут главным было себя показать.
Процесс одевания затянулся и начал уже надоедать Кондрату, привыкшему все делать быстро. Но на этом испытания еще не закончились. Боярин собирался выйти из дома, а значит – как напомнили ему приказчики, – нужно было надеть поверх кафтана еще кое что. Это был еще один богатый кафтан из бархата, имевший петлицы с кистями, обшитый по краям золотым кружевом, и называвшийся «ферязь», – широкий снизу и, к удивлению Кондрата, имевший очень длинные, почти до пола рукава. Облачившись в этот кафтан, новоиспеченный «рязанский боярин» вдруг уразумел, откуда пошла поговорка – «работать спустя рукава». Ибо работать в этой штуке не было как раз никакой возможности, только неспешно ходить. Ну и, дай бог, немного конем управлять. Поскольку это был, как оказалось, «ездовой ферязь».
На ноги Евпатий надел красные сапоги с голенищем чуть ниже колена и ремешками, которые следовало затянуть для надежности. По краю голенища шла замысловатая вышивка. На непривычно мягкой подошве не было ни каблука, ни железных подковок. Но еще больше удивился Кондратий, когда обнаружил, что оба сапога скроены абсолютно одинаково – их можно было легко менять местами, переодевая с правой на левую ногу и обратно. Кондрат сделал несколько шагов, привыкая к странной обуви. Будь его воля, он бы предпочел взять другие сапоги. Обувь – штука наиважнейшая, как говорил ему афганский опыт прошлой жизни. Но в этом времени, похоже, все сапожники так работали, а люди носили. Об этом он очень скоро узнал, возмутившись насчет колодки, и потребовав другие сапоги.
Перебрав пять пар, среди которых попадались даже сапоги, украшенные драгоценными каменьями, Кондратий вернулся к первой.
– Извини, Евпатий Львович, – виновато пробормотал Макар, складывая отвергнутые сапоги назад в сундук, – у нас в Рязани все усмари[28 - Усмарь – в древней Руси так назывался кожевенных дел мастер, ремесленник, занимавшийся выделкой кожи и умевший шить из нее обувь.] так шьют. Раньше вроде тебе нравились, особливо те самые, что сейчас надел.
– Ладно, – кивнул Кондрат, осмотрев свои красные сапоги и решив, что от добра добра не ищут, – привыкну опять, раз нравилось.
Одев боярина, приказчики отлучились ненадолго, чтобы самим надеть одежду для выхода в люди. Явились они скоро, сменив свои простые кафтаны на расшитые золотом и узорами. Как и следовало ожидать, подменявшие боярина у руля семейного дела приказчики жили безбедно и ни в чем себе не отказывали.
Надев на голову шапку с узкой меховой оторочкой – как оказалось мехом выдры, и не важно, что на дворе стояло лето, – боярин, наконец, шагнул за порог. Главное в новой жизни было – держать фасон. Это он уже осознал. Остальное приложится.
Глава одиннадцатая
В кузнице
За невысокой дверью, чтобы пройти в нее, приходилось нагибаться, оказалось небольшое пространство с парой дверей и лестница вниз. Одна из дверей вела на длинный балкон, опоясывавший весь второй этаж. Все это время боярин отлеживался на втором этаже не очень высокого дома, который напоминал ему терем. Кондратий первым спустился по скрипучей лестнице и распугал своим неожиданным появлением дворовых девок и мужиков. Слуги во дворе спокойно занимались делами, за месяц позабыв уже, как выглядит их хозяин. Кто-то перетаскивал мешки из амбара, кто-то ведра с водой из колодца. На конюшне молодой конюх давал овса лошадям. Жизнь шла своим чередом.
Но стоило боярину появиться на крыльце с резными колоннами, подпиравшими небольшую крышу над входом, как все дворовые заохали и тут же поклонились ему в пояс, как и было заведено.
– Ну, – неожиданно грозно прогремел на весь двор Кондратий, остановившись на крыльце и подперев руками бока, – чего застыли? Марш работать!
Услышав грозные звуки хозяйского голоса, холопы вновь принялись за дело с удвоенной силой и скоростью, чтобы показать свое рвение. А Кондратий, раньше командовавший лишь солдатами, вдруг ощутил себя настоящим боярином, поймав себя на мысли, что поневоле становится им, входя в роль. И даже испытал некоторое удовольствие, ранее ему неведомое. Все холопы попрятались по углам, избегая попадаться грозному хозяину на глаза.
Обведя взглядом свои владения, Кондратий узнал, что живет в довольно скромном бревенчатом тереме, с обеих сторон к которому были пристроены два крыла с толстыми стенами и узкими слюдяными окошками. Там обитали его главные приказчики, Захар и Макар с домочадцами. Крепкосбитая постройка, как показалось Кондратию, напоминала ему небольшую крепость. Дверь в ней была всего одна, да и та запиралась изнутри на массивный засов. На том же этаже, где жил сам хозяин небольшого поместья – холостой пока боярин, – хранилось оружие на всякий случай. Мечи, щиты, кистени, копья и луки со стрелами. Человек десять можно было вооружить, как поведали ему приказчики. Рядом с жилищем боярина виднелись многочисленные пристройки – амбары для разных нужд, конюшня, несколько домиков поплоше и даже пара землянок, бревенчатые каркасы крыш которых лежали прямо на земле и были покрыты дерном. На одной из таких землянок сейчас уютно расположилась стайка голубей, мелодично курлыкавшая на солнышке.
Разместиться в усадьбе могло человек тридцать, решил Кондрат, привыкший оценивать прежде всего боевые возможности любых построек. А это жилище было как раз жилищем воина, пусть и богатого, но не отлынивавшего от ратной службы. По всему было видно.
