Дмитрий Колодан "Мертвый лес"

На решетке ограды дремала ворониха; в рассветной дымке ее блестящее оперенье отливало лиловым и темно-синим.

– Кра! – крикнула Ива из окна.

Ворониха вскинула голову.

– Кра! Кра! – и, сорвавшись с места, тяжело полетела в сторону леса.

Некоторое время Ива стояла, обхватив руками голые плечи и провожая птицу взглядом. Сон окончательно растворился в зыбком свете раннего утра. Но мучившее Иву беспокойство никуда не делось. Что-то неправильное творилось в лесу, что-то плохое…

При всем желании Ива не смогла бы объяснить, откуда она это знает. Да и знанием это назвать сложно, разве что предчувствием. Что-то нашептали ей деревья, что-то прошелестел на ухо ветер, туман принес неприятный мускусный запах. Эти речи невозможно понять умом, а только прочувствовать.

Что-то плохое творилось в лесу…

Не выдержав, Ива торопливо оделась и собрала все, что могло понадобиться, – лук и стрелы, а еще два ножа. Один, кортик с прямым клинком, в красивых алых ножнах, она когда-то выклянчила у лейтенанта Юстаса из Пропащего Батальона. Это был нож для битвы, на случай если в лесу ей встретится тот, с кем не избежать схватки, – волк или вепрь, а может, кто и похуже. Другой нож ей подарил крестный. Чуть изогнутый, с широким лезвием, он нужен для того, чтобы резать шкуры и потрошить добычу. Это пока что ножу доставались кролики и птицы да рыба из реки, но Ива знала, что когда-нибудь его ждет встреча с настоящим Зверем.

Она не пошла к входной двери, а вылезла прямо в окно и спустилась по тугим плетям девичьего винограда, оплетавшего стену Дома. Так и короче, и быстрее, и не нужно волноваться о том, что кто-то сможет ее остановить. Если кто и видел ее уход, так это чертополохи – мелкие мерзавчики шныряли туда-сюда по двору, прячась в густой траве. Но о них можно не беспокоиться, они не выдадут.

Ива уже почти добралась до ворот, когда за спиной пророкотал тяжелый голос:

– Эй! Куда это ты направляешься?

На крыльце дома, скрестив могучие руки на могучей груди, стояла Доброзлая Повариха и смотрела на Иву из-под насупленных бровей. Но лицо ее было нормального цвета, да и вообще – в другой своей ипостаси Роза не стала бы задавать вопросов.

– В лес. – Ива решила обойтись без подробностей.

Повариха медленно кивнула.

– Подойди сюда, – велела она, и Ива не посмела ослушаться. Она остановилась в полушаге от Розы – самое безопасное расстояние, чтобы в случае чего успеть отскочить в сторону. Ива любила Повариху, но рисковать собственной шеей не стоило.

– Ты ведь тоже это слышала? – спросила Роза, глядя поверх головы Ивы на волнующийся лес.

– Песню? Нет, не слышала… Но ее слышала Матушка. Она рассказала мне историю про птиц.

– На все-то у нее найдется история, – покачала головой Повариха. – Все сказочки да прибаутки. А я расскажу тебе другую историю…

Она смачно сплюнула себе под ноги.

– Давным-давно, – начала свой рассказ Повариха, – когда солнце было ярче, луна белее, а по земле ходили звери, каких ты никогда не видела, в деревне, что стояла на краю леса, жила одна женщина. Жила не хорошо и не плохо, был у нее муж и четверо сыновей, и женщина заботилась о них, как умела. Готовила им еду, стирала рубахи и пела песни, когда они не могли уснуть. Другой жизни та добрая женщина не знала, да и не хотела знать. Она жила, как жила ее мать, и мать ее матери, а если ты спросишь, была ли она счастлива, я скажу, что счастливее ее не было никого на свете. Муж ее был добрым человеком и никогда не обижал ее; он был хорошим охотником, и в их доме всегда было вдоволь еды. Сыновья ее выросли красивыми и сильными, и все девицы в деревне поглядывали на них украдкой, гадали, кто же кому достанется, и вздыхали по ночам…

Повариха замолчала. Ива не торопила ее, стояла молча, чуть согнувшись, и внимательно следила за тем, не начали ли бледнеть отвислые мочки ушей, не появились ли белые пятна на жилистой шее, не вздулись ли вены на сильных руках. Но ничего такого она не увидела, никаких признаков и примет надвигающейся перемены. Роза выглядела просто… усталой?

