Айзек Азимов "На пути к Академии"

– Сир, я не говорил, что…

– И не надо. Не надо ничего говорить. Я уже наслушался. Значит, так: ситуация у вас в руках, но мне нужны результаты. На моей стороне по-прежнему императорская гвардия и вооруженные силы. Они останутся мне верны, и, если дело дойдет до серьезных беспорядков, я не растеряюсь. Но для начала я дам вам шанс.

Изображение вспыхнуло и исчезло, а Селдон еще долго сидел, глядя на экран.

Впервые с того самого злосчастного момента, когда восемь лет назад он обмолвился о психоистории, он вынужден был столкнуться с неразрешимой задачей: от него требовали то, чего у него не было.

А было-то всего – дикие, неоформленные, призрачные мысли да то, что Юго Амариль называл интуицией.

Глава 21

За два дня Джоранум покорил Трентор. Где-то он бывал сам, куда-то выезжали его помощники. Как Гэри сказал Дорс, кампания была проведена прямо-таки по-военному.

– Ему бы родиться пораньше, – заметил он, – и вышел бы из него отличный адмирал. Балда, разменивается на политику.

– Разменивается? – удивилась Дорс. – При такой прыти он через неделю станет премьер-министром! Есть сообщения о том, что кое-какие гарнизоны переходят на его сторону.

– Все это скоро кончится, Дорс, – покачал головой Селдон.

– Что «это»? Триумф Джоранума или Империя?

– Триумф Джоранума. История с роботом, конечно, наделала жуткого шума, в особенности эта листовка, но стоит немного поразмыслить весьма трезво, хладнокровно, и люди поймут, как нелепо это обвинение.

– Но, Гэри, мне-то ты можешь не лгать. Зачем ты-то притворяешься, что это все нелепо? И как только Джоранум мог узнать о том, что Демерзель – робот?

– А, ты про это? Рейч ему рассказал.

– Рейч?!

– Да. Он отлично справился с порученным делом и вернулся с обещанием Джоранума сделать его в один прекрасный день главой правительства Даля. Конечно, ему поверили. Я знал, что так и будет.

– То есть ты сказал Рейчу, что Демерзель – робот, и велел передать это Джорануму? – в ужасе спросила Дорс.

– Нет, этого я сделать не мог. Ты понимаешь, я ведь не мог сказать Рейчу, да и кому бы то ни было, что Демерзель – робот. Рейчу я, как мог, внушил, что Демерзель – не робот. А вот Джорануму он должен был сказать, что тот – робот. Так что у Рейча – самая твердая убежденность, что Джорануму он солгал.

– Но зачем, Гэри? Почему?

– Не из-за психоистории, я тебе честно скажу. Ты не уподобляйся, пожалуйста, Императору и не считай меня волшебником. Я только и хотел, чтобы Джоранум поверил, будто Демерзель – робот. Он ведь микогенец по рождению, так что его детство и юность наверняка прошли под флагом легенд о роботах. Значит, ему было бы легче поверить в такое, и он легко поверил да еще и решил, что народ поверит вместе с ним.

– Разве он не ошибался?

– В каком-то смысле – да. Когда пройдет первый шок, люди опомнятся и поймут, что все это – безумная выдумка, ну, если не поймут, то, по крайней мере, так подумают. Я убедил Демерзеля дать интервью по субэфирному головидению, которое будет передано на ключевые планеты Империи и в каждый из секторов Трентора. Он должен будет говорить о чем угодно, только ни словом не упоминать о роботах. Поддерживать эти разговоры сейчас смерти подобно. Люди будут слушать во все уши, но ничего не услышат о роботах. А потом, в самом конце, ему будет задан сакраментальный вопрос насчет листовки. Ему же надо будет только расхохотаться в ответ.

– Расхохотаться? Никогда не видела, чтобы Демерзель смеялся. Он и улыбается-то редко.

– На этот раз придется, Дорс. Ведь это единственное, чего никто не ожидает от робота. Ты же видела роботов в фантастических фильмах? Там они всегда суровы, бесчувственны, бесчеловечны – такими их и представляют себе большинство людей. Так что Демерзелю и нужно будет одно-единственное – расхохотаться. И вот еще что… Помнишь Протуберанца Четырнадцатого – правителя Микогена, верховного жреца тамошней религии?

– Еще бы. Суровый, бесчувственный, бесчеловечный. Он тоже никогда не смеялся.

