– Да тебя, беспутного, одного оставь, так ты дел натворишь, – младший отряхнул ладони, словно замарался. – Чего к княжне попёрся? Неужто силой хотел взять?
– Не хотел, – Чаян посмотрел на неё хитровато: почувствовал! Почувствовал, что уже начала она поддаваться – на волосок, может, но всё же. Глянул – и снова серьёзным стал. – Я не Гроздан. Я обещание давал.
Он опять разгладил рубаху и пошёл прочь, всё ещё слегка покачиваясь. Леден проводил его взглядом и вновь к Елице повернулся.
– Стало быть, скрывали от меня всё ж. Так и думал, что паскуда эта зуличанская не удержится.
– Что было, то прошло, Леден, – Елица улыбнулась горько. – И хорошо, что так. Что хуже не обернулось.
Княжич опустил голову и посмотрел исподлобья. Сжал пальцами пояс свой знатный – да так сильно, что костяшки побелели.
– Трудно с тобой, Елица, – он отступил на шаг, словно стену между ними выстраивал. – Головы дуришь похлеще мёда. Чаян ведь не такой. Никогда даже по пьяни против воли девиц под подолы к ним не лазил. А с тобой…
– Тебе чего бояться? – усмехнулась она, сжимая у шеи концы платка, который на плечи снова накинула.
– Нечего, верно, – бросил княжич и ушёл тут же вслед за пропавшим уже из вида братом.
Елица выдохнула, показалось, первый раз за всё то время, что он смотрел на неё. Ещё долго стояла она в сенях, не в силах отойти от стены, к которой спиной прижалась, словно к опоре единственной. Страшно, признаться, становилось. От силы страсти, которая толкала нынче Чаяна накинуться на неё. От нарочитого холода Ледена, что, как будто, слегка отступив, с каждым днём теперь становился всё более лютым.
Но понемногу успокоилось внутри смятение, что подняли, словно муть с илистого дна, братья Светоярычи. И доколе они будут терзать её: вниманием своим и недомолвками? Стало быть, точно решил Чаян жениться – как бы вразумить его теперь? И как понять, где верный путь? Может, и правда – под защитой его? Ведь не зверь, не чудовище, каким воображение его рисовало до встречи. Уж лучше Гроздана – а тот, может, ещё и не оступится, вновь за своё примется, как рану залечит.
Лился запах расцветшей липы в сени, успокаивал, словно отвар горячий, который перед сном пьют. Елица наконец вернулась в избу, дождавшись, как стихнут совсем голоса кметей, что в соседних избах на ночлег устроились. Скоро вернулась Вея – и по виду её сразу поняла, что случилось что-то. Села напротив за стол, посмотрела спокойно и внимательно.
– Скоро решится всё, – сказала тихо. – Закончатся твои мытарства.
– Вот уж не знаю, – Елица пожала плечами, медленно смахивая с Божьей ладони несуществующие крошки. – Он говорит, я мёда хмельного хуже. Будто я виновата, что некоторые мужи кровь свою унять никак не хотят, что от головы у них отливает, да бьёт не в то место.
И до того это зло прозвучало, что и самой впору подивиться. Другие девушки, может, и рады тому были – а ей скинуть бы это всё поскорей, как путы.
– Кто сказал-то? – Вея чуть склонилась над столом, заглядывая в лицо.
Елица вскинула голову, не поняв сначала вопроса: мысли разбегались всё куда-то.
– Леден.
Наперсница усмехнулась, встала и пошла к своей лавке, на ходу развязывая повой. Оглянулась через плечо на Елицу, которая так и ждала от неё хоть каких-то слов, от которых стало бы легче и прояснилось бы что в голове.
– А то ты глупая, не понимаешь, – она покачала головой, укоряя. – Даже толстый лёд тает, коли его долго тёплым мёдом поливать.
Больше ни о чём они говорить не стали, а Елица так и уснула с мыслями беспокойными.
