Самоуверенность всегда была одной из главных черт его норова. Никогда он не допускал мысли о том, что не всё может получиться так, как ему нужно. И потому-то, верно, почти никогда не проигрывал.
– Справлюсь как-то, – хмыкнул Леден, коротко на него посмотрев. – От тебя в поисках Сердца всё равно толку мало.
– Да и ты сможешь его узнать или нет – то бабка надвое сказала, – не остался в долгу братец.
– Вот и посмотрим. Да только ты бы вперёд лошади не бежал. Вече будет, люди скажут своё слово.
– Думаешь, тебя могут выбрать? – Чаян усмехнулся снисходительно.
– Оно мне нужно, это счастье…
– Зато представь, как Вышемила-то обрадовалась бы, – уколол брат. – Сейчас-то она и не думает о том, что женой князя может стать.
Леден только плечом пожал. Уж с кем ему хотелось о девицах говорить в последнюю очередь, так это с ним. А уж о Вышемиле – тем более. Изгрызало его все те дни, как случилась между ними та близость на ристалище, ясное осознание ошибки. Да он всё увещевать сам себя пытался, что боярышня в жёны годится не хуже других. Может, даже и лучше.
Потянуло дымом, что в преддверии наступающего с запада дождя сполз по плечу кургана и заструился над землёй, когда костёр потух. Показались над краем пала, протягивая к земле тёмные густые нити ливня, хмурые набухшие влагой тучи. Леден встал, отряхнулся. Мысль о том, что и он случайно может князем стать, показалась до того странной, что аж пронеслась холодком где-то в груди. Нет, Чаян с детства к тому готовился, свыкался, ему и княжить – люди не могут это не понимать. А его сторонились всегда, словно он мог что-то выкинуть непотребное в любой миг, как нави и положено.
Догнал со спины Чаян, они погрузились на коней и отправились в сторону Остёрска – через весь, что рядом лежала, за полосой редкого перелеска. Ехали молча, только иногда оглядываясь, чтобы успеть вернуться в город то того, как ливанёт прямо над головами. Западали первые крупные капли, ощутимо ударяя по плечам и голове, как подъехали только к воротам. А как на улицу, ведущую к детинцу, вышли – так и вовсе хлынуло так, что хоть в башне ближайшей прячься или в избу к кому просись – переждать. Но они ударили коней пятками и помчались скорее дальше. Как добрались до терема – уже были мокрыми оба до нитки.
Оставив жеребца на попечение конюшонка, что прятался от ливня под рогожным плащом, пригибая голову, Леден разделился с братом в одном из переходов дома и дошёл до своей горницы, на ходу уже снимая рубаху. Да так и остановился, войдя, у дверей, как увидел, что внутри его матушка поджидает. Она от вида полуголого сына не смутилась, вестимо, даже оглядела его с гордостью, радуясь, верно, мысленно, что вырастила такого воина. Хоть и не без изъянов.
Леден быстро выхватил из сундука сухую рубаху и натянул, жалея, что совсем переодеться пока не может.
– Что-то случилось? – он подошёл к Любогневе, которая, величаво оперевшись локтем на Божью ладонь, наблюдала за ним со спокойной гладью в серых очах.
Мать встала вдруг, обхватила его лицо ладонями и посмотрела в самую глубину глаз, погладила щёки большими пальцами, словно он мальчишкой стоял перед ней, задрав голову, чувствуя безмерную её любовь и купаясь в ней, точно в тёплой запруде.
– Как я соскучилась по вам, – княгиня улыбнулась печально. – Век бы смотрела теперь. И не хочу, чтобы что-то скверное с вами случилось.
Леден осторожно обхватил её запястья, скованные красивыми расписными обручьями. Отвёл от лица её ладони, не понимая, к чему она ведёт. Женщины порой как начнут загадками говорить, так понимай, как хочешь. А как поймёшь – да неверно – только хуже станет.
– Отчего же ты решила, что худое может с нами приключиться? – он улыбнулся, пытаясь унять нежданную тревогу матери. – Верно, что могло, то уже приключилось давно. Проклятия свои уж сколько лет на плечах несём, может, скоро доведётся от них избавиться наконец.
