– А что мы, как не слово?
Баржа усыпляюще покачивается на воде, полог скрывает парочку от любопытных глаз. Сеймур вплетает пальцы Екатерины в свои, она утыкается носом ему в шею и вдыхает его запах. Все прочие переживания отступили: она не чувствует вины из-за смерти Латимера, не волнуется о Маргарите; произошедшее в Снейпе стало полузабытой историей из прошлого; король, слухи, подарки – все это не имеет никакого значения. В присутствии Сеймура она забывает о заботах – нет ни прошлого, ни будущего, только дивное бесконечное настоящее.
Екатерине знакомо медленное зарождение любви в браке между двумя чуждыми друг другу людьми, однако этому новому чувству нет названия. Оно похоже на мимолетное порхание бабочки – непойманной и оттого еще более прекрасной. Суррей когда-то попытался выразить его в стихах; Екатерина помнит, как он декламировал в покоях леди Марии – серьезный, с опущенными глазами. «О мимолетном влечении, муках и горестях любви», – начал он, и по комнате пронесся вздох печального узнавания. Только теперь Екатерина поняла его слова.
Когда баржа проплывает мимо собора Святого Павла, начинается перезвон колоколов, как будто возвещая о прибытии любовников. Екатерина совсем забыла, что здесь покоится ее муж. Шум реки звучит как серенада: крики чаек, голоса лодочников, гомон, доносящийся с арен Ламбета[24 - Ламбет – район на юге Лондона, где были арены для медвежьих боев.], выкрики торговок Саутварка[25 - Саутварк – район в центре Лондона с рынками, гостиницами, тавернами, театрами и борделями.], глухой стук руля, влажный плеск весел, отсчет времени, который ведет рулевой.
Сеймур наклоняется к ее губам, проникает языком в рот, они стукаются зубами, и Екатерину переполняет отчаянное желание. Он так близко, что два его глаза сливаются в один.
– Циклоп! – Она со смехом отодвигается, чтобы видеть его целиком.
– Твое одноглазое чудовище!
– Какую же чепуху мелют влюбленные!
Сеймур дует ей в лицо; его дыхание пахнет анисом.
– Лево руля! – выкрикивает один из гребцов, и баржа, дернувшись, уходит в сторону.
Екатерина выглядывает наружу. В грязной вонючей воде плавают обломки. Лодки собираются вокруг странного раздутого предмета; мужчины, покачиваясь, привстают, чтобы рассмотреть получше.
– Что за чертовщина? – спрашивает один из них.
– Утопленник, – отвечают ему.
– Бедняга! – Мужчина снимает шапку.
– Не смотри! – говорит Сеймур и мягко прикасается к щеке Екатерины, однако она уже увидела распухший труп с изуродованным лицом и развороченным нутром.
Тут же возвращаются все заботы и переживания. Что если узнает король?.. Они с Сеймуром были недостаточно осторожны – в тот первый раз, в саду, их мог застать кто угодно. С тех пор они таятся, однако Екатерину захлестывает неожиданный страх расплаты.
Сеймур снимает с нее перчатки и целует каждый палец.
– Неужели это и есть любовь, Кит?
Стараясь отогнать страх, терзающий грудь, она отвечает с деланой беззаботностью:
– Откуда мне знать?
– Не ты ли дважды была замужем?
– Какая же связь между браком и любовью? – смеется Екатерина, а страх впивается глубже. – Это вы, господин Сеймур, искушены в любовных делах, если верить придворным слухам. Сколько на вашем счету разбитых сердец! – Она легонько подталкивает его в бок.
– Все это – безумства юности, – серьезно отвечает Сеймур, глядя ей в глаза. – И то были девицы, а ты – женщина. Настоящая женщина, Кит!
– И почему же это делает меня более пригодной для любви?
Екатерина хочет спросить, не тревожно ли ему, однако боится спугнуть настроение.
– Дело не в том, что ты женщина, а в том, какая ты женщина. Я не могу объяснить – загадка любви не дается даже поэтам. Но ты, Кит… – Смутившись, он отводит глаза. – Ты придаешь моей жизни смысл.
