Уж не знаю, как она этого добивается, но, приходя к Моне, всегда чувствуешь, что тебя тут ждали. Даже когда она сама стоит на голове. Она легко вернулась в нормальное положение и подошла ко мне. На ней были просторная серо-зеленая рубашка и широкие узорчатые брюки. Длинные волосы собраны в большой небрежный пучок. Хотя она только что стояла на голове, лицо у нее сияло, как обычно, и, когда она улыбнулась, вокруг глаз образовались мелкие добрые морщинки.
– А, вот и ты… – проговорила она. Сперва осторожно похлопала меня по плечу, но потом взяла за подбородок и долго рассматривала.
За последнее время я успела привыкнуть к Моне и больше не замираю неподвижно, когда она начинает меня столь пристально изучать. Насколько я понимаю, она поступает так с людьми, которые приходят к ней, прося помощи в разных делах. Она смотрит на них очень внимательно. И долго-долго выслушивает. После этого ей становится ясно, что им нужно: травяной чай, или кристалл, или же она раскладывает перед ними карты из какой-то странной колоды, или что-нибудь еще.
– Много существует путей, малышка Малин, – прошептала она на этот раз. – Много путей есть у маленькой рыбки.
Когда она произнесла слово «рыбка», я буквально подпрыгнула. Как я уже говорила, я действительно Рыба – родилась в марте под созвездием Рыб. Само собой, Моне это известно, она знает все о гороскопах и подобных вещах. Но странно, что в последнее время слово «рыба» и сами рыбы появляются везде и повсюду. Гораздо чаще, чем обычно.
Прежде чем Мона успела сказать что-нибудь еще, из своей комнаты вышел Орест.
– Мы пошли гулять, мама, – сказал он.
Мона кивнула.
– Электра спит, – продолжал он, надевая сапоги. – Ты ведь приглядишь за ней, да?
– Ясное дело, – улыбнулась в ответ его мама. – Идите гуляйте.
Орест серьезно посмотрел на нее. Чересчур он волнуется за младшую сестру. Хотя не так уж это и странно, учитывая, что Эйгир пытался ее похитить. И хотя сейчас Эйгир в больнице, Орест подозревает, что в его шайке есть другие и они мечтают добраться до Электры. Те, кто верит, что она действительно избранный ребенок, и хочет использовать эти ее сверхъестественные способности.
А Электра к тому же еще и постоянно сбегает.
– Смотри за ней! – сказал Орест.
– Да-да, – ответила его мама.
И мы пошли.
От дома Ореста – прямиком на лесную тропинку, потом перешли велосипедную дорожку и углубились в лес, идя вдоль ручья. На этот раз я не забыла надеть резиновые сапоги, и на Оресте были его высокие зеленые. Это оказалось очень кстати. Дорожка была покрыта мокрыми листьями и сырыми скользкими корнями. Кусты и деревья стояли почти голые и были влажного красно-коричневого оттенка, какой совсем не похож на тот зеленый грот, по которому мы ходили здесь летом. Но листья под ногами оставались ярко-желтыми и сияли, как золотые монетки.
Орест нес на плече лопату, и я ужасно обрадовалась, увидев ее, потому что все вдруг снова стало как весной. Наконец-то нам предстоит разгадать еще одну загадку. По крайней мере, я очень на это надеялась.
Камень Сильвии – это, должно быть, камень с надписью «СИЛЬВИЯ», тот, что находится у заброшенного хутора в лесу, как раз в том месте, где мы весной нашли звездные часы.
Доски деревянного настила были промокшими и скользкими. Вода в ручейке неслась с бешеной скоростью – похоже, дожди превратили его в бурную реку. Я остановилась на мосту и глянула в воду.
– Ой, рыбка, рыбка! – крикнула я, заметив маленькую красно-коричневую рыбку, промелькнувшую у самой поверхности воды.
– Да, надо же… – ответил Орест, но на него это не произвело столь сильного впечатления. Наверное, он подумал, что рыбы здесь водятся всегда. Но я-то прожила здесь всю жизнь, тысячу раз переходила этот ручей и никогда раньше не видела тут рыб. Никогда!
По другую сторону ручья земля оказалась еще мокрее, а тропинка, по которой мы шли, совсем сузилась и стала почти незаметной, петляя между деревьями.
