– М-могли п-пострадать люди!
– Ага, – я встала на карачки, может, поза и не самая изящная, однако наиболее в моем положении устойчивая… что-то захрустело, и платье вдруг начало расползаться.
Твою ж…
– Это в высшей степени б-безответственно! – он и не подумал помочь даме подняться. То ли не держал меня за даму, в чем я, честно говоря, его понимала, то ли просто был слишком раздражен, чтобы обращать внимание на такие вот мелочи. Я же, сдернув с Гретиной постели покрывало – розовое и густо расшитое сердечками, – замоталась в него с головой.
– Что вы сделали с нашим котиком?
– Что? – Эль раскрыл было рот, чтобы разразиться очередной гневной тирадой, хотя и не понимаю, с чего бы ему злиться, это ведь он к Барсику полез. Ушел бы потихоньку, как и планировалось, и все было бы замечательно.
– С котиком нашим, – сказала я, присаживаясь на кровать, – что сделали?
Ноги не держали.
То ли из-за треклятых каблуков, то ли от волнения.
– Котика помните? – я попыталась содрать туфлю, но она, еще недавно сама норовившая соскочить с ноги, теперь будто намертво к ней приклеилась. – Там был. – И я пальцем в потолок ткнула.
Терзали меня смутные сомнения, что тишина на чердаке не сама собою воцарилась. Эль кивнул.
– Мы его Барсиком назвали…
– Б-барсиком… – повторил он тихо.
– Вот… так что вы с ним сделали?
– Л-ликвидировал…
– Что?
Нет, говорила мне мама, не связывайся с эльфами! До добра не доведут… или она это про гномов? Или вообще про мужчин? Неважно.
А маму надо было слушать.
– Ликвидировал, – повторил эльф, точно я на глухоту жаловалась.
– Как?
– Об-быкновенно…
Вот значит… обыкновенно… защитник животных, чтоб его. Я все-таки содрала треклятые туфли, жалея, что не могу поступить подобным образом и с платьем. Оно, съехав с груди, на бедрах держалось крепко, и промокший подол самым отвратительным образом лип к ногам.
– В-вы к-куда?
– Я туда, – я мрачно указала на лестницу, хотя пассаж о ликвидации не оставлял сомнений, что Барсика больше нет. И значит, пропали наши сорок пять золотых, уплаченные за участие в выставке, и вообще сам план, который в кои-то веки имел все шансы на успех. Мазь в отличие от прочих Гретиных изобретений работала! А теперь вот…
Я рванула подол вверх, походя отметив, что шелковые чулки тоже не пережили падения с лестницы. Тетушка, конечно, предложила бы их заштопать или на худой конец использовала бы для хранения лука, но меня подобная альтернатива ввергала в глубокую меланхолию.
Эльф оскорбленно сопел сзади.
Интересно, чего он ждал? Благодарности?
– И дверь сломали, – мстительно заметила я, потому как вышеупомянутая дверь висела на одной петле. – И замок…
– Я в-вас спас! – Клянусь, мне не надо было оборачиваться, чтобы понять – он покраснел.
– А я вас просила меня спасать?
Я подняла покрывало.
На чердаке царил беспорядок… нет, он там царил всегда, даже в самые благословенные времена тетушкиной власти, ибо и ее сил не хватало, чтобы убираться еще и там. Но беспорядок – это одно, а хаос… сломанный табурет, обломки клетки, обрывки какого-то тряпья, которое прежде мирно покоилось в сундуках, лужи крови… или нет, не крови, а перебродившего варенья, уж не знаю, как оно на чердаке оказалось.
Знакомый гул мух, которые уже почуяли поживу.
И мертвый Барсик.
Сейчас он, развалившийся на старой столешнице из мореного дуба, выкинуть которую у тетушки рука не поднялась – она вообще была категорической противницей выбрасывания вещей, – казался мне таким… милым. Беззащитным. И главное – пушистым.
Я всхлипнула… нет, я не собиралась плакать. Я, и когда маму хоронили, не плакала… и потом тоже… и вообще я плакать не умела, то есть я думала, что не умела.