Удивительно – ведь сама Екатерина не видит смысла ни в чем. Хочется вернуть те чувства, что владели ею несколько минут назад, снова, хоть на мгновение увидеть ту прекрасную бабочку. Да только бабочками можно по-настоящему любоваться лишь тогда, когда они пойманы, высушены и приколоты к доске…
Екатерина поеживается – речной холод внезапно проникает до самого нутра.
– Завтра мне нужно явиться ко двору, – признается она, досадуя на себя за то, что убивает прекрасную бабочку и для Сеймура.
Он стискивает зубы и становится похож на обиженного мальчишку; хочется обнять его и утешить.
– Приказ короля? – мрачно спрашивает Сеймур.
Интересно, говорил ли он об этом с Уильямом. «На долю Парров не выпадало большей удачи, – заявил брат. – Породниться с королевской семьей, Кит! Место в истории нам будет обеспечено». «Слишком ты честолюбив, Уилл!» – раздраженно заметила Екатерина, а он ответил: «Меня так воспитали. Как, впрочем, и тебя».
Он прав. Все люди их сорта стремятся поднять свой род как можно выше. Вечная игра в шахматы, такая сложная, что невозможно понять, выигрываешь ты или проигрываешь.
«И потом, кто сказал, что речь о замужестве? Король наиграется и утратит ко мне интерес, вот увидишь», – возразила Екатерина брату. Интересно, как бы Уильям поступил, узнай он, что главное препятствие на пути к браку сестры с королем – его друг Сеймур? Ведь если Екатерина выйдет замуж за Сеймура, она уже не сможет принадлежать королю.
Замуж за Сеймура! Безумная фантазия, однако Екатерина думает об этом постоянно. Почему нет? Почему она не может выйти замуж по любви?
Причин множество, начиная с того что Сеймур – шурин короля и не может жениться без его разрешения, иначе это будет сочтено изменой. Изменой вообще может быть сочтено все, что угодно – любое деяние, нарушающее порядок вещей, а порядок вещей диктует король.
Клубок этих мыслей с каждым днем запутывается все сильнее, и Екатерина не в силах его размотать.
– Нет, меня призвала леди Мария, – отвечает она, стараясь не выдать беспокойства, царящего в душе.
– Готов биться об заклад, что за этим стоит король! – раздраженно бросает Сеймур, отдергивая руку.
– Томас Сеймур, вы дуетесь?!
Он смотрит на Екатерину исподлобья.
– Вы ревнуете! – смеется она, обрадованная этим доказательством любви, и мысли о короле тут же исчезают, словно по мановению волшебной палочки.
Сеймур лишь мрачно улыбается.
– Потерпи, Томас, – примирительно говорит Екатерина. – Пройдет немного времени, и королю наскучит…
– Я не желаю говорить о короле! – взрывается Сеймур.
– Послушай, Томас, тебе не о чем волноваться! – продолжает она тем же успокоительным тоном. – Он женится на девице Бассет, все так говорят. Вот увидишь!
Однако ей не удается убедить даже себя.
– Я хочу тебя, Кит! Я желаю, чтобы ты принадлежала только мне!
– Потерпи немного. Совсем чуть-чуть!
– Обязательно ли тебе являться ко двору?
– Обязательно, ты же сам понимаешь.
– И ты возьмешь с собой падчерицу?
– Ей тоже приказано явиться.
– Все прочат ее мне в жены. Я не хочу подпитывать эти слухи! – с досадой говорит Сеймур.
– Все это чепуха! Маргарита ни за кого не выйдет замуж без моего разрешения.
– А если этого пожелает король?
– Томас, у короля наверняка есть дела поважнее, чем устройство брака Маргариты Невилл! Это просто минутная прихоть, которую раздули сплетники.
Сеймур фыркает и хмурится, как сердитый щенок. Сердце в груди у Екатерины сжимается – Сеймур завладел им безраздельно.