Отночевали в Калиногосте, собрались в путь дальнейший с больными головами многие. Мужи поутру всё у бочек с водой толклись, умывались, сбрасывая остатки хмеля. Друг у друга спрашивали, не пришлось ли натворить каких глупостей спьяну. Но раз не пришли здешние мужики к гостинным избам с кулаками да топорами – никаких девок они ночью не попортили и буйств не учинили.
Елица с Веей наблюдали за ними без сочувствия – с насмешкой незлой. До того забавно они выглядели, словно с дуба высокого желудями попадали только что – да не могли теперь в толк взять, как тут оказались да зачем.
Пришёл староста Алкун, гостей дорогих и не очень провожать – и на его лице лежала тоже нынче печать беспокойной ночи. Вышел к нему Чаян – вот уж по кому нельзя было сказать, насколько сильно вчера хмель ударил ему в голову. Выглядел княжич таким же, как и всегда. Они о чём-то тихо поговорили со старостой в сенях. И Елица даже догадывалась, о чём. Но смотрела на них вполглаза, перебирая неведомо зачем вещи в седельной суме и ожидая, как выйдут уже во двор все.
Но Леден появился последним, когда все уж ждали его в сёдлах – оттягивал этот миг. И лишь потом, в дороге, Елица услышала от Брашко, что спал он сегодня снова паршиво. С каждым таким днём отрок всё больше пугался, что однажды он и вовсе не проснётся, потонет где-то в недрах своих кошмаров.
И услышав это, Елица теперь каждую ночь, что ещё остались до Остёрска, просыпалась – всего на миг распахивала глаза и слушала тишину вокруг, боясь услышать в ней хоть что-то, что сказало бы о том, что с Леденом снова случился его недуг. А после засыпала.
Как миновали по добротному мосту неширокую и мелкую, почти как ручей, реку, земли Велеборские закончились. Начиналась теперь неприятельская сторона. Подобрались кмети, чуя скорое возвращение домой, посмурнела Вея, опасаясь, что Елицу не ждёт здесь ничего хорошего.
Пока ехали по хорошо прибитой колёсами и копытами дороге к Остёрску, Елица всё высмотреть пыталась в тех весях, которые на пути попадались, знаки того, что люди здесь бедствуют. И находила: ведь при должном рвении даже воображение станет подкидывать разуму то, чего, может, и нет вовсе. Да только казалось ей, что избы в Велеборском княжестве добротнее, дворы шире, лядины зеленее от всходов. И люди – беззаботнее, хоть, как погиб Борила, всё равно радости среди них поубавилось. А как косляки начали буянить – так и вовсе.
Ожидала увидеть Елица большие невзгоды, разруху и голод – всё, чего не увидела – а вот от вида Остёрска даже оробела, признаться. Был он старым: верно, самый первый город, что на землях этих отстроился. Тёмные, почти чёрные стены протянулись в стороны неведомо насколько, может, и на несколько вёрст: с той дороги, что лежала среди богатого дубового бора, не видно было её границ. Покоился, захваченный огромной его пастью берег реки Острицы внутри, а на спускающемся с холма лугу рассыпаны были избы ближней веси. Огромные, словно утёсы, башни нависали над дорогой, надо рвом и насыпями у стен – и мелькали в бойницах светлые фигурки стражников. Вновь оскудевшее светило лениво скользило лучами по крышам и брёвнами, по пыльной полосе большака. Стелилась волнами короткая трава по сторонам, обрамляя покрытые нежной зеленью молодых всходов нивы.
– Что ты, княжна, думала тут избу кособокую увидеть? Вместо города-то? – колкая насмешка в голосе Чаяна выдернула Елицу из любования грозным видом Остёрска.
Она повернулась к нему слегка, посмотрела искоса. Княжич улыбался сдержанно, а как встретились они взглядами, так и вовсе засиял, что ковш латунный, начищенный.
– Нет, не избу. Пару изб хотя бы.