– В-вы в-вообще п-представляете, что эт-то т-такое? – эльф вовремя подал голос, потому и потока слез не случилось.
– Барсик это, – я подошла к павшему герою, на морде которого и сейчас было выражение упрямого несогласия с этим жестоким миром.
– Это, п-позвольте заметить, орочий маншул.
– Кто?
Знакомо прозвучало, красиво… Я и представила, как на клетке нашего Барсика висит гордая табличка: «Маншул орочий одноглазый».
– Орочий м-маншул. Его на стойбищах держат. Охотится на мелкую нечисть.
– Вот видите, – я потрогала шерсть, – какой полезный был зверь.
До чего мягкая… Интересно, а если из него шубу сделать? Нет, на шубу точно не хватит… вот если шапку там или воротник… старое теткино пальто перелицевать – и воротник. Должно бы неплохо смотреться.
И в голове щелкнуло. Конечно.
Меховая лавка старого гнома и теща его, свежепохороненная, но не нашедшая в себе сил расстаться с любимым зятем. Явилась, так сказать, проведать, покупательниц пугала, шубы перебирала, бормотала что-то про недогляд. Нехарактерное, если честно, для нежити поведение, но, с другой стороны, из гнома и нормального умертвия не получается.
С тещей мы разобрались быстро.
А гном потом еще плакался, что не только быстро, но и грязно. Я своей методой ему товару на сотни золотых попортила. Особенно сокрушался по поводу шубы из орочьего маншула. Дескать, очень редкий зверь… Опасный.
И шубу ту я прекрасно помню. Там мех был куда пожиже и цвета другого, серого, пыльного будто.
– Одомашненные на с-стойбищах живут, – эльф стоял на пороге, являя собою фигуру прескорбную. – А эт-то д-дикий… д-дикие маншулы считались вымершими…
И значит, треклятая медаль была у нас в кармане.
Несправедливость случившегося, да и вообще собственной жизни, заставила меня склониться над бедным маншулом, который, увы, был безвозвратно мертв.
– То есть, – я не отказала себе пустить в голос яду, – вы, вместо того чтобы защитить последнего представителя вида, его убили?
– Я?! – похоже, с этой точки зрения эльф проблему не рассматривал.
– Ну не я же! Я, между прочим, просила вас не вмешиваться…
В голове возникла совершенно бредовая мысль.
– Д-дикие животные опасны! А маншулы… очень оп-пасны! Он меня едва не загрыз!
И это было бы проблемой. Но эльф был жив, а вот маншул – нет.
– Знаете, это все выглядит как саботаж. – Я встала – все одно мертвого маншула поцелуем не оживить. – Моя сестра купила это несчастное животное у живодеров! Она хотела его спасти! И спасла! Мы несколько дней выхаживали его, а появились вы, проникли в дом обманом…
– Я…
– Сказали, что защищаете животных, – я поправила покрывало, которое норовило сползти, не осознавая, что время для соблазнения прошло, – а сами… сами… – всхлипнула я совершенно искренне.
– Н-но…
– Ворвались на чердак, где наш маншул восстанавливал душевное спокойствие, столкнули меня с лестницы… – я пощупала голову. – Между прочим, у меня сотрясение может быть! Не говоря уже о том, что я вообще могла шею сломать…
Эльф краснел. И бледнел. Серел.
В какой-то момент мне стало не по себе, вдруг да сердце у него слабое, эльф же! Они вообще чувствительные очень.
– …и, пользуясь тем, что я пребывала в бессознательном состоянии, убили беззащитное животное…
Насчет беззащитного я, конечно, переборщила, но…
– Я… п-простите…
– Я буду жаловаться, – сказала я, скрестив руки на груди. – В это ваше общество защиты животных. Пусть разберутся.
– Н-не надо! – Эль сделал шаг назад.
– Стоять!
Не хватало, чтобы это недоразумение с лестницы сверзлось. С него станется. Эльф от моего окрика вздрогнул и замер, вжав голову в плечи.