3
Уайтхолльский дворец, Лондон, июнь 1543 года
Когда Дот пыталась представить себе Уайтхолльский дворец, ей виделся Тауэр: плеск Темзы у подножия, узкие щели окон, зловонный ров вокруг башни – древней, крепкой, как скала, и так же прочно впившейся корнями в землю. Говоря о Тауэре, люди невольно переходят на шепот, потому что именно туда ссылают изменников и в его подземельях творятся страшные вещи.
Однако Уайтхолл совсем не похож на Тауэр. Его крепостные башни, возвышающиеся над лабиринтом улиц Вестминстера, видны на много миль вокруг – новенькие, белые, сияющие на солнце, с плещущими на ветру флагами. Никаких бойниц, никакого рва – даже стражники в красно-золотых ливреях, нарядных, как у самого короля, кажутся игрушечными. Наверняка именно так выглядел Камелот.
Уайтхолл огромен – в его стенах могла бы поместиться сотня таких замков, как Снейп. Это целый город, оживленный, как рынок в Смитфилде. На главный двор выходит крыльцо с широкими каменными ступенями, ведущими в Большой зал и часовню, а где-то в глубине скрываются королевские покои; туда путь Дот заказан. За аркой находятся конюшни, а дальше – надворные постройки: прачечная с полем для сушки белья, амбары, кладовые, скотобойня, псарня, где от лая и воя гончих шумно, как на бойцовской арене или на теннисном корте во время оживленной игры. Длинная череда построек обрывается у реки, где располагаются уборные и в безветренную погоду стоит ужасная вонь.
В противоположном направлении, по пути к Скотланд-Ярду и жилищам придворных (где разместилась и леди Латимер), находятся ристалище и площадка для игры в шары[26 - Игра в шары – традиционная английская командная игра, суть которой заключается в том, чтобы подкатить асимметричные большие шары как можно ближе к маленькому белому шару.], а за ними – бесконечные сады, очерченные квадратами тисовых изгородей. Каждый сад словно отдельная комната, с декоративными прудами, авиариями и всевозможными цветами. Здесь есть сад с ароматическими травами, сад благоухающей лаванды, над цветками которой гудят пчелы, и сад-лабиринт, куда Дот не рискует заходить, боясь потеряться (впрочем, он все равно не для слуг). По садам разгуливают придворные, которым делать нечего, кроме как бесцельно бродить и нюхать цветочки.
На много акров раскинулись огороды, где целыми днями трудятся женщины – сажают, пропалывают и окучивают овощи. Неумолчное звяканье их лопаток и грабель несется над ровными рядами латука, похожего на береты придворных, над кудрявыми ветками фенхеля и вьющимися побегами гороха. Порой, когда никто не видит, Дот срывает стручок гороха, выковыривает сладкие горошины, лежащие на бархатистой подложке, и с наслаждением забрасывает в рот.
Кухни Уайтхолла – отдельный мир, кишащий слугами, которые деловито таскают дрова, катают бочки, разжигают огонь, посыпают песком полы, вращают вертела, ощипывают птиц, пекут хлеб, рубят мясо, режут и крошат, месят и трут. Столы на несколько сот персон в Большом зале накрывает целая армия слуг – таких незаметных, что можно подумать, будто блюда появляются сами собой. Да и весь дворец словно управляется невидимками: постели в мгновение ока застилаются свежим бельем, полы чудом отмываются от грязи, одежда чинится, ночные горшки начищаются, пыль исчезает как по мановению руки.
Дот ошеломленно бродит по коридорам и не знает, чем заняться. Строго говоря, ей вообще не полагается здесь быть: не считая дворцовой прислуги, находиться в Уайтхолле могут только служители благородного происхождения, да и на них лорд-камергер смотрит неодобрительно, поскольку дворец, хоть и огромен, не может вместить всех. Однако леди Латимер настояла на том, чтобы взять Дот с собой. «Ты для меня почти член семьи, и я не намерена бросать тебя на произвол судьбы!» – заявила она, и Дот вздохнула с облегчением, поскольку до ужаса боялась, что придется вернуться в Станстед-Эбботс, к прежней жизни, которая стала ей чужда.