Княжич покачал головой, тихо засмеявшись, оглянулся на брата, что чуть позади него ехал.
– Слыхал? – окликнул его. – Пару изб. Ладно хоть так.
Младший только фыркнул, на Елицу и не посмотрев даже. Скоро застучали копыта по толстым брёвнам моста, посыпался мелкий мусор в ров. Подле него торговали здесь не так бурно, как в Велеборске или даже Лосиче, но и тут торговцы норовили едва не за подол схватить, чтобы на их товар внимание обратили. Нависли ворота над головой, а с них смотрел вниз, на всех гостей – с добрыми, злыми ли помыслами – белёсый череп тура. Совсем как дома. Проезд через стену был устроен в Остёрске хитро: не одни ворота здесь были, а двое, с внешней стороны толстенной стены и с внутренней. То для неприятеля, кто посмеет на город напасть, очень неприятной неожиданностью может оказаться. Прорвёшься в одни – и зажмут в нешироком проходе – перестреляют даже малым числом защитников, пока толчёшься и пытаешься дальше проскочить. Похоже, много заковык хранил в себе древний Остёрск – знать бы, какие из них самые опасные.
Посадские явно радовались возвращению братьев-наследников. Приостанавливались на улице – пропустить и посмотреть на них, задрав головы – приветствовали выкриками. Девушки махали руками то ли Светоярычам, то ли воинами их, что позади ехали. А как замечали люди Елицу, так и вовсе гомонить принимались без умолку да и откровенно громко вопросом задавались: зачем она приехала? Уж не в жёны ли кому из княжичей? От их внимания и любопытства чесаться хотелось, будто в кошму её нагой завернули.
Она старалась ни на ком взгляда не останавливать – только озиралась. И тут ожидания, отравленные неведомо как поселившимся в голове предубеждением, её обманули: улицы Остёрска были широкими, много новых изб было остроено ближе к стенам, где ещё оставалось свободное для них место. Теснились справные овины, житницы и бани позади домов. Полны ли были закрома – то другое дело – но город и люди в нём выглядели вполне обычными, не измождёнными, не озлобленными недолей. Видно, боролись и жили, как могли, да как Боги позволяли.
Как показалась впереди стена детинца, Чаян явно пустил своего жеребца быстрее: уж, видно, совсем ему не терпелось дома поскорей оказаться. За ним поторопился и Леден, подгоняя Елицу в спину: казалось, словно конь его сейчас кобылу за хвост цапанёт. Ворота оказались приветливо открытыми. Стаража, выстроившись вдоль протоптанной тропы, встречала уже Светоярычей, выпрямив спины и держа прижатыми к плечам длинные копья. Так князей не всегда встречают.
А уж впереди поджидала сыновей княгиня Любогнева. Стояла она у подножия высоченного крыльца, что двумя изгибами всхода охватывало сразу два яруса толстостенного, мрачноватого терема с рядами маленьких окошек в стенах. Сразу видно, что построен давно, а вот украсили его коньками, наличниками, резными карнизами уже гораздо позже: дерево ещё не потемнело от воды и света Ока. Любогнева смотрела, кажется, строго на подъезжающих к ней княжичей, но чем ближе они становились, тем отчётливее проступала улыбка на её красивых, хоть и чуть тонковатых губах. И глаза её, такие же, как у сыновей, всё яснее озарялись радостью. Она шагнула им навстречу, качнулись богатые, в три кольца каждый, колты у её висков.
– Здравствуй, матушка, – Чаян спешился резво и поспешил к ней.
За ним – Леден, первый раз за много дней, искренне и ласково улыбаясь. Они поочерёдно обняли мать, что-то тихо у неё спрашивая, а та отвечала, хмуря изогнутые светлые брови. Стало быть, об отце справлялись да о том, как она одна его смерть тут переживала. Наблюдая за встречей княгини с отпрысками, Елица спрыгнула на сухую землю, подняв над ней пыль. И даже совестно стало: почти по-мужицки получилось. Уж она в седле за две последние луны насиделась вдоволь, привыкла даже.
