Дмитрий Колодан "Мертвый лес"

В какой-то момент Салазар понял, что очутился напротив сарая, в котором держали девочку из леса. Он остановился у двери и прислушался. Ничего. Должно быть, странное создание – «существо», как назвал его Григер, – все-таки уснуло. Доктор решил, что это хороший знак. По крайней мере, девочка прекратила петь. Салазар сильно сомневался, что сможет когда-нибудь забыть жуткую тягучую мелодию, и знал, что еще не раз она будет ему сниться в самых страшных кошмарах. Но сейчас он ее не слышал, и это радовало.

Доктор немного потоптался у двери, но затем поспешил дальше по утрамбованной дорожке между корпусами. И только когда он добрался до туалетов, его вдруг осенило.

Замок! На двери сарая должен висеть замок. Тяжелый ржавый амбарный замок, по виду – настоящий антиквариат. Салазар отлично помнил, как Григер отпирал, а потом закрывал его. А на двери, у которой он остановился, никакого замка не было. Странно… Кто-то из егерей снял его? Но зачем?

Салазар поежился. Вот что за глупые мысли лезут в голову? Это темнота и тишина всему виной. Говорят, сон разума порождает чудовищ, но эти двое справляются не в пример лучше. Наверняка ему просто показалось, он чего-то не разглядел, а то и вовсе перепутал двери. В конце концов, на этой станции все здания выглядят одинаково, ну, а чтобы лишний раз не думалось, на обратном пути он еще раз проверит.

Салазар поднял голову и успел заметить, как по лунному лику скользнула быстрая тень. Может, летучая мышь, а может, и сова. Тихая ночь оказалась не такой уж и безжизненной, кто бы мог подумать! Однако же куда больший сюрприз ожидал доктора, когда он опустил взгляд.

Кто-то сидел на корточках на краю крыши ближайшего корпуса. Салазар разглядел лишь темный силуэт, очерченный по краю лунным светом. Точно вырезанная из черной бумаги фигурка из театра теней.

Салазар не испугался, хотя и вздрогнул от неожиданности. Видимо, подсознательно он ждал чего-то подобного. Доктор знал, что не спит, и тем не менее все происходящее несло на себе отпечаток причудливой логики сновидений. Любая странность воспринималась как нечто само собой разумеющееся.

Фигура на крыше оставалась неподвижной. Как если бы это была диковинная горгулья, вытесанная не из камня, а из темноты, из плоти самой ночи. Мелькнула мысль, что это лесная девочка – в точно такой же позе она сидела, когда Салазар ее покинул. Но некто выглядел заметно крупнее пленницы. Взрослый, а не ребенок. При условии, что это вообще человек, в чем доктор засомневался. Уж больно непропорциональной и изломанной казалась таинственная фигура. Слишком много прямых линий, и все – под неправильными углами. Неестественно вытянутая голова с плоской макушкой клонилась набок, и доктор не сразу сообразил, что это всего-навсего шляпа.

Салазар так и не понял, как долго он таращился на странную фигуру на крыше. Должно быть, не более нескольких секунд, но время будто остановилось. А потом еще одна быстрая тень пересекла луну, и на этот раз это точно была летучая мышь. И доктор очнулся от забытья.

– Эй! – крикнул Салазар, вот только голос прозвучал не громче шепота. – Эй! Кто… Что вы здесь…

В то же мгновение темная фигура метнулась в сторону и исчезла за краем крыши. Салазар же остался стоять, уставившись в пустое пространство и гадая, не померещилась ли ему эта встреча. Не иначе как у него случилось кислородное отравление от избытка свежего воздуха, вот и мерещится невесть что. Так ведь бывает? Доктор замотал головой в безуспешной попытке стряхнуть наваждение. В этом лесу чего только не бывает.

На обратном пути Салазар все же завернул проверить дверь сарая, исключительно ради собственного спокойствия. И лучше бы он этого не делал. Навесной замок и в самом деле отсутствовал – кто-то попросту вырвал его вместе с петлями. И стоило слегка потянуть за ручку, как дверь тут же распахнулась.

Салазар застыл на пороге. Войти в сарай он не осмелился. Он уже знал, что таинственной девочки там не окажется и глупо даже пытаться ее там найти. Сама или с чьей-то помощью она смогла сбежать.