Покои леди Латимер находятся в таком лабиринте зданий, что в первые три дня Дот терялась всякий раз, выходя за порог. «Покои», впрочем, – слово довольно громкое. Дот воображала себе залу с высокими стеклянными окнами и большой кроватью, вроде той, что в Уэре[27 - Уэр – город в Хартфордшире. Прославился тем, что в одной из гостиниц была установлена огромная кровать длиной 3,38 м и шириной 3,26 м. Стоит отметить, что упоминание кровати здесь – анахронизм, поскольку она была сооружена около 1590 г.], где могут свободно разместиться десять взрослых мужчин, – а оказалось, что это довольно скромная комната. Как объяснила леди Латимер, роскошные покои непосредственно во дворце полагаются только герцогам и фаворитам. Даже графы и графини вынуждены жить отдельно в комнатах не больше этой, да и то большое везение, потому что многим приходится селиться за пределами замка.
Леди Латимер, похоже, вполне довольна положением дел. Дот слышала, как она говорила Маргарите, что король явно утратил к ней интерес – ведь будь она фавориткой, ее бы, несомненно, поселили во дворце. Однако Дот уверена, что главное достоинство удаленных от дворца покоев для леди Латимер – возможность время от времени тайком видеться с Томасом Сеймуром.
Этих двоих связывает настоящая страсть. Дот до сих пор не может забыть сцену, разыгравшуюся в саду Чартерхауса; от одного воспоминания внизу живота растекается тепло, и Дот гадает: каково это, когда мужчина так на тебя набрасывается? Невозможно вообразить, чтобы парень вроде Гарри Дента или Джетро набросился на нее так, как Томас Сеймур на леди Латимер, – словно кобель на суку. Ночами Дот думает об этом, прикасаясь к себе до тех пор, пока не начинает содрогаться живот, а кровь не приливает к голове. То, что заниматься этим грешно, ее не заботит – зачем бы Господь дал человеку такие приятные ощущения, если это грех?
Маргарита об увиденном в саду не упоминает, и Дот не заговаривает с ней об этом, чтобы не расстроить. Во всяком случае, о планах выдать ее замуж за Сеймура больше не слышно. Маргарита проводит дни в молитвах, грызет ногти, а за обедом притворяется, что ест. Ей полагается спать в покоях леди Марии с фрейлинами, однако чаще всего она сбегает оттуда к леди Латимер, и немудрено: как Маргарите спать вместе с кучей девушек, которые наверняка до утра болтают о парнях – кто нравится, с кем целовались и все в таком роде?
У Дот есть вполне удобный соломенный тюфяк и возможность укрыться за занавеской в нише. В целом она устроилась весьма неплохо, хотя долгими днями, когда леди Латимер и Маргарита проводят время с леди Марией за прогулками, вышиванием и мессами, ей довольно одиноко. Она скучает по веселой кухне в Чартерхаусе, где можно было сидеть у огня и болтать с остальными, когда переделаешь все дела.
А дел немного: навести порядок в их небольшом жилище, почистить утварь, постирать деликатные предметы белья. Остальной стиркой занимаются прачки – крутят белье в огромных бочках, над которыми стоит облако пара, а потом развешивают на изгородях, как белые флаги.
Еще Дот отвечает за починку одежды – пришивает оторванные крючки и штопает прорехи; однако все это занимает немного времени. Освободившись, она исследует замок. Иногда, когда все на мессе, Дот, вместо того чтобы работать, разувается и скользит по длинным отполированным коридорам в одних чулках, воображая, что катается по льду.
Брэйдон, паренек, который каждое утро приносит дрова, любезно объяснил ей, где найти хворост для растопки, куда сливать ночные горшки, где взять ароматные травы для комнаты, куда ходить на обед и все такое. Он даже показал Дот ведро с котятами на дровяном складе, и это было мило, а потом полез целоваться, что было уже не очень, потому как Брэйдон прыщавый, краснорожий и у него одно на уме. Дот дала ему от ворот поворот, и с тех пор он дуется, не замечает ее, а еще, видно, наболтал чего-то на кухне, и теперь слуги таращатся и хихикают, когда она проходит мимо.
