Дневная жара спала. Звенели цикады. Пахло апельсиновым цветом и немного мазью, которую Грета наотрез отказалась смывать, поелику время еще не пришло. Мне осталось подчиниться и, в очередной раз промыв Барсиковы раны, которые медленно, но затягивались, оставить их наедине, что я и сделала с превеликою охотой.
Чудесным образом обретенные деньги требовали быть потраченными, если не сразу и все, то хотя бы частично, что и привело меня к кондитерской. Поначалу я намеревалась даже – о, благословенные времена студенческих кутежей! – заглянуть в трактир или посидеть в кафе, как то делают благородные дамы, но в последний момент передумала. На благородную даму я и в лучшие свои времена не тянула.
Впрочем, с данным фактом я уже пару лет как смирилась… пожалуй, с того вечера, когда мой дорогой и единственный, с которым я всерьез вознамеревалась прожить жизнь в любви и согласии, подробно объяснил, почему мечты мои так мечтами и останутся.
Сволочью он был.
Но сердцу не прикажешь. Сердце потом еще долго и муторно ныло, стоило увидеть его. Да что там, увидеть, вспомнить… и сейчас вот не к месту.
Женится на Мариссе?
Пускай себе… а мне и тут неплохо.
Сижу вот на лавочке, в тени разросшегося розового куста. Цикад слушаю. И собираюсь вкушать эклер. И вообще, вдруг да случится чудо, Грета реализует безумный свой план и мы разбогатеем?..
Я зажмурилась, представляя гору денег. Нет, то есть сначала горку, такую, невысокую. По колено примерно. Гретино колено. Потом вдруг стало смешно, если уж представлять, то от души. Пусть гора будет с сестрицу ростом. А лучше с меня, я всяко повыше.
Воображаемая куча росла. Цикады стрекотали. Душно, богато пахли розы. В руках у меня был эклер. В кармане деньги. Что еще для счастья нужно?
И, решившись, я открыла рот, когда… протяжно и зловеще заскрипела калитка. Не та, которая выходила на улицу, ее, воображаемых клиентов ради, приходилось содержать в порядке. Но вот была еще задняя, махонькая, по семейному преданию, созданная исключительно для того, чтобы тайно сбегать из дому. На свидания.
Я торопливо сунула эклер в рот и проглотила, почти не жуя.
Свидания нам не грозили. А вот ворья в округе хватало. Прежде-то они, меня опасаясь, дом стороной обходили, но все хорошее когда-нибудь да заканчивается. Коробку с оставшимися эклерами я спрятала под лавочку. Вернусь и доем.
Сняла ботинки. Носки мигом промокли. Надо же, и роса выпасть успела, пока я тут… мечтаниям предаюсь. Ничего, вот пугну вора, вернусь, и продолжим.
Я ступала бесшумно, как матушка учила, пусть и подбиралась не к умертвию или, упасите боги, личу, а к наглецу, решившему, что если у некроманта с личной жизнью не ладится, то его и грабить можно. Мысль эта наполняла душу мою праведным гневом. А пальцы сами выплетали полузабытую, как мне казалось, вязь проклятия.
Ничего серьезного, я закон нарушать не собираюсь.
Меж тем луна закатилась за тучи, надо полагать, для придания пущей зловещести антуражу. Окна дома светились. Как-то неровно светились, этаким зыбким болотным светом, в котором доминировал характерный зеленый спектр.
Я аж сама замерла от удивления.
Потом, правда, вспомнила, что на задний двор выходят как раз кухонные окна, а на кухне Грета экспериментирует. И, судя по цвету пламени, вспомнила она про анатор и прочие, полагающиеся нормальному алхимику, атрибуты.
Небось и травы свои жечь станет или еще какую пакость. В общем, на месте вора я крепко призадумалась бы, стоит ли лезть в дом. Но похоже, благоразумие ему свойственно не было.
К темноте я привыкла быстро, да и заклинаньице одно вспомнилось, домашнее, от маменьки доставшееся с проклятьицем на пару. В общем, видела я и заросли малинника, и крапиву, что нынешним годом уродилась особо буйною, и тощий зад вора, в оные заросли – вот бедолага! – с головою нырнувшего.
– И чего тебе, недобрый человек, надобно? – ласково осведомилась я, а чтобы вопрос мой ответом уважили, огненный шарик на ладони подбросила.
К огненным шарам люди, как успела заметить, с большим пиететом относятся.
Вор, однако, ответом меня не удостоил, пискнул и попытался в заросли с головою нырнуть. Вот это он зря. Я нашу малину знаю, в нее Грета свои зелья выливает, те, которые не удались. А что, удобно, окошко открыл, и плескай себе…
Малине это только по вкусу.