– И вот однажды, – продолжила Повариха, – шла та женщина от реки, в которой стирала рубахи для своих сыновей, и встретила Птицу, каких никогда прежде не видела. Птица сидела на трухлявом пне, большая и грязная, будто искупалась в золе и пепле, с уродливой лысой головой без единого перышка. Птица пела песню, какую женщина не слышала раньше, а ведь она знала сотню сотен разных Песен. И ей бы пройти дальше, ведь все знают, что не стоит разговаривать с незнакомыми птицами, но женщина остановилась и спросила: «Что это за песня? О чем ты поешь?»

Голос Розы зазвучал выше и резче, взгляд затуманился, плечи поникли, но она продолжала свой рассказ:

– «Я пою о том, чего ты не знаешь, – сказала черная птица. – О резне. О геноциде. О низших расах и тактике выжженной земли. О проломленных черепах и о вспоротых животах. Я пою о смерти и о том, что моим детям теперь надолго хватит еды». Ничего не поняла женщина, но слова напугали ее. «Как тебя зовут?» – спросила она лысую птицу, и та ответила: «Война». Еще больше испугалась женщина, побросала белые рубахи на красную землю и побежала в свою деревню. Да только прибежала она слишком поздно. Пролетела над деревней лысая птица и накрыла ее своими черными крыльями, а за нею пришли ее дети с огнем и железом. И пропала та деревня. Обратилась в дым, да горячий пепел, да холодную золу. Никого не осталось на пепелище. Всех забрали дети лысой птицы: и мужа той женщины, и ее сыновей, и юных девиц, что вздыхали по ночам. И я могла бы рассказать тебе, вороненок, что с ними стало, но я уже рассказала слишком много. Как увидела та женщина, что стало с ее деревней, что стало с ее мужем и с ее детьми, то переменилась она в лице и закричала страшным голосом. Бросилась она на детей лысой птицы и рвала их сильными руками. Но много их было, слишком много, когти у них были острые, а клювы крепкие, железные. Не смогла прогнать их женщина. Схватили ее дети лысой птицы и уже хотели выклевать ее горячее сердце да позабавиться. С кровью и мясом вырвалась женщина из их когтей, вырвалась и убежала в лес. И бежала, покуда у нее хватало сил… А то, куда она прибежала и кого она там встретила, – это уже совсем другая сказка.

Она замолчала и молчала так долго, что солнце успело подняться над лесом, омыло золотом острые макушки гигантских сосен и елей. Ива молчала вместе с ней. В лесу застрекотала сорока, «тинь-тинь» – запела зеленая пеночка.

– Это случилось на самом деле? – спросила Ива.

– Кто ж теперь скажет, вороненок? – вздохнула Роза. – Давно это было, слишком давно – теперь и лес совсем другой, и птицы в нем живут другие. Все это сказки, милая, только сказки.

По следу

– Они были здесь, – сказал высокий темноволосый егерь с татуировками на шее. Салазар не запомнил его имени. – Самое большее – пару часов назад.

До того парень почти четверть часа ползал по лесной поляне, разглядывая каждую травинку, каждую былинку. В какой-то момент Салазар решил, что сейчас егерь начнет нюхать землю, но до этого не дошло. Сам доктор не видел вообще никаких следов того, что на поляне кто-то побывал. Но куда ему…

Салазар не понимал, зачем он вызвался в этот поход. И не просто вызвался, так еще и настоял на своем решении. Он же не следопыт и не охотник, от него в лесу никакой пользы. Лишь путается зря под ногами. Но остаться на станции доктор не смог. От одного взгляда на ряды щитовых корпусов его начинало лихорадить. Потому-то он и натирал мозоли в мокрых башмаках, топая за Григером и его людьми по узким тропам. Потому-то он и делал вид, что не замечает злых, презрительных и даже исполненных ненависти взглядов, которые бросали в его сторону егеря. Доктор не сомневался, что некоторые из них винят его в случившемся с Ласло. Да он и сам так думал. Если бы он той ночью не стал отходить от корпуса, если бы по-настоящему обратил внимание на сорванный замок, если бы поднял тревогу сразу, как заметил фигуру на крыше… Бесконечное «если» – худший из всех кругов ада, и жить ему в этом аду до конца своих дней. Его решение пойти с егерями не более чем жалкая попытка погасить пламя вины.

