Часть настоящего Чагинска, города, который я когда-то любил.
– А не треснешь от ведра-то, деточка? – спросил Хазин.
– Я в библиотеке до вечера буду, – ответила Аглая. – Так что лучше вам сегодня принести, а то обижусь. Так что валяйте-валяйте, дяденьки…
Аглая показала язык и удалилась.
– Какие грубые и невоспитанные дети, – сказал Хазин. – Я надеялся, хоть в провинции сохранилась духовность, но теперь вижу, что ошибался. Зловонное дыхание миллениума теперь и здесь. Остается один путь – в «Растебяку».
Я поглядел в окно. Женщина с бидоном исчезла, мальчишки с удочками не прошли, собака лениво поднялась, потянулась, помотала для собственного утверждения хвостом, гавкнула и скрылась в иргу.
– В «Растебяку», друг мой, в «Растебяку», – повторил Хазин. – На улице Любимова напротив Казначейства. Пойдем, Витя, пробил урочный час.
Я был готов в «Растебяку». Мы спустились на первый этаж. У лестницы нас подстерегала заведующая Нина Сергеевна с виноватой улыбкой.
– Извините, Глаша опять учудила, – заведующая покачала головой. – Я ей столько раз говорила: веди себя по-человечески, веди себя нормально, а она все дурит…
Нина Сергеевна постаралась вырвать из моих рук синее ведерко, но я ухватил его покрепче. Несколько секунд Нина Сергеевна все же старалась добыть ведерко, но я успешно сопротивлялся. Отступила заведующая после того, как Хазин сфотографировал эту сцену.
– Отец сапоги ей купил, так она в них дырки проделала и какие-то цепи вставила! – с болью поведала Нина Сергеевна. – Вот как с ней?!
– Это все от сомнительных книг, – сказал Хазин. – Смотрите за ребенком, а то он еще сам начнет сочинять, а там и до безнравственности недалеко.
– Так давно сочиняет, – вздохнула Нина Сергеевна и посмотрела на ведро. – В тетрадку записывает, а нам не показывает. И все по ночам… А вы ей не покупайте мороженое, глупости все это на самом-то деле…
– У нас в институте была девочка… тоже стихи сочиняла, – сказал Хазин. – В основном лирику, ну и гражданственное немного. Про свободу, про неравенство…
– Про экологию, – добавил я.
Нина Сергеевна солидарно покивала, видимо, и Аглая экологии не чуралась.
– Мы с этой девочкой вместе учились, – пояснил Хазин. – Ее звали Анжеликой. Крупная такая… Но талантливая.
– И что с ней стало? – спросила Нина Сергеевна.
– Ничего. Жива. Иногда пишет про свои похождения в журналах… То есть я хотел сказать, она много ездит по миру.
Нина Сергеевна сбилась, растерянно посмотрела на меня.
Я не знал, что сказать, нащупал в кармане утреннего клопа. Помолчали. Нина Сергеевна очнулась первой.
– А правда, что у нас не бумажный комбинат собираются строить, а атомную электростанцию? – спросила она.
Хазин многозначительно вздохнул, а я отрицательно покачал головой. Нина Сергеевна понимающе улыбнулась.
– Я читала в газете, что если в городе атомная электростанция, то на пенсию можно на пять лет раньше выходить. Как на Севере. И еще к зарплате коэффициенты…
– Совершенно верно, – подтвердил Хазин. – У меня брат живет возле атомной электростанции, у него все повышенное. И раз в три года бесплатный проезд.
– Очень хорошо! А то у нас с безработицей, сами понимаете…
– Не всех возьмут, – предупредил Хазин. – Электростанция не резиновая, а желающих, наоборот, полгорода. Кадровый вопрос будет обостряться по мере продвижения строительства…
Из кабинета выглянула Аглая, Нина Сергеевна погрозила ей кулаком.
– Котлован копают вовсю, – сказал Хазин. – В «Сельхозтехнике» скоро временный офис откроют, первым делом отдел кадров. И вот когда будут набирать персонал, там спросят прямо…
Хазина понесло, я схватил его за руку, вытолкал из библиотеки, дотащил до машины и вставил за руль. Сам быстренько обежал вокруг и уселся рядом.
– Ты что, Витенька, не видишь?! «Растебяка» раскинула над нами свои мохнатые крылья. Я был расстрелян из плевалки и скончался к утру…
На крыльце показалась Нина Сергеевна.
– Я нашла для вас кое-что интересное! – громко сказала Нина Сергеевна. – Очень хороший материал!
Хазин газанул, мы покинули библиотеку.