Салазар медленно опустил руки. Наверное, он должен поднять тревогу, должен известить Григера или еще кого, должен хоть что-то предпринять. Но доктор не двинулся с места. Он же с самого начала знал, что этим все и закончится. С того самого момента, как увидел эту бледную девчонку. Ведь, как ни крути, а она была чудом. Пусть недобрым, даже страшным, но все-таки чудом. Никакие двери и замки, никакие ремни не способны его удержать. Чудо появляется и исчезает тогда, когда ему вздумается.

Доктор, пятясь, отошел от сарая и, опустив голову, поплелся обратно в свой корпус. Случившееся еще предстояло осознать или же принять как данность. Но это потом, а сейчас доктор был не способен об этом думать.

В таком сомнамбулическом состоянии Салазар добрался до корпуса и даже умудрился не заблудиться по дороге. Дверь оказалась открыта, но тут ничего удивительного – он сам же ее не запер, а остальное сделал ветер. Ох, и налетело поди комаров, но хотя бы Ласло перестал храпеть…

Салазар вошел в домик и тут же обо что-то споткнулся в темноте, чуть не упал. Медленно, все еще пребывая в липком полузабытье, доктор опустил взгляд и… Салазар только и успел, что пару раз моргнуть, прежде чем осознание случившегося обрушилось на него как горная лавина – круша и ломая все на своем пути.

Раскинув руки, на полу лежал Ласло. Лицом вниз в луже собственной крови. В огромной блестящей лаково-черной луже.

Именно тогда Салазар и закричал, но своего крика он не услышал.

Как дикие звери

Медленно, заметно пошатываясь, из домика вышла девушка-фельдшер – коренастая, крепко сбитая, из тех, про которых принято говорить «кровь с молоком». Но на лице ее не было и кровинки. Она остановилась, опираясь о стену, бледная как сама смерть, под глазами чернели круги. Несколько минут она стояла, согнувшись чуть ли не пополам, и тяжело дышала, но затем нашла в себе силы, выпрямилась и зашагала к Григеру. О чем они говорили, Салазар не слышал, но разговор был долгий. Наконец начальник станции отпустил девицу – она отошла на пару шагов, и вот тут-то ее и вывернуло наизнанку.

Доктор Салазар сидел на земле, укрытый теплым шерстяным одеялом, но дрожал так, будто голышом очутился на Северном полюсе. В трясущихся пальцах тлела сигарета, и доктор понятия не имел, как она там оказалась. Он даже не затягивался – просто смотрел на то, как змеится струйка сизого дыма, как растет, загибаясь вниз, столбик пепла, а затем обламывается и падает на край одеяла. В любой момент, представлял Салазар, это одеяло могло вспыхнуть, как пропитанная бензином тряпка, он не успеет скинуть его, прежде чем сам обратится в горящий факел. Эта мысль нисколько его не пугала, даже наоборот. Думать о собственной смерти оказалось куда легче, чем о смерти чужой.

Чеканя шаг, к Салазару подошел Григер. Видно было, что он порывается что-то сказать: пышные усы то и дело начинали мелко дрожать, но слова не приходили. Не выдержав, начальник станции достал из кармана мятую пачку, прикурил с четвертой попытки, ломая спички, и не меньше минуты дымил как паровоз, затягиваясь так глубоко и так часто, что в итоге закашлялся и долго не мог прийти в себя.

– Глаза и язык, – наконец сказал Григер. – Ему выдавили глаза и вырвали язык… Шея сломана.

Лицо начальника станции было белым как полотно. От его вовсе не напускной мужественности не осталось и следа. Горящий кончик сигареты метался из стороны в сторону.

– Вы знаете, кто так поступает? – спросил он.

– Сумасшедший? – предположил Салазар, хотя и знал, что ответ неверный.

– Нет, – резко ответил Григер. – Разве что этот псих воображает себя тигром или леопардом. Волком.

– В смысле? – не понял доктор.

– Так нападают дикие звери, – объяснил Григер. – Ломают шею, а после поедают мягкие ткани. Вот что я имею в виду.

– То есть, – Салазар сглотнул слюну, – хотите сказать, что это сделал какой-то зверь?