– Сколько их? – спросил Григер, поправляя на плече ремень охотничьего карабина. Из всего отряда только Салазар был без оружия.

Татуированный егерь мотнул головой.

– Двое, мужчина и ребенок. Они тут были довольно долго, то ли танцы какие танцевали, то ли пытались запутать следы…

– Танцы! – Григер в раздражении пнул какую-то кочку, ошметки мха полетели во все стороны.

– Петляли как зайцы, капитан. – Егерь выпрямился и махнул рукой. – Потом они направились туда. Если поторопимся…

Он бросил многозначительный взгляд на Салазара, но доктор притворился, что ничего не заметил. Конечно, именно он всех и задерживает, не будь его, егеря давно бы настигли добычу. Он расправил плечи, но у егеря это вызвало лишь злую усмешку.

– Тогда пошли. – Григер перехватил карабин поудобнее. – Нечего лясы точить.

Татуированный уверенно зашагал к деревьям. За ним двинулся Григер, а следом потянулись и остальные егеря. Салазар замыкал цепочку, держась на виду, но на некотором расстоянии. Все же он был чужаком – как среди этих людей, так и в этом лесу.

Эх… Дорого бы он отдал за возможность очутиться сейчас в своем кабинете, в своем любимом кожаном кресле, среди книг и скучных бумаг, в городе с его привычными запахами асфальта и выхлопных газов! Что бы там ни говорили об облагораживающем влиянии природы на человека и о том, что, для того чтобы достичь гармонии, люди должны выйти из четырех стен навстречу миру, – это же полная чушь! Выйти в мир, конечно. В мир, который только и ждет, как бы тебя сожрать? В конце концов, люди не просто так строили свои стены. Кто там сказал, что лес – это ад на земле? Салазар не помнил, но обеими руками был готов подписаться под этой максимой.

Лес давил на него всей своей зеленой массой. Все здесь было неправильным, даже свет, пробивающийся сквозь густую листву. Свет, в котором смешались темное золото и свежая зелень, мягкий, плотный и маслянистый. Наверняка какой-нибудь художник пришел бы от него в неописуемый восторг. Но Салазар в жизни не брал в руки краски и кисти и, честно говоря, не собирался и начинать. Его этот свет раздражал и даже пугал. В какой-то момент ему стало казаться, будто он очутился глубоко под водой и того и гляди из-за ближайшего дерева выплывет косяк серебристых рыбок.

Даже время здесь подчинялось своим законам. Секунды и минуты то растягивались, то сжимались без какой-либо логики и смысла. Порой Салазару казалось, что прошло не меньше получаса, но стоило тайком взглянуть на часы, и выяснялось, что миновало всего десять минут. Или же наоборот – пять минут по ощущениям на деле превращались в пятнадцать или двадцать. Без толку пытаться считать шаги или искать иные ориентиры, все равно он постоянно сбивался. Салазар чувствовал себя потерянным и одиноким. И он вполне допускал, что когда они выберутся из этого леса – если, конечно, выберутся, – то окажется, что снаружи прошло десять, а то и целых сто лет. Как в тех сказочных историях, которые он читал в детстве, о пленниках Волшебной Страны… Салазар терпеть не мог сказки.

Они шли молча, никто не переговаривался даже шепотом. Время от времени татуированный останавливался, оглядывался, а затем указывал в ту или иную сторону, и они сворачивали. Доктор давно утратил чувство направления и при всем желании не смог бы сказать, где находится станция. Ориентироваться же по солнцу и прочим приметам Салазар не умел. Он нипочем не выберется из этого леса в одиночку. Поэтому Салазар старался не отставать, пусть даже сильно устал и спотыкался о каждый второй корень, торчащий из земли. А это было непросто. Нельзя сказать, будто егеря спешили, но и скорости не сбавляли и ни разу не остановились, чтобы сделать привал.