– А то что княженке Велеборской я не доверяю, – без раздумий пояснила Любогнева, и голос её прозвучал точно перезвон серебряных колтов. – Как оказия случится, так быстро она вас с хвоста скинет.
– Не скинула ещё, – возразил Леден, делая шаг назад и отпуская руки матери. – Хоть и были оказии. Не одна даже. Да в лесу она не бросила, как мавка меня увела. И за спину княжича Зуличанского прятаться не стала, хоть и могла. Ты не знаешь её.
И захотелось вдруг, чтобы мать ушла. Зря, видно, он посчитал, что она к Елице теплом проникнется, как только парой слов обмолвится с ней. Уж слишком большую тень бросали поступки Борилы на дочь, которая вынуждена была сейчас за него отвечать.
– И ты туда же, – княгиня усмехнулась с укором в изгибе красивых губ. – Ладно Чаян, у него сердце горячее, всё рвётся куда-то. Очаровала его княженка, верно, тем, что до сих пор подол перед ним не задрала. А ты? Ты чего хмаришься? И защищаешь её.
– Попусту я не стал бы это делать, – буркнул Леден. – Да и что я? Не живой, что ли?
Княгиня так и ладонь к губам прижала: он краем глаза заметил, хоть и не смотрел на неё. Подошла, обняла за плечи и прижалась щекой к спине.
– Живой, конечно, – шепнула. – Просто ты рассудительный и не такой ветреный, как он.
– Может, тогда тебе надо прислушаться к моим словам?
Любогнева кивнула смиренно и вернулась на лавку у стола.
– Так расскажи мне, куда вы после веча путь держать будете? Раз Сердце не сыскалось до сих пор.
– В святилище, что недалеко от Яруницы лежит. Туда нас дорога ведёт. Может, там другую ниточку отыщем.
Княгиня и с места не двинулась, а всё равно как будто дёрнулась где-то внутри. Растеклась бледность по её губам, а пальцами она крепко стиснула край Божьей ладони, словно опору найти хотела.
– Так нет там ничего, – проговорила испуганно. – Давно уж нет. Да и как Сердце может быть на наших землях? Ведь его украли.
– Ты что-то знаешь о том капище? – насторожился Леден.
Уж того, как поменялось лицо матушки, стоило ей только услышать о покинутом святилище, наводило на большие подозрения.
– И раньше мало кто знал, а теперь и подавно. Сердце там хранилось испокон веку. А как пропало оно оттуда, так и сгорело капище в тот же год, – тихо ответила Любогнева и встала поспешно, собираясь, видно уходить.
Леден дорогу ей преградил, собираясь теперь уж выведать всё, что можно.
– Ни ты, ни отец нам ни разу такого не говорили.
– Потому как только мы знали. И… жрицы. Которые теперь уж умерли обе. Другим незачем! – вновь вернулась к матери твёрдость голоса.
– Стало быть, ты считаешь, что нечего там искать?
Мать вскинула подбородок, снова ярясь на что-то.
– Говорю же, водит вас княжна эта за носы. Головы дурит. Может, знает она давно, где Сердце, а вас только впустую мотает.
– То мы поймём.
– Я очень на это уповаю. Что хотя бы ты подвох распознаешь. Чаян уж не сможет, видно.
Любогнева всё ж обошла его и покинула горницу. Показались некоторые её слова справедливыми. Но и не верить Елице Леден не мог. Да вот теперь невольно присматриваться к ней будет ещё внимательней.
А вот то, что родители молчали о важном так долго, и дальше, верно, стали бы – тревожило и печалило гораздо сильней. Будто не только Борила скрыть хотел многое в своей жизни, а и они, получается, тоже. И повязывало это их друг с другом ещё сильнее. И в голове как будто начало встраиваться что-то смутное, что могло бы дальше проступить более ясными очертаниями, а может, и повести за собой по самому верному пути.
Скоро начали сбираться старосты и бояре на вече. Не просто так, усы макать в мёд на пиру – выбирать будущего князя, кто дальше их за собой вести будет. Прибыли и волхвы, самые уважаемые, особливо те, кто Перуну служит – сейчас он в особом почёте. Потому как самого главного предводителя всех воинов Громовержец должен тоже одобрить. Готовились требы большие, что будут принесены на капище у его идола, хлопотали бабы в поварне, собирая пир для многих мужей.