Григер посмотрел на него так, что на секунду доктор испугался, что тот его ударит. Не со зла, а лишь для того, чтобы хоть как-то выплеснуть свои страх и гнев, обиду и боль. Но начальник станции сдержался.

– Я ничего не хочу сказать, – буркнул он. – Это просто факты.

Утро еще не наступило, но ночь уже ушла, уступив место серым предрассветным сумеркам. Скоро темные макушки деревьев вспыхнут жидким золотом, и с первым лучом солнца начнется оглушительный птичий концерт. Но лес молчал. Он словно бы затаил дыхание.

Григер швырнул недокуренную сигарету под ноги и яростно втоптал в землю.

– Я не понимаю, – сказал он, – как? Как она это сделала? Как она смогла выбраться? Как…

– Она? – переспросил Салазар.

– А кто же еще?! Эта мерзкая тварь, лесная дрянь…

– Не думаю, что это она, – сказал доктор.

– Не думаете? В смысле «не думаете»? Да вы же сами мне рассказали, как она на вас набросилась – там, в сарае.

– Я помню, – вздохнул Салазар. – А еще я помню, что рассказал вам, как видел кого-то этой ночью. Какой-то человек сидел на той крыше.

Доктор махнул рукой, указывая направление. Одеяло упало с плеч, он не стал его поднимать.

Григер провел ладонью по лицу.

– Да, рассказали, – признал он. – Черт! Вы даже не представляете, насколько дико это звучит. Но…

Начальник станции глубоко вздохнул, и плечи его поникли.

– Она была не одна. Это многое объясняет. Мы ее забрали, но кто-то нас выследил и пришел за ней. Проклятье! Может, их тут целое семейство!

– Семейство кого? – поежился Салазар.

Григер скривил рот.

– Откуда я знаю? Это вы здесь специалист. Каких-то дикарей, одичалых психов, черт его знает… Может, это какой-то кровавый культ? В этом лесу кого только не встретишь. От хиппи-отшельников до сектантов-фанатиков. Браконьеры, самогонщики, черные лесорубы, прочий сброд. Мы тут как на войне, пусть никто этого и не замечает.

– Я… – начал доктор, но не нашелся что сказать и понуро опустил голову. Начальник станции сплюнул.

– А на войне, – сказал он, – разговор короткий. Есть ты, и есть враг, и врага нужно уничтожить. Это наша прямая обязанность, и правило здесь одно – либо ты, либо он.

– Уничтожить? – Салазар поднял взгляд. – В смысле…

– Да в прямом смысле! – рявкнул Григер и хлопнул кулаком по раскрытой ладони. – Не может тут быть никаких других смыслов!

– Это… – Салазар сглотнул. – Это противозаконно. Преступника полагается…

– Преступника? – перебил его Григер. – Нет здесь никакого преступника. Тот, кто это сделал, вообще не человек. Это дикий зверь, причем зверь бешеный. И у меня есть четкая инструкция, как поступать с бешеными животными.

И опять Салазар не нашелся что сказать. Он знал, что то, что говорит Григер, неправильно, но в глубине души прекрасно его понимал. Случившееся с Ласло… В голове не укладывалось, как такое может быть.

Доктор посмотрел на девушку-фельдшера. Она сидела на корточках спиной к стене корпуса и рыдала навзрыд. Возможно, их с молодым егерем что-то связывало? Возможно. Но доктор знал, что никогда не решится спросить об этом.

– И что вы собираетесь делать?

– То, что должен, – ответил Григер. – Выследить того, кто это сделал, и уничтожить.

Он силой ударил себя по щеке, размазав неудачливого комара, и показал Салазару ладонь с пятном крови прямо посередине.

– Вот что я собираюсь сделать, ясно?

Доктор торопливо кивнул. Григер, удовлетворенный этим, выпрямился и расправил плечи.

– Среди моих ребят хватает отличных следопытов, – сказал он, глядя на темную стену леса. – Даже не сомневайтесь, господин доктор, мы их быстро найдем.

Настоящее сокровище

Они кружили по лесной поляне – Урдак и девочка с бездонными черными глазами и черным окровавленным ртом. Кружили медленно, не останавливаясь, не спуская друг с друга глаз. Ни один не решался повернуться спиной, оба держали дистанцию.