Стебли выросли в мое запястье толщиною, листья жесткие с краями острыми, что бритва, а цветет синеньким. И ягоды синими выходят, правда, несъедобными. Ну, во всяком случае, человека, который бы их попробовать решился, мы не нашли. А самим как-то боязно, что ли.
– Куда? – Я шарик убрала и вора схватила за ногу. – Застрянешь, дурашка…
Нога дернулась, избавляясь от сапога. И вор вьюном юркнул в заросли, к вящей радости малины. Стебли зашевелились, мне даже послышалось, что сыто заурчали. Надо будет сказать Грете, чтобы прекращала свои эксперименты, а то этак малина и нас сожрет…
Закачались глянцевые листья, пытаясь обнять жертву…
– П-помогите! – вор взвизгнул и подался назад. И верно, вот только от нашей малины так просто не уйти. Я проклятие развеяла – похоже, оно лишним будет – и, стянув второй сапог, не специально, я ж не виновата, что у него сапоги так легко стягиваются, вцепилась в тощие щиколотки. – П-помогите…
– Помогаю, – пропыхтела я. – Не дергайся.
Он задергался еще сильней, и малина издала протяжный утробный звук.
– Цыц, – я погрозила ей пальцем, но эта поганка лишь поплотней попыталась стебли сомкнуть, явно не желая отпускать жертву. Та слабо подергивалась, но была жива.
А то мне в хозяйстве еще трупов не хватало.
– Спалю, – я продемонстрировала огненный шарик, и малина с разочарованным шелестом разомкнула плети, мне показалось, что она даже выплюнула несчастного вора, во всяком случае, вывалился он к самым моим ногам.
И вот тут-то облако с луны сползло, а я пожалела, что вообще вмешивалась. Ну дожевала бы малина эльфа, так они все стремятся с природой единиться, вот бы и съединился, а я потом честно сказала бы, что понятия не имею, где он.
Малина, точно догадываясь об этих моих мыслях, потянулась к бледным эльфийским рукам. И ногу обвила, ласково так, примеряясь.
Он вяло дернулся и сделал попытку отползти…
– Уберите ее! – не то приказал, не то попросил он, но для приказа наглости в тоне не хватало. И вообще голос его дрожал, выдавая, надо полагать, душевное волнение.
А что, эльфы – существа с тонкой натурой. Их беречь надобно.
Да и… пусть я некромант, но не убийца же.
– Оставь его, – попросила я. – Он невкусный.
И лист ближайший погладила. Малина тотчас протянула еще десяток, а заодно уж и ветку крупных бирюзовых ягод.
– Спасибо.
Ягоду я сорвала. И любезно протянула эльфу, так сказать, в знак добрых моих намерений. Он же, натянув сапоги, поднялся. А все-таки… как его зовут?
Туриэль? Тириниэль?
Вот помню, что на «т» и «эль» в конце, а между ними еще какие-то буквы. От ягоды он отказался.
– Вы… – он вытащил из растрепанных волос веточку. – Вы…
– Я, – почти миролюбиво согласилась я, потому как отрицать очевидное привычки не имела. – А вы тут кого-то другого увидеть ожидали?
Малина одуряюще пахла ванильным мороженым. Нет, это ж как надо было над растением извратиться? А я тоже хороша, не обращала внимания. Ничего, вот вернусь, сразу и поговорим о правилах безопасной алхимической работы. Безопасной – в смысле для окружающих.
– Я премного признателен вам, – он отвесил изящный поклон.
– Не за что.
При лунном свете он был еще более хорош, чем при дневном. И листья в волосах красоты не убавляли, а разодранная в клочья рубашка и вовсе гляделась… в общем, приличным девушкам, ни разу замуж не сходившим, не пристало разглядывать эльфов в такой вот рубашке.
Тем более что эльфы оные испортили вечер.
И со вздохом – вот хорош он, хорош… томный, бледный… ресницы трепещут, взгляд умоляющий… а я тут перед ним босая и с малиной в руке.
В доме громыхнуло, и из приоткрытого окошка потянуло серой… Она там что, демонов вызывает? С Греты станется. Она для своего котика и демона на ингредиенты изведет.
В общем, от дома мы с эльфом шарахнулись одновременно.
Столкнулись. И поспешно отступили друг от друга, потому как еще решит, что и я его белого тела домогаюсь. Эта мысль и вернула меня в сознание.
Эльф. Ночью. Прокрался. И почти проник в дом.