Хозяйство боярское было окружено высоким, выше роста человека, частоколом. В случае чего – здесь можно было держать осаду. Напротив выхода из терема в нем располагались крепкие ворота, к которым от самого крыльца вел деревянный помост. В случае дождя можно было беспрепятственно дойти до ворот и выйти на улицу, даже не ступая на раскисшую землю. Немало удивленный Кондрат предположил, что и за воротами деревянная мостовая может иметь продолжение.
– Как попадем в кузницу? – поинтересовался Евпатий у своих спутников, замеревших по бокам.
– Известно как, – удивился Захар и ответил за двоих: – Если ты, боярин, на коня сесть сподобишься, то на коне.
– Сподоблюсь, – кивнул боярин, стараясь перенимать местный говор, – веди коня. Только смирного, раны тяготят еще.
Приказчик шагнул с крыльца на нижнюю ступеньку и остановился, развернувшись в сторону конюшни.
– Эй, Кондрат! – крикнул Захар конюху. – Веди коней. Боярину Доброго подай.
Боярин, услышав знакомое имя, поневоле вздрогнул, но этого, к счастью, никто не заметил. Посмотрев в сторону конюшни, он вскоре увидел светловолосого парня лет семнадцати в холщовых штанах и рубахе, подпоясанного какой-то веревкой. Тот был босым и вел под уздцы гнедого жеребца, смирного на вид.
Глянув на лошадь, Кондрат с первого взгляда решил, что этот конь действительно не отличался буйным нравом и вполне подходил для раненого. Еще с прошлой жизни он научился разбираться в лошадях. Боярин приблизился, осторожно провел ладошкой по холке, погладив коня. Конь стоял смирно, лишь отфыркиваясь от назойливых мух и кося глазом на своего будущего седока. Поколебавшись мгновение, Кондрат сунул ногу в стремя и схватился руками за седло. Конюх бросился помогать, поддержав хозяина за сапог. Боярин не возражал, на то и нужны дворовые люди, чтоб служить. Затем плавным движением он подтянул вверх израненное тело и оказался на коне. Грудь отозвалась тупой болью, но Кондрат стерпел. Раны все же подзатянулись за это время.
– Ну, – сказал он своим приказчикам, устроившись в жестком седле, – поехали. Чего время терять.
Захар и Макар, которым за это время подвели по жеребцу, быстро оказались в седлах. Двигались они гораздо проворнее своего хозяина, которому даже по местному этикету полагалось делать все медленно и неторопливо. Обычно Кондрат двигался не в пример быстрее, но сейчас местным обычаям способствовала тесная и неудобная одежда, да не до конца зажившие раны. Дернув за уздечку, Захар первым тронулся к воротам, пустив коня шагом и показывая дорогу. Он уже привык, что после нападения медведя, едва не лишившего боярина жизни, его хозяин помнил далеко не всё.
Выехав за ворота, услужливо отворенные настежь за то время, пока они садились на лошадей, группа всадников свернула направо и стала спускаться с холма по узкой улочке, вымощенной стругаными досками. Здесь и в самом деле оказалась мостовая. Долгое время дорога шла вниз с холма, петляя меж таких же усадеб, как у Коловрата, окруженных частоколом, хоть и отстроенных на разные лады. Дома были все богатые, в несколько этажей, как мог разглядеть Кондратий, покачиваясь в седле. Отделанные резными и кое-где раскрашенными колоннами. По всему было видно, что здесь обитали местные богачи, такие же, как он сам. Хотя некоторые хоромы были не в пример богаче жилища служилого боярина, хотя и принадлежали, по рассказам приказчиков, людям, стоявшим гораздо ниже Коловрата по своему положению или богатству.
Проезжая по «родному» городу и поглядывая на встречных крестьян, ломавших перед ним шапки, Кондрат не спешил с расспросами, справедливо полагая, что большинство информации получит не раскрывая рта. Его словоохотливые приказчики сами болтали без умолку, рассказывая последние новости о том, кто из его соседей женился, кто умер, а кто уехал в дальние страны за товаром. Оказалось, что двое его ближайших соседей были купцами, торговавшими с азиатским странами лесом и пенькой, а также гончарными изделиями. Купцы эти часто покидали свои дома, уезжая с караванами в дальние земли. Звали их Доброжир и Палка. Богатые были купцы, но тягаться с Коловратом все равно не могли. Один его золотой промысел по изготовлению украшений приносил в хозяйство денег больше, чем обоим купцам все их занятия. Но ведь не все так близки были с князем, как Евпатий, чтобы получить разрешение изготовлять украшения для княжеского двора. Третьим соседом из ближайших был тоже боярин Святослав, чей дом был почти вдвое больше, чем у Коловрата, и к тому же богато разукрашен резьбой и позолотой. Святослав, как следовало из рассказов приказчиков, тоже был близок ко двору. Ведал у князя Юрия, похоже, дипломатическими вопросами, – вел переговоры и «устраивал дела» с инородцами, часто пропадая в неизвестных землях, как и купцы, но с другими целями. А кроме того, еще торговал оружием, имея кузню, как и Евпатий. Этот боярин мог посоперничать богатством и княжескими почестями с Евпатием, а то и превосходил его кое в чем.
– Промеж купцов сказывают, – балаболил без умолку Захар, – что Святослав уехал в Муром торговать. Да только на днях купец Иван Большой возвратился из поездки по южным странам с товарами, сказывал, что видел Святослава на реке Воронеже. Видать, боярин к половцам по делам тайным поехал, да туману напустил для отвода глаз.