Суетно стало даже в посаде: люди тоже предвкушали, что займёт скоро княжеский стол новый правитель. Может, и чаяли, что вместе с тем скоро станет всем легче. Уж даже шептались порой – захочешь, так услышишь – что Светояр, может, недолю и с собой забрал.
Одним из первых приехал стрый Ледена и Чаяна – Знаслав. Отец порой к брату младшему, но разумному, обращался за советом, когда совсем худо приходилось, и земли самые южные, посчитай, под его присмотром были много лет, особенно тогда, как князь захворал.
Леден повстречал его во дворе, как тот лишь в ворота заехал. Где-то позади догоняло его сопровождение, много сетуя, верно, на проворность боярина. Стрый по-молодецки лихо спешился и окликнул братича громко – что тот, уже скрывшись за стеной терема, его поначалу и не заметив, услышал и сразу по голосу узнал.
– Вот же ты, Леден, – захохотал Знаслав, обнимая его крепко, до хруста костей, – всё думаю, когда в плечах раздаваться прекратишь? А ты всё могучее и могучее становишься. Девичьим взорам услада, врагу – страх.
Тот усмехнулся только. Стрый всегда на слова был горяч: на пиру порой только его одного и слышно, а другие лишь сидят, жуют да слушают его. И себя он восхваляет, брата ли или его отпрысков – а звучит это порой не хуже, чем сказитель под гусли споёт.
– Ты чего не предупредил, что едешь? Встретили бы тебя все у ворот, – Леден высвободился и хлопнул ладонью его по плечу.
Позади уже спешивались кмети из его ближней дружины, беззлобно подначивали знакомых стражников да поглядывали на челядинок, которые недалёко пробегали по двору с корзинами полными снеди – для пира будущего.
Стрый прищурил жгуче карие глаза, пряча улыбку в курчавой и тёмной, словно медвежий мех, бороде. Похож он был на Светояра, да так, будто все черты родительские, что им обоим достались, проявились в нём гораздо ярче. Светояр не такой был: более светловолосый, почти русый и с глазами не цвета старой сосновой коры, а скорее мёда липового. А уж как смешалась его кровь с кровью жены, которая, хоть северянкой и не была, а очень на тех женщин походила, так и вовсе вряд ли кто из незнающих теперь мог признать в Знаславе стрыя княжичей.
– Так я что, не знаю, куда ехать? – разулыбался боярин. – Встречать и провожать меня не надо. Не маленький и не чужеземец здесь.
Вот уж верно говорит: детинец всегда ему домом был. Княжичем он родился, да землями своими отдельными обзаводиться не пожелал. И у отца не стал просить, чтобы тот надел ему какой отрядил, как оно порой бывало. Остался служить старшему брату, посчитай, наместником его стал в отдалённых краях княжества.
Знаслав снова окинул Ледена одобрительным взглядом, а после ему за спину посмотрел – и глаза его вдруг округлились, а лицо, точно яблоко, аж залоснилось.
– Что за пава? – он качнул головой вперёд. – Нешто кто-то из вас жениться уже успел, пока не виделись? Тогда чего на свадьбу не позвали?
Леден оглянулся – да и сам едва не обомлел, понимая чем так восхитился даже бывалый стрый. Шла со стороны женского терема Елица вместе со своей наперсницей и парой челядинок из терема – видно, до посада собрались на торг или ещё куда. Всего пару дней она ему не попадалась – да Леден нарочно встречаться с ней не хотел – а сейчас била по глазам своей величавой красотой, словно первый раз они встретились. Зелёная рубаха её с тёмно-синей вышивкой так ярко подчёркивала глаза княженки, что даже издалека заметно было. Клетчатая понёва её с одного конца была заткнута за пояс, открывая вязь узоров по подолу. На округлой груди Елицы покачивались при каждом шаге бусы в три ряда, позвякивали тихо обереги на них. Синий повой оттенял лёгкую загорелось её кожи. Леден смотрел на девушку так, что шею свело от неудобного положения, и сам себе дивился: чего ж так вперился, словно и правда впервые заметил? Знаслав дёрнул его за рукав и ехидно усмехнулся растерянному: “А?” – когда он вновь к нему повернулся.