– Что вы здесь забыли? – прошипела я, раздумывая, стоит ли звать стражу или все-таки лучше не впутывать власти в наши проблемы. Небось эльф-то хорошего рода, состоятельный, и в управе у него свои люди имеются.
Нет, управы нам не надо. Сама разберусь.
– П-позвольте м-мне об-б-бъяснить, – он, кажется, вновь покраснел, – н-но если м-можно… н-не…
И указал на малину, которая к беседе прислушивалась с несвойственным растению интересом.
– Отдыхай, дорогая, – сказала я. И, повернувшись к эльфу, велела: – Идем.
Ослушаться он не посмел.
В дом я его, естественно, не потянула. А вот на лавочку присесть позволила, бедолагу ноги с трудом держали. Правда, на розы он покосился с немалой опаской.
– Они обыкновенные, – успокоила я гостя, правда, не добавила, что сама в том не уверена, но просто очень надеюсь.
– В-ваше растен-ние очень н-необычно, – заикался он весьма очаровательно. – Н-никогда н-не видел н-ничего п-подобного.
– Грета постаралась.
– С-сторожевая… м-малина?
– Она самая.
– П-перспективно… б-благодарю еще раз за п-помощь… – Он встал.
– Стоять. Итак, благородный…
– Тиритриниэль…
Вот оно как… ну да, теперь понятно, почему я имечко не запомнила, такое он и сам небось разучивал первые полсотни лет жизни.
– Извольте объясниться. – Я малину на лавочку положила. – Что вы делали ночью в нашем саду?!
Тири… в общем, на физии Эля появилось выражение величайшей скорби, словно я не вопрос задала, а известила его о том, что визитом своим он нанес репутации моей дорогой сестры непоправимый ущерб и теперь, дабы обелить имя ее девичье, просто-таки обязан на ней жениться.
Нет, подобная мысль, конечно, была, но… эльфу и так досталось.
– Видите ли, многоуважаемая Юстиана…
Надо же, имя мое запомнил.
А многоуважаемой меня так и вовсе не называли, разве что наш преподаватель изящных манер, которому эти самые манеры крепко мешали выразить свое ко мне отношение в более доступной для восприятия форме.
– Дело в том, что моя м-матушка п-пожелала, чтобы я п-принял участие, – он заикался и краснел. Мило так… очаровательно просто. – В делах семейных… и п-причинил д-добро.
– Кому?
– Людям п-причинять д-добро мне еще рано. Мама п-полагает, будто я недостаточно крепок… п-психически.
Это верно, чтобы причинять добро людям, нужно иметь не только крепкие нервы, но и крепкие кулаки. А эльф при всей его вековой мудрости… хотя что-то меня и насчет мудрости сомнения брали, в общем, он и вправду не выглядел готовым к столь серьезной миссии.
– Она с-сказала, что н-надо н-начать с м-малого. С животных, – с облегчением выдохнул он. – Извините, я к-когда н-нервничаю, н-начинаю з-заикаться…
– Не надо нервничать, – я ободряюще похлопала эльфа по руке. – Значит, с животных?
Он кивнул.
– Это м-мое п-первое з-задание. И я н-не м-могу п-провалить его.
Что ж, где-то в глубине души – очень в глубине, как утверждала сестрица, моя душа воистину была бездонна – я ему сочувствовала. Помню свое первое задание, и старое сельское кладбище, и упыря вертлявого, за которым до рассвета гонялась, и то лишь чудом упокоила, а мне потом претензии выдвинули, что могилы потоптала, памятники порушила…
– Скажите, что сигнал был ложным.
– Соврать?! – в зеленых очах эльфа плескался ужас.
Ну да, врать эльфам не с руки… хотя, помнится, продали мне как-то, в лучшие еще времена, когда имела я возможность по эльфийским лавкам прогуливаться, шампунь ручной работы, обещая, что волшебный аромат его будет долго держаться.
Держался.
Не соврали. Правда, забыли упомянуть, что при контакте с кожей аромат меняется, а перемены индивидуальны. И не виноваты они, что в результате я источала ароматы вяленой воблы.
Вот соседу нашему понравилось даже.
Он моими волосами пивко занюхнуть пытался.
– Я д-должен уб-бедиться, что вы не м-мучаете животных! – воскликнул Эль, чье имя вновь самым благополучным образом стерлось из памяти. – И если н-надо, я д-добьюсь с-судебного разрешения…
– Не надо! – поспешила заверить его я. – Зачем нам судебные разрешения? Мы сами разберемся… приходите завтра.
– З-завтра? А п-почему…