Меня охватила радостная дрожь, когда мы нашли камень, служивший некогда ступенькой крыльца старого хутора. Мне нравится смотреть на этот камень с его серой неровной поверхностью и думать, что кто-то, живший здесь много лет назад, сидел на нем, слушая плеск ручейка. Неподалеку – то самое дерево, где Аксель больше ста лет назад вырезал в коре буквы СРЖБХРЪМ. Подойдя к дереву, я погладила его рукой. Именно здесь, в земле под ним, мы весной и нашли астролябию.
А шифр, СРЖБХРЪМ, должен был сообщить нам название важного места – того, где можно применить астролябию. Но, чтобы разгадать шифр, надо знать имя избранного ребенка, которое и есть ключ к шифру. Аксель использовал шифр, который называется шифром Виженера, и мы с Орестом изучили его. Если вы хотите узнать, как написать послание шифром Вижинера, то я вставила его в конец этой книги.
Как я уже рассказывала, поначалу мы думали, что дитя-лозоходец – это Орест, и при подстановке имени Орест СРЖБХРЪМ превратилось в ГТБРГВКЗ – вокзал Гётеборга. Но потом мы поняли, что дитя-лозоходец – на самом деле Электра, а при подстановке имени Электра код СРЖБХРЪМ давал «ЛИНИИКИД», то есть пересечение линий К и Д на карте Акселя. Это место находится возле Нэса в окрестностях Лерума – именно там и произошло все это с Эйгиром и папой.
А я еще с лета нахожу везде буквы FISC[5 - Эта аббревиатура созвучна шведскому fisk – «рыба».]. Или же рыб, как только что под мостом. Это что-то значит? Или ничего не значит? Прямо не знаю, что и подумать.
Но точно знаю, что именно эти буквы вырезаны на астролябии. «FIdes SCentia» — вот что написано на одной стороне астролябии, и это означает «Вера и наука».
Все это было так странно, что у меня буквально голова шла кругом, стоило мне подумать об этом. Тогда уж лучше поискать камень Сильвии – про него нам по крайней мере известно, что он существует на самом деле.
Так мы довольно долго бродили, пиная листья, и наконец я нашла.
Камень был небольшой, четырехугольный и гладкий. На его поверхности виднелись выбитые, стершиеся от времени буквы: СИЛЬВИЯ.
Я смахнула все коричневые и желтые листья, и текст стал виден целиком. Потом Орест сгреб лопатой траву и землю вокруг.
– Фу, – пробормотала я. – А если там лежит что-то жуткое?
– Оно там лежит, – ответил Орест, серьезно глядя на меня. – Мертвая собака. Герда же рассказала нам. Здесь ее дедушка похоронил первую собаку по имени Сильвия. Ту, которая принадлежала Акселю, пока он не пропал.
Мне не очень понравилась перспектива выкопать мертвую собаку, хотя конкретно эта умерла более ста лет назад. От нее, небось, и скелета уже не осталось. Но еще жутче мне становилось, когда я вспоминала мощный голос, прозвучавший во время сеанса. В нем было что-то нечеловеческое – невозможно представить, чтобы старушка Герда сама могла издавать такие звуки.
«Ищите в земле, – сказал нам голос. – Ищите под камнем. Под камнем Сильвии».
Я поежилась. Мне вдруг показалось, что кто-то наблюдает за нами. Может быть, какой-нибудь дух!
Но тут Орест засунул лопату под край камня и приподнял его.
– Держи! – сказал он. Я наклонилась. Когда я откинула камень в сторону, мы увидели четырехугольник коричневой влажной земли – посреди прошлогодней травы и желтых листьев. Словно темно-коричневое пятно.
Орест вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула.
Он воткнул лопату в землю, чтобы подцепить верхний слой земли.
Кто знает, до какой глубины нам придется копать?
Но уже после первой порции земли, вынутой при помощи лопаты, я увидела в яме что-то не похожее на камень. Что-то четырехугольное.
– Осторожно! – крикнула я. Разгребла землю и вскоре почувствовала под пальцами нечто твердое и холодное. Это была почерневшая металлическая шкатулка. Осторожно стряхнув с нее землю рукавом куртки, я попробовала открыть крышку.
Шкатулка была заперта.
У нас в руках новая загадка.
8
Камень мы, естественно, положили на место. Хоть там и похоронена всего лишь собака, нам показалось важным вернуть все как было. Мы утоптали землю вокруг камня, а потом я посыпала могилу листьями, чтобы скрыть следы нашего пребывания. Шкатулку я несла в руке всю дорогу до дома. Она буквально жгла мне пальцы.