– М-может, м-мы д-договоримся? – предложил он шепотом.
– Как?
– Я… я к-компенсирую ущерб… – Эль потер лоб, украшенный живописной царапиной. Надеюсь, шрамов не останется, иначе ущерб придется компенсировать уже мне. А я эльфийского целителя не потяну, даже если продам теткин дом со всем барахлом в придачу.
Но предложение было весьма заманчивым…
– Что ж, – я вытащила из волос матерчатую розу, – такие вещи следует обсудить в спокойной обстановке…
Эль покинул наш дом через час.
Уходил он с четким осознанием непреложности того факта, что нести добро людям и вправду занятие не из легких. Надеюсь, что следующую свою попытку облагодетельствовать мир путем активного вмешательства в дела, его напрямую не касающиеся, он предпримет еще не скоро.
С другой стороны, мне было грех жаловаться.
Полторы тысячи золотых – неплохая цена за мертвого котика. Тем более что, если быть честной, мертвым котик мне нравился куда больше, чем живым.
Да и была у меня одна идея…
Безумная, как весь этот треклятый план.
Леди Алауниэль, прозванная также Хрустальной Лилией, что ей весьма льстило, поскольку всецело отражало то стремление к истинной красоте и хрупкости, которое свойственно каждой эльфийке, шествовала по дорожке.
По левую ее руку, отступив ровно на три шага, не средней длины, но коротких, что свидетельствовало о высочайшем доверии, держался секретарь. Полукровка, что несколько печалило леди Алауниэль, поскольку человеческие черты привносили в почти совершенный облик Лагастиэля некоторую раздражавшую дисгармонию, которая сегодня как-то особенно была заметна. Вероятнее всего, потому, что людей в Королевском саду собралось множество.
Леди Алауниэль людей недолюбливала, пусть и предпочитала об этом помалкивать из соображений исключительного воспитания и политической целесообразности. Но видят светлые боги, порой терпение ее, немало тренированное воспитанием супруга и сына, подвергалось ужасающим испытаниям. Как вот сегодня.
Нет, в следующем году мероприятие стоит сделать закрытым. Для избранных.
– Дорогой, – обратилась леди Алауниэль к сыну, который шел по правую ее руку, но дистанцию, подобающую его положению, не держал. Он то и дело забывался и отставал на пять шагов, что могло быть истолковано превратно – леди Вилиниэль, встреченная якобы случайно, всенепременно пустит слух о сыновней непокорности или даже, упасите боги, о ссоре… вечно она все преувеличивает. А порой мальчик подступал слишком уж близко, демонстрируя неприглядную эмоциональность.
И задумчивый какой. Отрешенный.
Быть может, влюбился? Леди Алауниэль нахмурилась, но вспомнила, где находится.
– Дорогой, – повторила она очень ласково, и Тири вздрогнул. – Ты не приболел?
– Я здоров.
Какая граничащая с грубостью краткость. Неужели забыл о том, что отвечать старшим надлежит почтительно и подробно, но не забывая о границе, которая отделяет вежливость от болтливости?
И все-таки мальчик у нее получился неудачненький. Не хватало ему ни величественной сдержанности отца, ни изысканной красоты Хрустальной Лилии. И умом не отличался, наставники с ним намучились…
– Дорогой, ты ведь помнишь, где мы находимся? – тон леди Алауниэль был мягок, обманчиво мягок.
– Да. Забудешь тут…
Леди Алауниэль нахмурилась.
Все же не следовало привозить его в город. Мальчик слишком юн, подвержен тлетворному влиянию, а какое еще влияние могут оказывать люди? А еще эта нелепая его идея о самостоятельности… Леди Алауниэль прекрасно известно, что самостоятельность – не для ее сына. И естественно, она постарается донести эту мысль до Тири. Но дома. Выяснять отношения на людях – удел людей.
– Тогда, будь добр, улыбнись. Нет, дорогой, не так. Улыбнись непринужденно. Помнишь, я тебе говорила потренировать непринужденную улыбку перед зеркалом. Ты тренировал?