– Вот же тебя жахнуло. А я всегда говорю, что женщины – они опаснее меча или топора. Тебя сейчас хоть копьём колоть можно было – ты и не заметил бы.
Леден только глаза закатил на подковырку родича. Тот махнул, веля идти своим людям, которые топтались неподалёку, решая ждать его или нет – и те тут же потянулись вглубь двора к дружинными избам. Тем временем Елица подошла – знакомиться с новым человеком, видно. А то невежливо ведь – мимо пройти, ни словом не обмолвившись.
– Это княжна из Велеборска, Елица Бориловна, – представил её Леден.
И руки нарочно за спину спрятал – так сильно сейчас захотелось её коснуться, увериться, что она и правда существует. Что не порождение сна его, в котором он застрял, не в силах очнуться. В тот самый день, как увидел.
– А я и вижу сразу, что княжна, – улыбнулся Знаслав, когда девушка почтительно ему поклонилась, как старшему. – Ты попытайся пойди среди простых девиц такую стать встретить. Меня Знаславом кличут.
Он прищурился хитро. Уж увидела бы жена его, как масляно он на молодух смотрит, так уж всыпала бы ему – не погляди, что боярин. Впрочем княженка от похвалы его даже не зарделась: быстро раскусила и осталась спокойной, что гладь озера в безветренный день.
– Это Знаслав Миладович. Стрый наш с Чаяном, – добавил к его словам Леден.
Елица глянула на него понимающе, и по губам её скользнула едва заметная улыбка. Знать, залихватский вид боярина только её забавил.
– Верно, ты на первых порах поддержишь нового князя, как займёт он стол. Мудрый совет старшего – самое ценное, что можно получить в это время, – она снова кивнула стрыю.
А тот сразу перестал сиять, как стекляшка, на которую попал свет Дажьбожьего ока.
– Поддержу, а как же, – буркнул уже без рвения. – Я теперь им после отца самый близкий человек.
– Куда направляешься, княжна? – всё ж поинтересовался Леден, поглядывая на наперсницу её и челядинок, что стояли в ожидании чуть поодаль.
– В посаде прогуляемся, – коротко бросила она. – Скоро обернёмся.
Повернулась плавно и вновь к воротам пошла, а женщины – за ней, тихо что-то обсуждая между собой.
– И чего бы это княжне Велеборской здесь быть? – стрый посмотрел им вослед задумчиво. – Или вы всех отпрысков Борилы решили в одном месте собрать?
– Ясно, зачем, – Леден повернулся уж вновь идти к терему. – Помогает нам поручения отца выполнить.
– И как? Узнали что-то? – в голосе Знаслава прорезался острый интерес.
– Что узнали, то проверим. А там и всем расскажем, не утаим.
Стрый помедлил чуть, словно задумался, и последовал за ним. Там и разошлись по своим хороминам. Нынче будет в гриднице шумно – у Знаслава и кмети такие же громкие и болтливые, как и он.
Так и собрались на вечерю – стрыя чествовать – Чаян велел. Угощение не было великим: куда уж, когда весна закончилась, а до новых урожаев ещё далеко. Да и неизвестно, какими они нынче будут, хватит ли всем, или снова придётся травы да коренья по лесам собирать да за дичью гоняться по многу дней. Но всё ж раздобыли кмети на охоте нескольких особо неосторожных глухарей да уток. И было это большой удачей.
Пришла к вечере и матушка, хоть брата мужа не очень-то любила: пустозвоном считала, будто не ведала, что он и дела умеет вести не хуже, чем языком чесать. Зато Знаслав поприветствовал Любогневу тепло и радостно, несмотря на её кислый вид, расспросил о многом, и о том, как она переживает потерю мужа. Княгиня отвечала неохотно, но не отмалчивалась – и стрый скоро оставил её в покое.