Любогнева посмотрела на неё поверх плеча Ледена и вдруг, отодвинув его в сторону мягко, пошла к ней. Елица и растерялась даже: что говорить? Как объяснить свой приезд, коли спрашивать начнёт? Но княгиня остановилась напротив, сложив руки перед собой, окинула её взглядом спокойным и неожиданно заговорила первой:
– Здрава будь, Елица, – уголки её губ дрогнули, но линия рта осталась твёрдой.
– Поздорову, княгиня, – Елица поклонилась ей почтительно.
Женщина только подбородок выше вздёрнула, как снова они взглядами встретились.
– Вот уж не думала, что дочь Борилы когда-то здесь увижу. В этих стенах, из которых он сбежал, словно вор. Что же привело тебя сюда? На привязи ведь никто не тащил, верно?
– По моей воле приехала, – подоспел на выручку Чаян. Обнял мать за плечо, будто пытаясь утихомирить. – Помогать нам в поисках Сердца. Не гневись, матушка. Она о делах своего отца мало что знает.
Та взглянула на него подозрительно, взяла пальцами его подбородок, слегка за бороду короткую ущипнув. Усмехнулась, что-то, видно, прочитав на лице сына.
– Всё ясно с тобой, – бросила только – и отпустила. – Что ж, проходи в дом, княжна. Будешь дорогой гостьей.
Та снова поклонилась слегка, невольно робея под взглядом этой надменной, словно изваяние Богини, женщины. Да та и не увидела, верно. И не знала бы Елица, какая беда приключилась с Леденом в детстве – подумала бы, что от неё он свою холодность унаследовал. Чаян пошёл подле матери, лишь коротко обернувшись и одарив короткой ободряющей улыбкой. А вот младший вдруг рядом оказался.
– Не бойся её, – проговорил тихо. – Она с виду грозная, а на деле добрая. Только подружиться с ней надо.
Он придержал её под локоть и повёл к терему. Елица успела только взглядом выхватить взволнованное лицо Веи, которая уже почти затерялась среди захлопотавших кругом челядинок.
– Как же подружиться с ней? Если она меня, верно, терпеть не может. Даже не зная.
Елица взглянула на княжича, подняв к нему лицо. И заметила, что как будто изменился он слегка, потеплел: видно, дом отчий так его согревал. Пальцы Ледена сжались на её руке чуть сильнее – аж дрожь лёгкая по спине прошлась – до того сильно захотелось, чтобы ладонь в его ладони оказалась. Глупое желание. Несвоевременное. Но мысль эта выстрелила в голове неожиданно и растеклась по телу жарким волнением.
– Подружитесь, – ободрил её княжич. – Вот присмотрится и поймёт многое. А там и злиться на тебя перестанет за деяния твоего родителя.
Елица повела плечом и ступила на крыльцо, всё так же ощущая поддержку его. Перед тем, как войти в терем, Чаян ещё раз оглянулся – и мгновенно взор его словно тучами затянуло – того и гляди Перунов огонь из них пыхнет. Вместе с Леденом вошли они в сумрак дома. Елица не сводила взгляда с прямой спины Любогневы, рассматривала широкую полосу вышивки по вороту её бледно-синей рубахи. И сердце всё сильнее трепыхалось: не оставит её княгиня без внимания, снова допытываться начнёт да рассказами недобрыми об отце сыпать.
Поднялись они скоро на второй ярус терема – в женскую его часть. Где-то позади тихо переговаривались челядинки, неся вещи Елицы в хоромину, которую ей подготовили. Хоть и прикинулась Любогнева, что не жала её, а знала всё равно, что приедет. Гонца вперёд отряда давно отправили. Чаян повёл матушку дальше, а Леден остановился у другой двери, за которой тут же пропали хлопотливые служанки, исподволь на них поглядывая.
