Я вдруг подумал: а что, если… случалось же такое, попал в плен, сбежал из лагеря во Франции, перебрался в Бразилию. Прошло сорок лет, времена поменялись, и написал, письмо дошло, но промазало и попало к Снаткиной. А Снаткина, потому что она Снаткина, письмо прижала. И теперь, через много лет после бабушки, хочет его отдать. Посмеяться. Или, напротив, совесть замучила, такое случается.
С улицы Рабочей вырулил Хазин, заметил, поморгал фарами и направился ко мне. «Шестерка» гудела по-другому, как трактор, и дымила тракторно.
– Так и знал, что ты тут, – сказал Хазин. – Домой ходил, что ли?
– Не ходил… Снаткину встретил.
– Велосипедистку? – Хазин с опаской огляделся. – Убийца которая?
– Ну да…
– Садись! Садись, а то она и нас щукой ухайдошит!
Хазин рассмеялся, открыл дверцу.
– В «Чагу» свежее завезли, – жизнерадостно сообщил он. – Утренним койотом из Кологрива! Торопись, нам скоро в библиотеку.
– Что?
Утренним аксолотлем из Вупперталя.
– Паша Воркутэн категорически приезжает! – сообщил Хазин и потряс «Чагинским вестником». – Подарок жителям города от городской администрации и корпорации НЭКСТРАН! Завтра концерт!
– Я так и знал, – сказал я.
Механошин дал культуру.
– Давно хотел спросить, уважаешь ли ты Пашу Воркутэна? – поинтересовался Хазин.
– Я уважаю Пашу Воркутэна, – ответил я. – Он певец и… подвижник.
– Никогда в этом не сомневался.
Хазин замолчал, выпучил глаза, стал косить ими в сторону.
– Идет! Идет! Вить, запрыгивай!
Я обернулся. Приближалась Снаткина. Короткие расстояния Снаткина преодолевала и без подпорки, но при этом казалось, что она опирается на невидимый велосипед – Снаткину сильно косило в правую сторону. Невидимый велосипед, незримый скейт, Чагинск приготовил нам много сюрпризов.
Снаткина приближалась, а я ощутил некоторое волнение, особенно когда заметил, что она сжимает в руке клочок бумаги.
– Жила-была Спирохета и брат ее Гранулёз… – негромко сказал Хазин.
Снаткина подошла, заглянула в машину. Я думал, она скажет Хазину что-нибудь язвительное, но она просто смотрела и смотрела. Так что Хазин засмущался и сделал вид, что читает газету.
Через минуту Снаткина обратилась и в мою сторону.
– Я твоей бабке сорок рублей должна осталась, – сказала Снаткина. – Отдам.
Снаткина сунула мне в руку бумажку и направилась к дому. Хазин сфотографировал ее в спину.
Так вот.
– Витя, ты, гляжу, приподнялся, – не удержался Хазин. – Сорок рублей, можно валить домой.
Я развернул скомканный тетрадный лист.
– Золотом, что ли? – насторожился Хазин.
Внутри были четыре красных банкноты. Сорок рублей. Раньше на это можно было велосипед купить, подержанный, но зримый. И я туда же…
– Бумагой, – ответил я и сел в машину.
– Этим мужеубийцам нельзя доверять, – вздохнул Хазин. – Кстати, об убийцах. Эта мерзкая Аглая с утра обстреляла меня из плевалки, в ухо попала. Я прожигал жиклер, а она бежала в библиотеку.
– И что?
– Она сказала, что у нее есть про адмирала Чичагина интересное.
– Хорошо. Поедем.
Мы поехали в библиотеку. В голове переливалась странная мысль про Снаткину, то есть про ее многочисленные велосипеды – куда она старые приспосабливает? Понятно, что сначала в сарай, а потом? Вряд ли продает, копит, скорее всего. Я представил удивление тех, кто купит когда-нибудь снаткинский дом. Забавно…
Хазин управлял машиной и зачитывал новости из «Чагинского вестника».
– …Близ урочища Овсоедова имел место очередной инцидент со снежным человеком… безобразие… цены в заготпункте сезонно повысили, в четверг случились приключения пенсионерки Сосновской, это интересно… Так, значит… некая пенсионерка Сосновская опять попала в беду. Она пошла за водой, поскользнулась на льду и упала в колодец, нет, неинтересно… Криминальные новости, и те не радуют…
– Сейчас же лето, – я вручил Хазину подлещика.
– Вот и я о чем. – Хазин стал грызть. – С этими пенсионерками конкретная засада…
Мне подлещика не хотелось. Взял «Чагинский вестник». Криминальные новости действительно не радовали. В ходе совместного распития спиртных напитков получил раны, несовместимые с жизнью, шестидесятитрехлетний уроженец села Крынки. Его сожительница, гражданка Б., из ревности нанесла ему восемнадцать ударов ножом.
– Расемон на марше. – Хазин грыз бок подлещика и рулил. – Но в целом весьма антично. Классический сюжет, Паша Воркутэн, думаю, воспоет.
– Возможно. Механошин обещает завтра банкет.
– Банкет – это лучшее в нашей профессии. Особенно если приедет врио… Можно будет расслабиться, надоело, пашем как землепашцы…
Хазин стал читать дальше.