Урдак был озадачен. Девчушка-то совсем мелкая, ему ничего не стоило наброситься на нее, свернуть ее тощую шею и впиться зубами в еще горячую плоть. Его желудок просил и умолял об этом, едкая желчь стекала струйкой с уголка рта. Но Урдак был не настолько глуп. Он видел, что девчонка не так проста, как кажется, видел ее глаза и видел ее зубы. То, как она на него смотрела… В ее взгляде не мелькнуло даже тени страха. Она, так же как и он, приценивалась, примерялась. Как бы самому не стать ее обедом!

– Вы только посмотрите, мистер Гош, – сказал Урдак. – А кто это тут у нас?

Он вытащил медведя из кармана и вытянул руку, покачивая игрушкой из стороны в сторону. Голова мистера Гоша мотнулась, якобы просто так, но Урдак-то умел понимать его послания. «Будь настороже, – сообщил ему старый друг. – Она опасна!»

Девчонка чуть замедлилась, склонила голову, и в ее глазах Урдак разглядел некое подобие интереса. Он потряс медведем перед собой, голова мистера Гоша едва не отлетела в сторону.

– Дееевочка… Ты хочешь поиграть? – проскулил Урдак. – Смотри, что у меня есть! Хочешь посмотреть поближе?

В ответ девчонка зашипела и отскочила на шаг назад. Черные глаза сверкнули. Нет… Ее так просто не возьмешь. И Урдак, склонив голову, сам отступил на полшага. Они продолжили кружить, как будто танцевали диковинный танец.

– Кто ты? – спросил Урдак. – У тебя есть имя?

Девчонка не ответила, но Урдак и не ждал ответа. Чем-то она напомнила ему черноволосую мерзавку, детеныша Матушки Ночи. Но, конечно, это не она. Слишком тощая и костлявая, с неправильными чертами лица, да еще и без одежды. Ведьма бы такого не допустила. Все, кто жил в ее доме, ели досыта и тепло одевались. И пахло от этой девочки совсем иначе – болотом и лесом, и еще свежей кровью, а вовсе не дымом и домом. Но все же, все же… Урдак вытянул шею, присматриваясь, принюхиваясь. Все же они похожи – эта девочка и глупое воронье отродье. Как если бы одна была отражением другой, но отражением в грязном, кривом, испорченном зеркале, в луже, в болотном омуте, в чужих глазах… Урдак со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы. В его глазах.

– Кто ты? – снова спросил Урдак. – Я тебя знаю? Мистер Гош, мы знаем ее? Она наш друг?

Урдак знал, что ответ на этот вопрос – «нет». У него есть только один друг – мистер Гош, а других друзей нет и быть не может. Эта девочка ему совсем не друг… Но кто же? Почему он освободил ее, вместо того чтобы воспользоваться ее беззащитностью, когда была такая возможность? Почему они бежали вместе и почему она не сбежала от него? Урдак смутился, такого с ним прежде не случалось. Он никак не мог отделаться от чувства, будто знает эту девчонку, несмотря на то, что раньше они не встречались. Разве что… во сне?

– Косточки, – прошипела девочка, низко припадая к земле. – Мягкие косточки…

Ее ноздри широко раздувались, кончик длинного языка скользнул по синюшным губам, глаза сузились. Девочка беспокойно завертела головой. Отличный момент, чтобы напасть, пока она, пусть и на мгновение, потеряла бдительность. Однако Урдак не шелохнулся.

– Сла-адкие… – протянула девочка. – Близко…

Все до единой кости на лице Урдака пришли в движение – как будто перестраиваясь и меняясь местами, отчего черты стали резче и жестче. Урдак сжал мистера Гоша в кулаке так, что тот обиженно заскрипел, а затем затолкал игрушку глубоко в карман.

Где-то далеко хрустнула сухая ветка. Послышались приглушенные голоса. Ветер донес запахи пота и дыма, огня и железа, страха и крови… Урдак знал, что это значит – опасность рядом. Не всегда он был охотником. Случалось и такое, что охотились на него.