Салазар заметил, что с самого начала похода Григер даже не попытался закурить. Не иначе как опасался, что запах дыма их выдаст. И, возможно, этим желанием сохранить их передвижения в тайне и объяснялась та враждебность, с которой егеря косились на него самого. От него одного шума было больше, чем от всего отряда. Именно он наступал на все сухие ветки, именно он ломился сквозь гибкий папоротник с треском, как через валежник… Салазар не стыдился этого, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке.

Татуированный вдруг остановился и поднял руку над головой. Все тут же замерли, будто бы их сковали чары неведомой лесной феи.

– Они знают про нас, – наконец сказал егерь, принюхиваясь. – Знают, что мы у них на хвосте. И водят кругами.

– Я вижу, – кивнул Григер. – Думают, что умнее нас, да?

Егерь пожал плечом.

– Вполне возможно, капитан. Но они держат дистанцию, и не похоже, чтобы особо устали. Это может тянуться очень долго.

– А если двинуться навстречу? – предложил начальник станции. – Или разделиться и взять их в клещи?

– Может, и сработает, но… – с сомнением протянул татуированный. – А если это уловка? Они намеренно водят нас по кругу, чтобы мы поверили и повернули, а сами именно тогда и соскочат. Мы потеряем еще больше времени, а у них появится шанс улизнуть.

– Не слишком ли сложно? – нахмурился Григер.

Татуированный снова дернул плечом.

– Я бы именно так и поступил.

– Ясно. – Григер потянул себя за ус. – А если организовать засаду и попробовать их загнать?

– Мысль, конечно, – без энтузиазма сказал егерь. – Но чем сильнее мы разделимся, тем выше у них шанс проскочить. Больше бы людей…

– Понимаю, – скривился Григер. – Я запросил подкрепление, но когда они до нас доберутся?

– Выходит, у нас нет выбора, – развел руками татуированный.

Григер промолчал. Он смотрел на лес, прикрыв глаза ладонью. По лицу скользнула тень.

– Ты слышал историю про Пропащий Батальон? – неожиданно спросил он.

– Э… – растерялся татуированный. – Это какая-то легенда вроде? Ну, может, краем уха. Я не особо интересуюсь такими штуками.

– Легенда… – вздохнул начальник станции. – В конце концов все превращается в легенду. Давно это случилось, лет двести назад. Тогда еще война была. Так вот, из местных собрали пехотный батальон и отправили маршем к местам грядущей славы. Кто-то говорит, что напрямик через лес, но это глупость, конечно. Вышли они по обычной дороге, той, где сейчас шоссе. Но никуда они не дошли, пропали. Сотни людей видели, как батальон вошел в лес – знамена, барабаны, все как тогда полагалось. А вот того, чтобы хоть кто-то вышел из леса, – этого не видел никто. Их искали, ясное дело, и не один год. Но никаких следов, будто растворились. Ушли в туман и не вернулись.

– Честно? – Татуированный поскреб щетину на подбородке. – Я вообще не удивлен. Что там батальон, в этом лесу запросто можно потерять пару армий. Даже сейчас, а уж двести лет назад!

– Вот именно, – сказал Григер. – Это я к тому, что этому лесу нельзя доверять. Рассчитывать мы можем только на себя. И останавливаться не имеем права. Упустим этих тварей сейчас, не найдем уже никогда.

– Ясное дело, капитан. – Егерь, казалось, даже обиделся.

– В общем, все поняли. – Григер выпрямился. – Тогда хватит время терять.

И они пошли дальше, по неприметным лесным тропам и по невидимым следам. Салазару стало казаться, что он угодил в бесконечный сон, из которого не может быть пробуждения. Что теперь до скончания времен он будет блуждать по этому лесу без надежды отсюда выбраться. Может быть, если повезет, они встретят на своем пути легендарный Пропащий Батальон, о котором рассказывал Григер, но как встретят, так и разойдутся, не обменявшись и парой слов.

Ровный ритм шагов, мельтешение корней и опавшей листвы под ногами – все это медленно, но верно погружало его в некое подобие транса. Доктор спал на ходу, пусть и с широко раскрытыми глазами. Мысли его поплыли, он ни на чем не мог сосредоточиться.

