– Те, кого из института выперли по какой-нибудь кривой причине.
– То есть профсоюз #тимуриегокоманда, – кивнул Серёгин. – Дальше?
– Дальше… ну, говорили, что это из-за Говорова – он сын бывшего декана мехмата. И что это интриги там… и ещё второкурсница такая, Лиза. У неё мать – глава Театра драмы. Тоже думали, что, может, чтобы её прижать.
– Прижали?
– Кого? – не понял Стёпа. – А-а, мать-то? Ну да, её сняли после этого.
– А декана?
– Не знаю. Он ушёл же ещё до того. Не знаю, где работает.
Серёгин взялся пристальнее рассматривать Стёпино лицо, которое тот, наоборот, теперь всё больше отворачивал. Как он с такой минимальной прокачкой вранья у ректора служит, спросил себя Серёгин.
– И что же, универ своих не стал прикрывать?
– Не, ну мы же не знаем, как там… – начал Стёпа, но Серёгин так зло оскалился, что он тут же и замолчал.
– А Марс твой?
– Он зря с ними связался. Сам жалел.
Серёгин взялся выковыривать из пирожка грибную начинку вилкой. С детства не любил грибы. А они всё равно нет-нет да и норовят подружиться.
– Ты сам-то что про всё это думаешь? Это из-за мажориков?
– Ну… может быть, – сказал Стёпа, поджав губы.
– А может быть… – подсказал Серёгин.
– Да не знаю я!
– Не кричи, – предупредил Серёгин, – на нас с соседних столиков оборачиваются. Как это – у референта академика нет идей?
Стёпа, нахохлившись, молчал.
Серёгин доел последний пирожок и допил чай. Надо было закругляться. С клиента дальше не будет никакого проку. Он уже способен думать только о том, не наговорил ли он лишнего, и о том, что наверняка наговорил, и о том ещё, что вообще не стоило говорить и что надо бы сваливать хотя бы сейчас, но вдруг эти ещё хуже тех.
– Мы значительно хуже, – сказал Серёгин.
Стёпа оцепенел, а Серёгин рассмеялся.
– Имя следователя и контакты давай, раз они тебя вызывали.
– Вы ломанётесь, и меня опять начнут таскать, – пробормотал Стёпа.
– Зачем это я ломанусь? Чтобы они и мне по карманам стали лазить? Стёпа, не надо сейчас тормозить, мы уже почти закончили наши неприятные процедуры.
– Вы просто не сидели у них на подвале.
– Много ты знаешь, – грустно улыбнулся Серёгин. – Ладно, Стёпа, сдавай контакты, и можешь свалить в туман.
– Как дела вообще?
– Лёша, ты это вот всерьёз? What the fuck?
Серёгин усмехнулся.
– Извини. Не переключил социальный протокол. Что там в «Warcraft»?
– Во-о-от, – поддержала Наташка, – правильный вопрос. Уровень увеличили до 110-го, но рейды тухлые.
– Как можно ещё играть в это многопользовательское дрочево?
– Как можно всё ещё дрочить на однопользовательский эндгейм? Что у тебя сейчас, опять «Mass Effect», поди?
– «Fallout».
– В который раз это самое мамонта.
Серёгин рассмеялся.
Они сидели с Эн на летней веранде кафе на Крылова. Неожиданный проблеск лета убедил хозяев вытащить наружу столы и ловить на эту снасть проплывающих мимо: скорее, скорее, давайте, пока не началось!
Эн была совершенно не похожа на себя: вместо джинсов и какой-нибудь безразмерной дырявой хламиды, дурацкой кепки, разноцветных чулков – «костюм женщины». Платье в узор, цепочка, кольца и браслеты нормальных размеров. И тени под цвет платья. И маникюр. Не сказать, что Серёгину больше понравилось, но интересно. Волосы вот только она зря отпустила, с короткими ей было лучше. Ему-то точно было лучше.
– Ок, игры и оскорбления – done, – кивнул Серёгин. – Что теперь, книжки?
– Я мало читаю, – созналась Эн, – некогда, а одна-две в течение не пойми какого срока не считаются. А у тебя?
– Мемуары Фрая – смешные, «Марсианин», «Немцы» Терехова, «Обитель» прилепинскую советуют, хотя…
– Я первую часть смотрела. Так-то фигня фигнёй, хотя Йовович и красоточка.
Серёгин долго смеялся.
– А в группе своей ещё поёшь?
– Не, – Наташка наморщила нос, посидела так несколько секунд, вздохнула, – разбежались. Уже не помню, когда.
– Жаль, – честно сказал Серёгин; он любил, как Эн пела. В плейлисте ноутбука до сих пор торчат два её трека. Серёгин даже лелеял надежду, что как минимум один адресован именно ему.
Эн не оценила. Она помрачнела, сплела на груди руки и стала смотреть тем взглядом, какой Серёгин видел у своего кота, когда нёс его прививаться.
– Лёша, не надо вот этого, – предупредила она.
– А что такое? Правда, жаль: ты клёво пела.