– …Коллектив КСЦ «Дружба» выражает благодарность администрации за предоставленные грузовики… вот, кстати: подготовка ко Дню города идет полным ходом, творческие коллективы рапортуют… а, вот подробнее: в районе Овсоедова действительно произошла стычка со снежным человеком. Сысоев, агроном колхоза «Заречный», косил траву на Дальних Пожнях, где и подвергся нападению. Как сообщил Сысоев, снежный человек выскочил из прибрежных кустов и совершил несколько непристойных движений в сторону…
– Что? – не понял я.
– «Совершил несколько непристойных движений». Это квинтэссенция… Кстати, в газете мы до сих пор не были.
– Зачем нам в газету?
– Ну мало ли. Похоже, там работают люди с юмором.
Хазин вгляделся в подвал:
– Похоже. Главный редактор… некто Кондырин.
– Кстати, это неплохо. Агроном Сысоев, сасквоч, несколько неприличных движений… Эта картина стоит у меня перед глазами.
Приехали в библиотеку, Хазин остановился возле входа.
– Сысоеву повезло, – задумчиво произнес Хазин. – Легко отделался, в сущности.
Спорить я не стал.
В библиотеке было душно и по-июньски пустынно, из-за двери директорского кабинета слышалась печальная музыка. Мы поднялись на второй этаж в свой отдел.
– Смотри. – Хазин сфотографировал.
На столе лежала тонкая и жухлая книжка явно девятнадцатого века издания – «Достойные люди губернии», на всякий случай придавленная гирей от весов. Я подошел, убрал гирю на подоконник, стал листать. Хазин разбирался с застрявшим в зубах подлещиком.
В отдел заглянула Аглая.
– Это я нашла, – сказала она. – В хранилище спускалась, искала два часа.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Твоя помощь бесценна.
– С вас причитается, – сообщила Аглая.
Аглая села на пачку журналов.
– Я куплю тебе фиников, – сказал Хазин. – Они помогают.
– Я вчера конским щавелем излечилась, – ответила Аглая. – Говорю же, должок за вами.
В отдел заглянул кот Аглаи, увидел хозяйку и тут же подбежал к ней и запрыгнул на колени.
– Он умеет говорить, – объявила Аглая.
– А по цепи он кругами не ходит? – зевнул Хазин. – Дуб тебе не подать?
– Он на самом деле говорящий, – заверила Аглая.
– Пусть чего-нибудь скажет, – предложил я.
– Пусть скажет «вертолет», – предложил Хазин. – Или нет, лучше…
Он взял книгу про достойных людей области, открыл оглавление.
– Лучше «магнетизер». Пусть твой кот скажет «магнетизер Шульце»!
Хазин тут же насторожил камеру.
– Просто так вы сами скажите про своего магнетизера, – Аглая показала фигу. – А он на спор скажет.
– Я куплю тебе не только фиников, – снова сказал Хазин. – Но еще чебурек.
– Ведро мороженого, – заявила Аглая. – Спорим на ведро мороженого!
– Хорошо, – согласился я. – На ведро.
– Витя, она же лопнет! – Хазин потрогал ухо. – Да пусть лопается…
– Скипи, пожалуйста, – Аглая ткнула кота в бок.
Кот открыл пасть и писклявым голоском произнес: «Мегнетизер».
Я как-то неуютно себя почувствовал. Аглая рассмеялась. Хазин громко икнул. Кот неожиданно взбесился и заметался по отделу, опрокидывая книги, и в конце концов не выдержал и выскочил в окно.
– Вы проспорили! – закричала Аглая. – Проспорили! С вас ведро!
Аглая выбежала из отдела «Справочной литературы».
– Возможно, послышалось, – предположил Хазин.
– Возможно…
– Или она чревовещатель, – продолжал Хазин. – Этому несложно выучиться. Обман же…
– Да ладно, Хазин, плюнь. Тебе что, мороженого жалко? Ее бабушка – директор библиотеки.
– В этой библиотеке ничего нет, это бестолковая библиотека.
– А ваша книга тут, между прочим, есть. – Аглая вернулась с синим пятилитровым ведерком.
Хазин гадко ухмыльнулся.
– С вас ведро, – сказала Аглая и торжествующе вручила его Хазину.
– И где тут ведрами продают? – спросил Хазин.
– В «Растебяке» мороженный автомат поставили. Я люблю, между прочим, шоколадное.
– Где автомат? – не расслышал я.
– Рядом с Казначейством, на Любимова. Кафе «Растебяка».
Аглая показала в сторону Любимова. Хазин и я посмотрели в окно.
Из библиотеки виднелся угол Кудряшова с Шаховской, диким желтым разливалась вдоль забора акация, и чертополох алым под ней, и серая собака с пыльным носом, лежащая на пыльной покрышке. Ирга плотным рядом, и за ней крыша домика с вилами антенны. Тетка с бидоном за водой остановилась и стала выговаривать собаке, та засмущалась и спрятала голову под лапы. Мужик в леспромхозовской робе с рулоном рубероида на плече… я подумал, что этого мужика видел уже много раз, еще в детстве видел, мужик с рубероидом и собака, должны еще пройти к реке мальчишки с удочками, и тетка должна забыть про собаку и переключиться на мальчишек, а потом плюнуть вслед мужику.