Справа громко затрещала какая-то птица. Салазар вздрогнул, оборачиваясь на звук. И в тот же момент его нога по щиколотку провалилась в незаметную нору. Лисы или кролика, черт его разберет. Доктор вскрикнул и тут же застонал. От резкой боли аж в глазах помутилось. Будто кто-то схватил его за ногу и повернул ступню вокруг оси с явным намерением ее оторвать. Не удержавшись, Салазар упал вперед, и тут же ногу, точно раскаленный добела гвоздь, пронзила еще одна вспышка боли.

– Что случилось?! – услышал он голос Григера и только тогда поднял взгляд.

Все егеря смотрели на Салазара, и в их глазах он не заметил ни удивления, ни сочувствия. Лишь раздражение, досаду и мрачное злорадство. Как будто все они с самого начала знали, что этим и закончится. Может, даже заключали пари, когда этот докторишка сядет в лужу.

– Я… – Салазар сглотнул. – Кажется, я подвернул ногу…

В лодыжку будто вонзили кривой тупой нож и теперь проворачивали его по кругу. Салазар попытался освободиться, но с первого раза не получилось. Нора держала крепко и отпускать не собиралась.

– Черт возьми, доктор! – выругался Григер. – Неужели так сложно смотреть под ноги?

– Я… – Салазар не нашелся что сказать и хныкнул совсем по-детски.

– Кто-нибудь, – не выдержал Григер, – помогите ему!

К доктору подскочили двое егерей: быстро и умело освободили из ловушки и, поддерживая под руки, усадили под ближайшим деревом. Кто-то сунул под нос флягу с водой, но Салазар замотал головой – пить совсем не хотелось.

Начальник станции опустился перед ним на корточки.

– Больно?

– Терпимо, – ответил Салазар и поморщился. Ногу будто сдавили в тисках и продолжали давить, дробя кости. Доктор держался изо всех сил, но по щекам все равно потекли слезы. Не от боли, от обиды.

Григер поджал губы.

– Плохо дело. Может, и перелом… Вы же доктор!

– В другой области, – напомнил Салазар и снова скривился.

– Ясно с вами. – Григер выпрямился. – С такой ногой вы не ходок. Придется возвращать вас на станцию. Очень вовремя, конечно. Знал же, что не нужно вас брать.

– Я не… – начал оправдываться доктор и тут же прикусил язык. Он чувствовал себя виноватым, будто подвернул ногу по собственному желанию, хотя отлично понимал, что это несчастный случай.

– Черт с вами! – Григер оглядел своих людей. – Ханс, – обратился он к плотному мужчине средних лет. – Останешься с доктором.

– Я? А че я-то? – попытался возмутиться егерь, но под взглядом начальника станции сник.

– Потому что у тебя руки не из жопы растут, – сказал Григер. – Сооруди какой-нибудь костыль, и возвращайтесь на базу. Пусть Ло им займется.

– Понял, капитан, – вздохнул Ханс, и судя по взгляду, которым он наградил Салазара, перспектива возиться с «увечным» его совсем не обрадовала.

– Тогда до встречи на станции. – Григер поправил карабин. – Не волнуйтесь, господин доктор, наша Ло быстро поставит вас на ноги.

Он пошутил, но даже не улыбнулся.

Правила охоты

– На охоте нет правил, моя дорогая, – сказал Урдак. – Никаких. Здесь либо ты, либо тебя.

Он почесал костлявый подбородок. Девочка смотрела на него бездонными черными глазами. Смотрела очень внимательно, не отрываясь, но при всем желании Урдак не смог бы сказать, понимает ли она хоть слово из того, что он говорит. Она все еще держалась от него на расстоянии. Не доверяла, и правильно делала.

– На охоте, – говорил Урдак, – мистер Гош не даст соврать, с добычей останется не тот, кто сильнее, не тот, кто быстрее, и не тот, у кого крепкие зубы и острые когти. И даже не тот, кто умнее. Нет, мое дорогое сокровище, все не так. На охоте выигрывает тот, кто лучше всех умеет ждать…

Урдак принюхался к ветру. Преследователи уже близко, ближе, чем он думал, но дальше, чем думали они сами. Это не пугало, вовсе нет. Скорее бодрило, как морозный зимний воздух. От осознания, что опасность рядом, кровь быстрее бежала по жилам. Давненько он не играл в эту игру по-настоящему.