Неужели в ней новое сообщение от Акселя? Но ведь он пропал! Отправился однажды в лес и больше не вернулся – так рассказала Герда. Может быть, именно здесь он проходил в последний раз, ища Сильвию? Здесь, в лесу, вдоль ручья, где листья по-прежнему желтели, но скоро все увянет и потемнеет… Я глубоко вдохнула полный запахов осенний воздух и почувствовала, как уже не раз бывало раньше, что в лесу мы не одни. Хотя я знала, что Сильвии нет рядом, но буквально ощущала ее присутствие. Как она естественно сливалась с природой – с землей, небом и всем остальным. Когда я сказала об этом Оресту, он даже, вопреки обыкновению, не стал возражать. Только посмотрел на меня и широко улыбнулся, что с ним иногда случается – и тогда в его темных глазах мне чудится звездопад. Наверняка он не ощущает того, что ощущаю я, – а мне показалось, что я буквально вижу Сильвию, когда в кустах зашуршало. Что-то светлое промелькнуло и исчезло. Но это наверняка была просто птица.
Когда мы почти дошли до дома Ореста и уже повернули на дорожку, ведущую к его участку с грядками Моны, до нас донесся голос.
– Прочь, сгинь, уходи! – пел он. – Прочь, сгинь, уходи!
Орест нахмурился и ускорил шаг.
Мона шла вдоль границы участка и рассыпала что-то горстями из маленького голубого тканевого мешочка, который держала в руках. Горсть туда, горсть сюда.
Мы остановились на краю участка, где начиналась первая грядка, и Мона прошла мимо, даже не поздоровавшись. Но у самой грядки она остановилась, подняла предмет, лежавший на земле, – серый, прямоугольный – и особенно тщательно посыпала его этим-чем-то-таким, а потом поставила в угол грядки. Думаю, это один из тех кусков оргонита, которые защищают от всего плохого. Затем она пошла дальше, напевая, рассыпая горсти порошка из мешочка в такт своим шагам.
Только добравшись до угла дома, она замолчала. Сложила ладони вместе и поклонилась своим грядкам.
Потом она подняла на нас глаза и улыбнулась. Пучок волос у нее на голове съехал на сторону: теперь он сидел уже не на затылке.
– Привет! – крикнула она нам. – Я просто должна была закончить с этим.
– Что случилось? – строго спросил Орест. – Где Электра?
– Хм… э… кто-то приходил сюда и убрал все таблички, – проговорила Мона с обычным спокойствием. Она указала на таблички, беспорядочно сваленные в кучу. Они были деревянные, с надписями типа «Дигиталис» или «Переменчива, как луна». Для меня все это было китайской грамотой, но, по-моему, они указывали, что именно растет на грядках.
– Где Эле… – снова начал Орест, но в этот момент из-за угла дома выглянула Электра, которая играла в какую-то свою игру: наполняла ведерко листьями, а потом высыпала их.
Мона не обратила на него внимания.
– Конечно, я и без табличек знаю, где и что посадила, – проговорила она. – Однако это безобразие.
– А что в мешочке? – спросила я.
– Обычная соль, – ответила Мона и улыбнулась. – Соль помогает от всего!
Мы помогли Моне воткнуть таблички обратно в землю и откатить стеклянные шары – белый и синий – на предназначенные им места в огороде. Уж не знаю, какая польза от этих шаров, но они очень красивые.
Призвание Моны – смешивать из различных засушенных растений чай, который «как раз то, что тебе сейчас нужно». Что именно тебе сейчас нужно, она, похоже, догадывается сама, потому что никогда не спрашивает. Мне она всегда заваривает куркуму. Это не особо вкусно, но я уже привыкла. Оресту достается мята, потому что она помогает от головной боли, как говорит Мона. Чаще всего мы пытаемся как-нибудь уклониться от чая. Но сейчас, поскольку оба были промокшие и продрогшие, а сухарики с кардамоном у Моны супер-вкусные, послушно поплелись за ней в кухню.
Дома у Ореста очень уютно. Я уже рассказала о загадочных бесполезных предметах Моны, расставленных по всему дому. Статуи богов с множеством рук, камни странной формы, блестящие стеклянные призмы и кусочки ткани. Но еще уютнее оттого, что весь пол в гостиной застелен, как лоскутным одеялом, разными красными и зелеными ковриками, так что паркета под ними вообще не видно. Большие окна, обращенные в сад, заставлены горшками с цветами. Их красные и зеленые листья почти совсем заслоняют стекла. Кажется, что ты в джунглях.