– Я с братом увидеться хочу, – почти шёпотом сказала Елица, опуская взгляд.
А княжич всё продолжал её держать, словно забыл убрать руку.
– В трепезной на обедне встретитесь. А там будешь с ним столько, сколько захочется, – уверил. – Пока он не отбудет на встречу с Зимавой. Чаян ей обещал.
– Как так он пообещал ей? – интересно вдруг стало, хоть дела это, верно, личные между Чаяном и мачехой.
– За то, что она расскажет, куда ты пропала, когда похитили тебя зуличане. Ведь он не знал поначалу, – Леден покривил губами, словно мысль эта неприятной ему показалась.
Елица усмехнулась только и головой качнула: эх, Зимава. И тут выгоду себе нашла, не подумав о том, что в Зуличе может ждать дочку супруга почившего очень большое несчастье. Да и, верно, решала она, как бы от неё избавиться. Может, и надеялась, что, несмотря на старания Чаяна, та всё ж не вернётся.
– Спасибо, – только и смогла она ответить.
Рука княжича скользнула вниз, и пальцы твёрдые, вечно скованные стужей, сжали на миг ладонь Елицы. Она вскинула взор, ткнувшись им в ледяную стену его глаз. И захотелось на миг увидеть, что же на самом деле скрывается за ней. Интересно, а Вышемила видела?
Княжич отпустил её и пошёл назад, хватаясь за черен ножа, что у пояса висел.
Горница оказалась просторной, хоть и чуть темноватой по сравнению с той, что в Велеборске осталась, да всё ж светлее, чем изба Сновиды в Звянице. Пахло внутри приятно – ландышами. Стоял небольшой букетик их в низком горшочке на столе у окна. Одна челядинка поправляла и без того аккуратно застеленную лавку. Другая расставляла посуду: кувшин с водой и кружки. Вдруг княжне с дороги попить захочется. Едва не ткнувшись Елице в спину, вошла Вея – и тут же девушек прогнала.
Скоро собрались они к обедне: проводила одна из челядинок в трапезную, где дожидались уже княжичи и матушка их. А подле Чаяна, словно под его присмотром особым, сидел Радан, ничуть, кажется, не испуганный уже. Видно, привык к новому месту, да никто его здесь не стращал. Мальчик поднял ясный взгляд на Елицу – и не узнал, конечно. Она как в Звяницу уезжала, он совсем ещё младенцем несмышлёным был. А потому она вдруг растерялась, как теперь быть.
– Здравствуй, Радан, – Елица улыбнулась, чувствуя, как дрожат губы.
– Здравствуй, – буркнул мальчик растерянно и покосился на Чаяна.
Больше и сказать было нечего: ободрить бы княжича маленького, да какими словами это сделать можно? Он ведь домой, кажется, и не рвётся вовсе.
Светоярычи встали почти одновременно. Чаян коротким движением провёл по поясу и опустил на Елицу тёплый взгляд.
– Мы оставим вас. Верно, вам есть, о чём поговорить. А нам надо бы и вече созывать.
Братья поклонились матушке и вышли, оставив Елицу почти наедине с княгиней. Радан лишь посматривал то на одну женщину, то на другую, и помалкивал, чувствуя себя, верно, так же неловко.
Елице и кусок в горло не лез под пристальным взглядом Любогневы – она только шевелила в миске нежеланную вовсе еду и ждала, что, может, княгине наскучит это занятие и она отправится к себе.
– Чаян сказал, что ты не знала почти ничего о том, что сделал твой отец, – заговорила она вдруг, едва не заставив вздрогнуть.
– Я знаю только, что вражда князей была из-за Сердца. Больше ничего, – Елица отложила ложку, совсем передумав есть.
– Началась она вовсе не с этого. Кража Сердца только всё осложнила.
– Так что же случилось?
– Женщина случилась, как часто бывает, – покривила губами княгиня. – Потому и рассорились друзья. Кровные братья. Потому как не поделили её. Светояр ей был мил, а она – Бориле. Князь женой младшей хотел её сделать. Но она, говорят, с Борилой сбежала. А кто судачит, что похитил он её.