Чуть позже пришла и Елица, сразу приковав к себе взгляды собравшихся мужей. И казалось бы, есть девицы краше её: ослепительные, манящие так, что тело всё сводит – а никто сейчас не поспорил бы с невыносимой притягательностью княжны. Словно светом её охватывало, стягивался он к ней отовсюду, от каждой лучины в гриднице. Она села подле княгини, а та в её сторону и глянуть не пожелала. Но княжна и не расстроилась, кажется. Взор её весь вечер был отстранённым, чужим, словно не здесь она была, а где-то далеко. Доносили на хвосте местные сороки, что почти всё время она с братом проводит: и гуляют они много, и заботится она о мальчишке – верно, одна-единственная для неё отдушина. Всё здесь чужое и враждебное.
Да Чаян едва на месте не подпрыгивал, как хотелось ему поближе к Елице подобраться, а уж выпитое за здравие стрыя пиво и вовсе разгорячило его кровь. Казалось Ледену, что налегать на хмельное он стал теперь гораздо охотнее – как будто заглушить хотел что-то, унять. Или забыть. Кабы вновь не стал дурить, на буйну-то голову. Но больше всего братца обеспокоило, что приехал этим же вечером в детинец ещё один гость важный – боярин из Житолицы, и привёз с собой дочь свою молодую и ладную – Зденку. Ни о чём доподлинно он с Еримиром не уговаривался, зато известно было давно, что Любогнева сына старшего женить на пригожей боярышне вовсе не прочь. А Светояр, как жив был, и не противился, хоть и понимал, что жених из Чаяна сейчас не слишком-то завидный.
Девушка тоже сидела сейчас подле женщин, по другую сторону от княгини – и на неё та смотрела гораздо благосклоннее. А Зденка только иногда – как и положено скромной девице – поднимала взгляд на Чаяна или отца, что устроился близко от него. Оттого-то, верно, брат и ёрзал нынче сильнее обычного.
Веселье стало буйным, как навалилась ночь. Мужи, подвыпивши, наевшись дичи, заговорили громче, яростнее загромыхали чарки о стол, чаще вздрагивали челядинки от резких всплесков хохота и щипков за мягкие места, в которых пирующие уже не могли себе отказать.
Леден сидел за столом уж больше для того, чтобы без присмотра ничего здесь не оставлять, чем для того, чтобы веселиться. И вовсе не нравилось ему то, что стрый быстро о смерти брата позабыл, да и других забыть пытался заставить. В том и не было ничего плохого: мёртвым в своем мире лучше живётся, коли в Яви живые не печалятся и слёз напрасных подолгу не льют. Но уход отца казался ему недобрым знаком, словно от этого всё только запуталось сильнее.
Не выдержала шума и Елица. В какой-то миг встала и собралась было уходить. Вскинулся на своём месте Чаян, вырвал руку из хватки Ледена, который попытался его удержать от глупостей. Все вокруг даже на миг замерли и притихли, ожидая, как сейчас что-то случится.
– Куда ты, Елица? – гаркнул он на всю гридницу. – Останься ещё, выкажи уважение нам и гостям нашим.
Княжна только взглядом его тяжёлым окинула, а после опустила его на княгиню, которая неподвижно сидела рядом и внимательно смотрела на сына.
– Я выказала его достаточно. На утренне, знать, свидимся.
Она вышла степенно из-за скамьи и к двери направилась. Чаян лишь взглядом её проводил. Еримир смотрел на него неодобрительно, но молчал. Хоть и понимал, верно, что дочь его княжича и вполовину так не привлекает, как Елица. Только на неё тот смотрел весь вечер и ждал хоть одного слова.
Княжна ушла, а Чаян сел на своё место. И после уж, как ни развлекал его разговорами и байками Знаслав, как ни улыбалась ему боярышня, когда удавалось ей перехватить его взгляд, а ничто не сумело вернуть ему живости и благого расположения духа.
Леден тоже, признаться, посматривал на пустующее место Елицы – и не понимал ещё, чего там увидеть желает. Благо его в Остёрске никто из девиц не ждал, а то было бы сейчас ему так же неловко и тяжко, как и брату.