По телу прокатилась нервная дрожь. Мышцы напряглись, натянулись жилы… Он был готов кинуться в сторону, в спасительную тень лесной чащи. Туда, где он знал все тропы и где никто не сможет его выследить. Но он остался стоять на поляне, глядя на сжавшуюся девчонку.

Урдак вдруг понял, что не может ее бросить. Не может оставить ее один на один с преследователями. Отнюдь не из жалости, не из сострадания, не из симпатии… Нет – все эти «благородные» чувства ему неведомы. Урдака удержала исключительно жадность.

Ему нужна эта девчонка. Глядя в ее непроглядно-черные глаза, на спутанные космы и торчащие ребра, Урдак увидел за ними нечто совершенно иное: возможности. Не важно, кем она была, не важно, откуда взялась, даже ее имя не имело значения. Главное, что она была ключом. Его пропуском, и не куда-нибудь, а прямиком в Дом Матушки Ночи. Урдак еще не знал, как работает этот ключ, но с этим он разберется. Сейчас же важно другое: девочка – настоящее сокровище, а сокровища нужно беречь.

– Эй, ты! Держись ко мне ближе. – Урдак поправил на голове цилиндр. – Держись ближе и не отставай. Нас ждет веселый денек.

Девчонка хищно оскалилась.

Только сказки

На душе у Ивы было неспокойно. Что-то странное творилось в лесу, что-то плохое. Беспричинная тревога давила на грудь, сжимала сердце и не давала сосредоточиться даже на самых простых делах. Ива пыталась читать – буквы не складывались в слова, взялась чинить оперение на стрелах – так все испортила.

За ужином дела обстояли не лучше. Превосходный утиный суп, который приготовила Повариха, показался ей безвкусным. Пока остальные жильцы Дома Матушки Ночи ели, и нахваливали, и просили добавки, Ива скребла ложкой по дну тарелки, вылавливая бледные кружочки моркови, и откладывала их в сторону. Если бы это заметила Повариха, всем им несдобровать – Роза по-настоящему обижалась, когда ее стряпне не воздавали по заслугам.

Однако за ужином Роза и сама выглядела растерянной и подавленной. То и дело она замирала, устремив пустой взгляд на некую невидимую точку. Апофеозом ее отрешенности стало то, что она подала Некто Тощему утиное крылышко. В другой раз Повариха нипочем бы не допустила подобной бестактности. К чести человека-птицы, он не стал раздувать скандал, а молча обменялся тарелками с соседом. И этого Повариха так же не заметила.

Ива хотела спросить у Розы, что случилось, однако после ужина та улизнула и затерялась в глубинах дома. Сил же ее искать у Ивы не нашлось, тем более что не было никакой гарантии, что она ее найдет. Так уж устроен Дом Матушки, что в лабиринтах темных коридоров затеряться куда проще, чем в самой густой лесной чаще.

Ночь Ива провела в своей комнате и своей постели.

Спала она с распахнутыми настежь окнами, но это не то же самое, что спать в лесу под звездами. В лесу на нее бы набросились комары и мошки, однако к Дому Матушки Ночи они подлетать побаивались. Казалось бы, при таком раскладе, когда никто не гудит и не звенит над ухом, Ива должна спать без задних ног. Но ничего подобного. Ей было то холодно, то жарко, душно, несмотря на ветерок из раскрытого окна. Она ворочалась с боку на бок, несколько раз перекладывалась головой то к окну, то к дверям и всерьез раздумывала над тем, не пойти ли спать на крышу.

Лишь под утро Иве удалось задремать. И ей снова приснился сон про черное лесное озеро и диковинную рыбу с человеческим лицом. Снова эта рыба звала ее в бездонные глубины, и на этот раз она пела ей песню без слов. Ива ее не слышала, но ощущала каждой клеточкой своего тела – медленная тягучая мелодия текла через нее, заполняя собой все и вся. Она звучала то выше, то ниже, и ее невозможно было не слушать. Ива дрожала и металась, как птица, попавшая в силки. В итоге запуталась в простынях и оттого проснулась. За окном уже забрезжил рассвет.

Ива выбралась из постели и, шлепая босыми ногами по сырому от росы полу, подошла к окну. Лес за оградой вознесся черной стеной, укутанной белым саваном утреннего тумана. Стеной неприступной, если не знать тайных троп и ходов, но Ива их знала.