Елица сглотнула тихо: так сильно засвербило в горле. И догадки ясные тут же полезли в голову: уж не её ли матушку побратимы не поделили? Или была другая до неё? Чьё имя теперь уж никто, кроме Любогневы, и не вспомнит?
– Ты хочешь сказать, княгиня…
– Хочу сказать, что, видно, кровь у тебя с твоей матушкой недобрая – что она распрю между братьями кровными поселила, что ты теперь пытаешься Чаяна и Ледена разделить!
Любогнева встала, упёрлась пальцами в стол – и даже Радан как-то сжался от её грозного вида.
– Не хочу я их разделить! – Елица вдруг разозлилась в ответ. – Я за мысли их и надежды не в ответе!
Княгиня покивала, хоть лицо её и осталось недоверчивым.
– Коли доведёшь их до беды, рассоришь, княжна, то я тебя собственными руками удушу, – пообещала она спокойно. – На их судьбы много недоли и без тебя выпало.
С этими словами Любогнева плавно повернулась и покинула трапезную.
Глава 2
Подле кургана, в котором лежал теперь отец, было тихо. Как и должно быть в таком месте. Тянулась дальше, к самому лесу, гряда насыпей, где покоились предки рода от самого первого князя – Милогнева, делаясь ниже и ниже: время прибило дождями, обтесало ветрами старые усыпальницы. Леден опустился на землю у подножия кургана, посмотрел, обернувшись, на огонь, что горел на его вершине. Чаяну, как и всегда, на месте не сиделось: он решил пройтись вдоль всего Пращурного поля, чтобы вспомнить каждого из них, отдать дань уважения.
Только здесь, верно, становилось спокойно на душе, хоть и жаль было, что с отцом до срока повидаться ещё раз не удалось: погрязли они среди препон, что судьба им, не скупясь, подкидывала раз за разом. Забыли о времени, забыли, признаться, и об Остёрске, и о тех, кого оставили здесь – в ожидании. Словно в морок какой попали или околдовал кто. Стало как будто важным что-то другое. И весь мир сомкнулся вокруг Елицы огненным кольцом – аж внутри всё горело. Не только у Чаяна. Неправильно было это: негоже забывать об истоке, откуда ты вышел. Но и сейчас была княженка где-то рядом. В паре вёрст отсюда, но в то же время словно шею трогало её дыхание. Правда ведь, точно волшба какая опутывает.
Тихо фыркнул жеребец, что гулял неподалёку, безмятежно пощипывая молодую, самую сочную траву. Тряхнул гривой, отгоняя приставших мух. Конь Чаяна – Зорько – посмотрел на товарища круглым глазом и неспешно отошёл, не отрываясь больше от увлекательного занятия.
– Что ж ты, отец, – мысленно обратился к Светояру Леден. – покинул нас, а как будто и половины всего не рассказал, что должен был.
Что мог бы ответить ему курган, коли мог бы говорить? Теперь казалось, что отец скрывал что-то от сыновей намеренно. Оттого-то и не сходились ниточки к одному клубку, оттого-то и затянулись поиски Сердца. Захотелось расспросить матушку, да та, разве, если бы знала что-то да хотела поведать – неужто смолчала бы?
– Что-то ты совсем поник. Будто тебя дождём полило, – прозвучал, приближаясь, голос Чаяна.
Брат сел рядом, опустив руки на согнутые колени и заглянул пытливо в лицо.
– Здесь можно себе это позволить, – Леден устремил взор вдаль, в глубину лесной чащобы. – А там, как закончится всё это, так и легче, может, всем станет. Веселее.
– Кабы не пришлось мне тебя оставить, когда вече случится. Не смогу покинуть Остёрск. Не так скоро, – вздохнул Чаян, словно уже знал доподлинно, что его князем выберут.