Наутро, как поднялось светило над густыми дремучими лесами, над тёмными, что земля вала, стенами города, начали собираться люди на вечевом поле. И те, кому ответ держать придётся, кому стол княжеский теперь занимать, и просто посадские – посмотреть, послушать, а то и вмешаться, если понадобится. Шумно становилось, нарастала толкотня, каждый пытался подобраться ближе к серёдке, чтобы ничего не упустить. Пришли бояре и старосты, что прибыли в Остёрск к назначенному дню. Вышли к народу Леден с Чаяном, поднялись на помост, что срубили только накануне – он ещё пах стружкой и смолой. И от запаха этого, что сопровождал каждый раз изъявление людьми своей воли, становилось внутри так неспокойно, и вспоминалось снова, что умер недавно отец. Иначе долго ещё не пришлось бы стоять здесь, вдыхая дух сосновых оструганных стволов и людского нетерпения да любопытства.
Чаян, казалось, был спокоен, а может, просто вял после буйно проведённой ночи: когда Леден отправился к себе в горницу, он ещё сидел за столом вместе с Знаславом и ближней дружиной своей, уничтожая очередной бочонок браги. Плечи его нынче укрывало корзно из дорогой узорной ткани, привезённой когда-то из Ромейской империи знакомым купцом. Леден надел нынче такое же, только не чермное, а синее – такое ему больше подходит. Вставали рядом с ними, как на ратном поле – плечом к плечу – ближники. Для охраны тож, если кому побуянить захочется, хоть княжичи и сами за себя постоять могли.
Но даже Чаян потерял невозмутимость, загорелся, как появилась у помоста Елица с неизменной своей наперсницей, которая, кажется, с каждым днём всё строже становилась. Словно и правда девицу оберегала. Брат ловил взгляд её, да всё безуспешно. Не смотрела на него княжна, озиралась в толпе, разглядывала лица бояр, словно уже по ним прочитать хотела, кого они князем новым назовут. И вдруг на Ледена взор подняла. Прямо, ничуть не скрываясь – и он хотел бы понять, что кроется в нём, таком внимательном, открытом – и не мог.
Как собрались наконец все, кто должен был, заговорил первым волхв из святилища Остёрского: давеча он требы принёс большие на капище Перуна, чтобы спросить его совета, кому из братьев должно стол княжеский отдать. Никого, кроме других волхвов, на обряд тот не допустили, и ждали теперь слова волховьего все, затаив дыхание. Порой его лишь хватало, чтобы решить судьбу одного из сыновей, как и случилось однажды с Знаславом и Светояром. Тогда и веча-то долго не было: узнали люди, что Перун огонь свой опустил на чашу старшего сына – так и порешили. Чего языками зря молоть?
Вышел вперёд, встал перед Леденом и Чаяном, повернувшись лицом к толпе, волхв Ёрш, не молодой, да ещё не совсем старый муж. По ним, жрецам Богов, не всегда и понять можно, сколько им лет накапало. Он качнул своим посохом с оловянными подвесками на сучковатом навершии, опираясь на него удобнее – и те тихо зазвенели, словно капель по весне.
– Справил я требу щедрую Перуну, – начал он размеренно и как будто задумчиво слишком. – Ждал, как опустит в одну из чаш огонь свой Громовержец. Жгли девять костров вокруг него, видели девять зарниц над лесом, с южной стороны. Девять кругов обошли по святилищу посолонь и девять раз обратились… И никакого ответа я не получил.
Толпа вздохнула, как одна большая грудь богатыря. Ощутимо разлилось в стороны разочарование людей, непонимание, как такое могло случиться. Ведь ни разу ещё не бывало такого, чтобы Перун не пожелал знак свой подать, выбрать того из достойных праправнуков. А тут… Как понять теперь?
Даже сам волхв, похоже, того не знал. Он стоял, вцепившись обеими руками в свой посох и молчал теперь, сказав, видно, всё. Но посадские вместе боярами таращились на него, словно ждали, что он ещё что-то поведает, развеет сомнения.
– Может, попутал ты что, Ёрш? – выкрикнул кто-то из толпы. – Может, был всё ж огонь, да ты решил, что выбор Перуна небе неугоден?
Волхв обернулся на зубоскала, но тот либо хорошо спрятался, либо и вовсе поспешил сбежать. Да его, верно, остановили бы.