Иногда Маргарите удается незаметно ускользнуть или наврать, что у нее болит голова, и тогда они с Дот валяются на траве в саду с луговыми цветами – маками, бутенем и маленькими синими незабудками. Слышны только стрекот насекомых да пение щеглов в ветвях фруктовых деревьев. Если лежать ровно, издалека незаметно, что в высокой траве кто-то есть, и можно притвориться, что они с Маргаритой остались одни на белом свете. Они подпевают птицам и угадывают фигуры в облаках: галеон, корону, крылатого коня.
Маргарита рассказывает, каково в покоях леди Марии: девушки порой ведут себя очень нехорошо по отношению друг к другу, и никто не говорит того, что думает. Они, как выражается Маргарита, «выворачивают все свои слова наизнанку», и ей это не нравится. Впрочем, она вообще не из тех, кто легко привыкает к новому.
– А леди Елизавета – какая она? – спрашивает Дот.
– Я ни разу ее не видела. Она живет где-то в другом месте, и о ней почти не упоминают.
– Но почему? – недоумевает Дот. – Ведь она младшая дочь короля.
– Король не хочет вспоминать о ее матери – по крайней мере, так говорят. – И Маргарита жестом показывает взмах топора.
– Нан Болин… – шепчет Дот, как будто, если скажешь это имя вслух, обратишься в камень.
– Да, Анна Болейн, – шепотом откликается Маргарита, прикрыв рот рукой.
– Тогда расскажите про принца Эдуарда.
– Его я тоже не видела. Принца держат подальше от Лондона – боятся заразы. Но о нем все время говорят: что он ест, как одевается, какого цвета у него стул, как пахнет его пердеж…
– Маргарита Невилл! Чему вас там учат?!
– Все эти благородные особы весьма несдержанны на язык, – хихикнув, объясняет Маргарита, и Дот рада, что она немного взбодрилась.
Вечером, после ужина Дот забирается на невысокую стену, смотрит на горящие желтым окна дворца, где мелькают силуэты танцующих людей, и слушает доносящуюся оттуда музыку. Она пытается представить, как выглядит король, и гадает, есть ли у него нимб над головой, как на картине в храме.
* * *
Не проходит и месяца, как объявляют о переезде на лето, и Дот понимает, что бурная деятельность, которая кипела в Уайтхолле до сих пор, ни в какое сравнение не идет с подготовкой к отъезду. Занавесы снимают и выбивают во дворе, так что пыль стоит столбом, а потом складывают в холщовые сумки и упаковывают в сундуки. Платья перекладывают слоями муслина, пропитанного камфорой, чтобы защитить от моли. Посуду убирают в корзины, мебель разбирают – словом, все, что можно увезти, должно быть увезено во дворец Хэмптон-Корт, который, как говорит леди Латимер, еще больше этого.
Придворные поплывут на барже, а Дот уже сегодня выезжает в телеге с багажом и Ригом. Вместе с ней едут люди лорда-стюарда с мебелью; дворцовая прислуга; хранители платья с королевской одеждой, занавесами, подушками и коврами; конюший и конюхи с лошадьми, натренированными для охоты. Говорят, в Хэмптон-Корт большие охотничьи угодья и к столу будут почти каждый день подавать оленину. Вестовые выехали утром; завтра, когда прибудут король и придворные, их уже будет ждать большой пир. Леди Латимер и Маргарита поплывут с леди Марией на одной из барж вместе с королем. Они будут беззаботно скользить по воде, а во дворце к их приезду все уже будет готово, словно по волшебству.
Маргарита не в духе и напряжена.
– Опять перемены, Дот! – жалуется она. – Я не выдержу!
Дот уводит ее в сад, где они ложатся в траву и прячутся от всего мира.
– Я скучаю по тебе, Дот! Наверху только и разговоров, что о замужестве.
– Кое-что в этой жизни не изменить, Мег, – говорит Дот, беря ее за руку, и замечает, что за прошедший месяц она сильно похудела. Даже если Маргариту выдадут замуж, она все равно не принесет мужу наследника – просто не сможет зачать. У нее уже и месячные не идут.