Мебель старая и потертая, но везде мягкие подушечки – и на диване, и на полу, так что всегда есть где сесть и удобно устроиться. В кухне подушек меньше, зато на шкафах разложены пучки растений. А на плите или столешнице всегда стоит что-нибудь новенькое: пыхтящие горшочки с мазью, которая пахнет очень вкусно либо же совсем отвратительно, или кучка грибов на засушку, или ведро краски.
Обычно здесь царит беспорядок. Как сегодня, например, когда в мойке и вокруг нее сложено множество камней различной формы и разных размеров. Одни – обычные неровные серые камни, другие – круглые и гладкие, словно их обточило морем, а третьи – сверкающие остроконечные кристаллы.
Мона дала нам по большой глиняной кружке с чаем и поставила на стол блюдо с вкуснейшими сухариками.
Половину немедленно загребла Электра неожиданно быстрым и ловким движением маленькой ручки. После этого она сидела, довольная, под столом со своим любимым медвежонком и хрустела сухариками. Мона только рукой махнула. Отойдя к мойке, она принялась ополаскивать многочисленные камни под струей воды.
Я грела пальцы о горячую чашку.
– В общем, началось, – мрачно произнес Орест, едва я отпила первый глоток.
– Что такое? – спросила я, тут же произнеся одними губами: «Не сейчас!» Не можем же мы говорить о своей находке при Моне! Это же тайна! Что ему взбрело в голову?
Он, взглянув на меня, покачал головой. Только тут я поняла, что он обращается к своей маме, стоящей спиной к нам у мойки!
– Короче, мам… теперь началось и здесь! – продолжал он. – И здесь все будет в точности так же, как и всюду, где мы жили раньше.
– Что? – перебила я. – Что будет, что началось?
Орест пробормотал:
– В общем, короче… понимаешь ли, когда мама начинает эти свои штуки… всегда появляются люди, которым это не нравится. И они начинают ей вредить.
Наверняка таблички снес кто-нибудь из таких… Но, по крайней мере, на этот Хеллоуин нас хотя бы яйцами не закидали!
Последнее Орест произнес громче, явно в расчете на маму. Он размешал сахар в чашке.
– Или эта записка, которую я нашел в почтовом ящике на прошлой неделе… Там было одно слово: «Ведьма».
– Это, знаешь ли, просто невежество, – проговорила Мона. Оторвавшись от ополаскивания камней, она обернулась к Оресту. – Не стоит обращать внимания.
– Но ты могла бы заняться чем-то другим! Работать в больнице или в доме престарелых, – вздохнул Орест. – Там тоже можно помогать людям.
– Хм, ну да… – тихо проговорила Мона. – Но ведь есть и те, кто ценит мою работу! Сегодня у меня весь вечер забит – встречи по кристаллотерапии!
Орест поморщился. Когда Мона снова отвернулась к мойке, он спросил одними губами: «Можно я побуду вечером у вас?»
Я кивнула. Но на глазах у меня выступили слезы – от горячего чая.
– Невероятно, – буркнул Орест, когда мы ушли в его комнату, закрыв дверь. Он сел за письменный стол, а я, как обычно, на его идеально застеленную кровать.
Комната Ореста выглядит так, словно она существует отдельно от остального дома. Здесь нет никаких бесполезных предметов. Кругом чисто, голо и все в образцовом порядке.
– Просто невероятно, что находится столько людей, желающих прийти на кристаллотерапию! – выпалил он. – А на прошлой неделе в дверь позвонила одна девушка и спросила, не возьмет ли мама ее на практику! Говорит, учится в гимназии. Я ее не пустил, сказал, что мама таким не занимается. На практику! Как она себе представляет, что она напишет в школьном отчете о практике? Профессия: полное безумие!
Орест терпеть не может почти все, чем занимается его мама. Я его понимаю. Когда у него болит голова, ему дают чай из мяты и никогда – обычную таблетку от головной боли. Ему нельзя пользоваться телевизором, мобильником или компьютером – мама считает, что от всех этих вещей идет опасное излучение.
Однако не любить Мону все же очень трудно. Так что я обычно просто даю Оресту выплеснуть свое недовольство, когда ему требуется.
Но вот он замолчал, и я поставила на стол шкатулку, которую мы нашли.
Наконец-то.
У черной шкатулки были мягко скругленные углы и ручка на крышке. Под крышкой виднелась маленькая замочная скважина. Но, к сожалению, ключ отсутствовал – а шкатулка, естественно, была заперта.