Эн смерила его не неприязненным даже – а каким-то окончательным взглядом. В этом взгляде враз кончились «Варкрафт», Фрай и любые остальные темы.
– Клеиться этими приёмчиками не надо, – отчеканила Эн.
– Кто клеится?! – возмутился Серёгин, который ещё не определился, нужно ли в этот раз клеиться к Наташке или ну его к собакам. – Я уже не имею права тебе просто сказать, что ты такая же охуенная? У нас с тобой теперь подцензурно?
– У нас с тобой, – она сделала здесь ударение, – Лёша, ничего. И про группу-песни-пляски мы не разговариваем.
– Да мы с тобой вообще не разговариваем, – сказал Серёгин, тоже стерев с лица стародружеское выражение и сразу став значительно старше своей ровесницы. – Это так, Наташа, флуктуация. Кофе взыграло.
– Ну-ну, – сказала Эн, – ну-ну. В мире, в котором ты живёшь, Лёша, всё флуктуация. Всё вспышка. Слева, справа, побежали, нет, стой, побежали опять. Не просто же так ты косплеишь одинокого рейнджера.
– У меня есть сын.
– Которого ты видел раз пять за десять лет.
Серёгин хотел возразить, что ездит к Арсюхе два раз в год, но вовремя сообразил, что аргумент так себе и едва ли сыграет. Промолчал. Эн кивнула – не без торжества.
– То есть у тебя с дочерью – не в пример слаще? – уточнил он.
– У меня их две.
– Серьёзно?
– Ха, – сказала Эн, – и вот, Лёша, всё у тебя так.
Помолчали.
– Слушай, – примирительно сказал Серёгин, – мы десять лет не виделись, может, ещё на столько же разбежимся. Давай не будем хоть один день друг друга жрать. Давай я просто скажу, что рад тебя видеть. Без всяких.
– Да я тоже рада. Лёша, только не делай из этого специальных выводов, оки?
– Да не вопрос.
– Точно? Ты же понимаешь, почему я уточняю?..
Он понимал.
Второй раз они встречались через полтора года после первого. Его переклинило, а она сказала: ну, может быть… попробуем. Он решил, что это знак. Всё можно пересобрать, перерисовать, пересложить. Мотался за ней хвостом. Ездил за ней в Москву, к её огромному удивлению. Выкладывался на свои 200, а может, 300 процентов. Совершенно рехнулся. Из всего выпал.
А потом был опять разговор. И ещё один. И она сказала: слушай, это всё хорошо, но получается какой-то изврат. И только тогда он освободил город совсем. Выехал в Красноярск с вещами.
В третий раз он написал. И она написала. И он собрался приехать, хоть все и были уже глубоко женаты. Но она сказала: давай остановимся, слишком сложно, Лёша. Он отказался. Он думал, она тоже откажется, когда он появится. Он ошибался.
– Ладно, – сказал Серёгин, постаравшись как можно нейтральнее улыбнуться, – тебе же хуже.
Эн усмехнулась – пожалуй, чересчур язвительно.
– И ты не приехал начинать старую песню?
– Я по работе приехал.
– И где же ты сейчас работаешь?
– Помощником губернатора. Как тебе?
– Так себе, – отозвалась Эн, – хоть бы уж тогда президента.
– Так ты не поверишь.
– Так и не поверю, да.
Они помолчали.
– Не факт, что ты слышала, – сказал Серёгин. – Красноярские дела. У нас там детей решили порезать в салат. Шьют убийство Кеннеди и минирование моста.
– «Комитет», что ли?
Серёгин удивлённо присвистнул.
– Ого, – сказал он.
– По работе слышала, – кивнула Эн.
– По работе? А ты кем сейчас трудишься?
– О, тебе понравится, – плотоядно улыбнулась Эн. – Помощницей судьи.
– Подожди, – нахмурился Серёгин, – какого судьи?
Обыкновенного, федерального. Она получила заочное юридическое, а стаж муниципальной службы у неё был раньше – она же тогда в избиркоме… Ну вот она и пошла. Интересная, кстати, работа. Нервов бывает много, но где их не бывает, Лёша? Уже три года как. Сработались.
– Мне в суде говорят, – продолжала болтать Эн, не замечая изменившегося настроения Серёгина, – вам, Наталья Лександрна, надо уже сдавать самой. Как будто это так просто. Я не то чтобы мажусь, просто надо допить свой горшочек смелости сначала…
Ему не понравилось. Серёгин пытался сообразить – а что его, собственно, задело? Ну, выучилась; хорошо. Ну, работает; нормально. Ну, помощницей судьи. И что? Но нет, что-то хрустнуло, посыпалось что-то.
– Так а чего ты впрягся за этих взрывателей? – вдруг сама себя оборвала Эн. – Вспомнил анархическую юность?
– Да какие они взрыватели, Эн, окстись. Обычная мелюзга, которую по дворам наловили.
– Ты мне расскажи, ага. У нас тут свои такие же водятся. Как раз слушания в сентябре закончились.
– Какие свои? – насторожился Серёгин.