До Казначейства от библиотеки меньше километра. Само здание находилось недалеко от пожарной части, мы с Хазиным сюда пока не заглядывали. Аглая не обманула – напротив Казначейства возвысился нарядный красно-желтый домик, над зеленой крышей развеселыми синими буквами улыбалась вывеска «РАСТЕБЯКА». В букву «Б» выглядывал щекастый Колобок.
– Я люблю этот город, – сказал Хазин. – Здесь интересно и познавательно.
Колобка он сфотографировал несколько раз.
– «Растебяка», – прочитал я. – Что такое «растебяка»?
– Экономический рост, – пояснил Хазин. – Приток инвестиций. Копают котлован. На почту прокладывают интернет. Открывают кафе, шашлычные, пивные и… растебячные. Думаю, «растебяка» – это производное от расстегая и кулебяки. Некоторое синтетическое блюдо, гибрид.
Хазин указал на витрину, где изображался раскрытый пирог, из которого торчала куриная ножка. Аппетитно.
– Однако если «растебяка» – это гибрид расстегая и кулебяки, то что есть гибрид кулебяки и расстегая?
– Кулераст? – предположил я.
Хазин удержался, но с заметным трудом. Я на всякий случай достал блокнот и записал.
– Думаю, надо осмелиться и войти, – предложил я. – Адмирал Чичагин одобряет решительных.
– Растебяка выглядит решительно, – Хазин кивнул на витрину. – Хотел бы знать, как выглядит кулераст.
– Все-таки войдем, – сказал я.
И толкнул стеклянную дверь.
Внутри было новенько и блестяще. Мы устроились за столиком у окна с видом на пожарную часть, подбежала расторопная официантка.
– Нам растебяку, – попросил я. – Горячую и сытную, пожалуйста.
– И два темных, пожалуйста, – попросил Хазин.
– Мне светлое, – уточнил я.
Официантка принесла две кружки эля и один лагер, поставила их на причудливые, в виде толстой кляксы, бирдикли.
– Растебяка чуть позже, сейчас приготовят.
На бирдиклях был изображен физкультурно ориентированный лысый мужик в майке, в левой руке мужик держал огромную кружку пива, в правой – внушительную гантель.
– Вероятно, кулераст, – заметил Хазин.
– Возможно. – Я попробовал пиво. – Должен признать, что Чагинск изменился. Раньше «Растебяка» была здесь решительно невозможна.
Пиво хорошее.
– Винд оф чейнч, – философически заметил Хазин. – Через пару лет они созреют и до кулераста. Девушка!
В «Чаге» пиво лучше. Официантка вернулась. Я потер в кармане спинку серебряного клопа, на неизбежную удачу.
– Девушка, нам, пожалуйста, еще кулераста, – попросил Хазин. – Только с луком, пожалуйста.
– Как вы сказали? – растерянно спросила официантка.
– Кулераст. Это старинное русское блюдо. Тельное, расторопша, кулераст. Знаете, мама мыла кулераст…
– И мороженого, – я выставил пластиковое ведерко.
– Мороженого… и чего? Я не очень поняла… Кулерас и растебяка?
– Отдельно, пожалуйста, – уточнил Хазин. – Каждый из них сам по себе.
– Этого… первого… точно нет, – сказала официантка. – Мороженое есть, пять литров – пятьсот рублей. Деньги мне, а я вам наберу.
Я передал деньги и ведерко официантке. Отхлебнул еще пива. Потер в кармане спинку серебряного клопа.
– Как ты думаешь, банкет завтра нормальный будет? – спросил Хазин. – Или так себе? Мне кажется, для Светлова организуют что-то грандиозное…
– Надеюсь.
– А я уверен. Слушай, мне здесь нравится. Приятное местечко! Чагинск полон сюрпризов! Ожидаешь сосиску в тесте, а тебя подкарауливает растебяка… Знаешь, тут даже лучше, чем в «Бурлаках», помнишь «Бурлаки»? Пескари в томате ничуть не хуже барабули! Кстати, Аксаков ошибочно выводил этимологию слова «пескарь» к писку, издаваемому рыбкой при сдавливании, однако современные исследователи полагают, что «пескарь» восходит к латинскому pescado, означающему «рыба»…
Хазин пил, ел и рассуждал. Что в маленьких городках своя атмосфера и свое очарование, что прав тот, кто чтит умеренность и достаточность, что агронома Сысоева ему искренне жаль, что если в одном месте города есть растебяка, то в другом должен обязательно присутствовать пусть хотя бы и тайный, но кулераст, иначе нарушается диалектическое единство, метафизическая ткань локуса истончается и в конце концов безнадежно рвется, и тогда неизвестно, какие чудовища вырываются из сумрачных бездн подсознания. Особенно в Чагинске.
Появилась официантка с растебякой.
– Хорошо бы еще успеть на телевышку, – сказал Хазин. – Погода может испортиться. И вообще… Девушка, как вас зовут?
Растебяка оказалась как пицца и расстегай одновременно, довольно вкусная штука. Девушка не представилась.
Глава 4
Запретные виноградари
Я включил ноутбук, дождался загрузки системы, вставил дискету Бородулина. Файл «Мой край», солидно, почти мегабайт величиной, посмотрим.
В сущности, локфик не так сложен, как может показаться на первый взгляд, это письмо доступно многим, однако и у него есть устоявшиеся традиции и определенные несложные правила. Прежде всего приветствуется личное отношение. Автор описывает завод «Химстекло» не отстраненно, взглядом постороннего и прохожего, но так, будто лично отдал этому производству пятнадцать полновесных лет жизни и уволился только по причине вынужденного переезда в местность с подходящим для здоровья климатом. Приветствуется академическая серьезность. Автор серьезен и старается оставаться серьезным в любых условиях, повествуя о производственных успехах артели «Вибратор», эвакуированной сюда в сорок втором из Тарусы, локфикер категорически не допускает двусмысленных шуток и рассказывает исключительно о переключателях фаз, использовавшихся в широком спектре бытовой и оборонной техники. Упоминая выдающихся людей и знаменитостей, автор отмечает непременно положительную роль локуса в их личностном становлении и судьбе и в обязательном порядке цитирует письма и мемуары, в которых эти герои с теплотой вспоминают каждую минуту, проведенную в воспеваемой местности. Если же в истории города или поселения имелись спорные моменты – эпидемии, погромы, коллаборационизм, автор не замалчивает их, но указывает на вынужденный и форс-мажорный характер прорухи и на то, что основные массы населения всегда выступали против. Ну, разумеется, контекст. Историю места в непременном порядке требуется вплести в историю страны. Примерно так.
Я проснулся пораньше в надежде поработать – пора было уже и поработать. Установил на подоконник ноутбук, загрузил шаблон и некоторое время понуро вбивал в него весь нехитрый Чагинск, улицы, школы, переулки, три моста, Ингирь и Нельша, Номжа и Сендега, и Козья Речка, и завод «Музлесдревк», и Вильгельм Брант, основавший Брантовку, которая южнее, а после ссудивший деньги промышленнику Свенсону для организации пилорамного производства. Клуб «Дружба» Зинаиды Захаровны – центр притяжения молодежи, чистейшая вода Ингиря, так необходимая для бумажного завода, самый длинный носочный питон в Европе как символ расцвета культуры, танк «Пересвет» и его вклад в Победу, трудное городское прошлое, абсолютно прекрасное будущее. Я работал, заедая квас чипсами со вкусом сметаны и лука; Чагинск обретал кости.
Я видел юношескую библиотеку, кирпичное двухэтажное здание, некогда принадлежавшее скобяному купцу Кузьбожеву… я секунду помедлил и написал, что в тысяча девятьсот тридцать девятом ее посещал Гайдар, общался с читателями и расписался в книге гостей, возможно, кстати, он ее действительно посещал, он много чего тогда посетил, кто скажет, что нет?
Чагинск набирал мясо.
Здание музыкальной школы. Музыкальная школа известна тем, что ее выпускники завоевывали высокие места на конкурсе Чайковского, нескольким из них прочил широкое будущее сам Муслим Магомаев.
Чагинск наполнялся кровью.
Музей краеведения, бывший Дом провинциального быта. Его основал потомок адмирала Чичагина, фабрикант фарфоровой посуды Брылин. В дальнейшем на основе его мануфактуры было развернуто производство линз противогазов и оптики для прицелов «СВТ», что неслучайно – всем известно, что Чичагины испокон веку стояли на страже обороноспособности и прицелы в танке «Пересвет»…
В дверь номера постучали, я оторвался от компьютера и открыл.
На пороге стоял Хазин. Невыспавшийся, но ему шло, круги под глазами, без очков, не хватает заслуженного фонаря как завершения композиции.
– Мне кажется, Маргарита ко мне клеится, – сообщил Хазин.
Он вошел в номер, сел на стул возле окна и стал быстро есть чипсы из банки.
– Маргарита?
– Наша коридорная. Маргарита Николаевна Наплавкова.
– Ей же лет семьдесят.
– Шестьдесят три, – поправил Хазин. – Она бабушка и ветеран труда, но, видимо, бес в ребро.
– С чего ты решил?
Хазин сжевал последний чипс, вытряс из банки в ладонь крошки и собравшуюся на дне соль съел, запил квасом, после чего сказал:
– Она мне в койку подкинула клопа.
– Живого? – на всякий случай уточнил я.
– Дохлого. Точнее, железного. Еще точнее, серебряного.
Хазин показал клопа, я отметил, что он несколько сплющился.