– И на этот раз не рассмеется. Понимаешь, я проделал уйму работы в отношении Джоранума с того самого злосчастного дня, когда схлестнулся с его приспешниками на поле. Я знаю теперь его настоящее имя. Знаю, где он родился, кто его родители, в какой школе он учился в детстве, и все эти документально подтвержденные сведения я отправил Протуберанцу Четырнадцатому. А я не думаю, чтобы Протуберанец жаловал Отступников.

– Но ты вроде бы говорил, что дискриминация тебе противна.

– Противна. Но я ведь не передал эту информацию на головидение, а все сообщил именно тому, кому и должен был сообщить, то бишь Протуберанцу Четырнадцатому.

– Вот он и начнет кампанию по дискриминации.

– Ничего у него не выйдет. Никто на Тренторе не обратит никакого внимания на Протуберанца – что бы он ни говорил.

– И что же тогда из этого выйдет?

– Увидим, Дорс, увидим. У меня нет результатов психоисторического анализа ситуации. Я даже не знаю, возможен ли такой анализ в принципе. Просто надеюсь, что ход моих мыслей верен.

Глава 22

Эдо Демерзель рассмеялся.

И не в первый раз. Они втроем – он, Гэри Селдон и Дорс Венабили – сидели в экранированной комнате, и ему то и дело по сигналу Гэри нужно было хохотать. Когда он откидывался на спинку кресла и оглушительно, раскатисто хохотал, Селдон качал головой.

– Нет, неубедительно. Не верю, – повторял он снова и снова.

Тогда Демерзель улыбнулся и рассмеялся, как смеялся бы человек, задетый за живое. Селдон недовольно поморщился.

– Ну и работенка… Я понимаю: рассказывать тебе анекдоты бесполезно. Ты можешь решить эту задачу только умом. Тебе нужно просто запомнить звучание смеха.

– А может, фонограмму пустить? – предложила Дорс.

– Нет! Это не будет Демерзель. Тогда мы все превратимся в компанию идиотов. Нет-нет, так не пойдет. Попробуй еще разок, Демерзель.

Демерзель попробовал, и Селдон наконец удовлетворился.

– Отлично. Запомни этот звук и воспроизведешь его, когда тебе зададут вопрос. Выглядеть ты должен искренне удивленным. Невозможно смеяться с каменным лицом. Улыбнись – ну, немножко, совсем капельку. Попробуй вот так рот скривить. Вот-вот. Совсем неплохо. А можешь увлажнить глаза?

– Что это такое – «увлажнить»? – возмущенно вмешалась Дорс. – Никто не «увлажняет» глаза. Это всего-навсего образное выражение.

– Не только, – возразил Селдон. – Бывает так, что человек не плачет, но глаза его увлажняются – от грусти, от радости, и вполне достаточно, чтобы оператор поймал отражение света от этих набежавших на глаза слез, вот и все.

– Нет, ты что, действительно ждешь, что Демерзель зальется слезами?

А Демерзель совершенно спокойно сказал:

– Это вовсе не трудно. Мои глаза время от времени производят слезы – для того, чтобы очищать глаза. Но слез бывает немного. Правда, я могу попробовать представить, что в глаза попала соринка, ну или еще что-нибудь в таком роде.

– Попробуй, – согласился Селдон. – От этого не умирают.

И вот настал день трансляции интервью с премьер-министром по субэфирному головидению. Демерзель сначала выступил с речью и говорил в обычной своей манере – холодно, сдержанно, информативно, без всякой патетики. Люди в миллионах миров во все глаза смотрели и во все уши слушали, что говорит Демерзель, но не слышали ни слова о роботах. Наконец речь подошла к концу, и Демерзель объявил, что готов ответить на вопросы.

Ждать ему пришлось недолго. Первый же вопрос оказался тем самым, сакраментальным:

– Господин премьер-министр, вы – робот?

Демерзель несколько мгновений спокойно смотрел на тележурналиста. А потом улыбнулся, плечи его слегка затряслись, и он расхохотался. Смех его не был громким, оглушительным, но так искренне мог смеяться только тот, кому подобное предположение показалось донельзя потешным и нелепым. Смех премьер-министра звучал так заразительно, что многомиллионная аудитория замерла, а затем принялась хохотать вместе с ним.

Демерзель дождался, пока смех стихнет в студии, и, утерев набежавшие на глаза слезы, спросил у журналиста:

– Ответить? Вы хотите, чтобы я ответил на этот вопрос?

Улыбка еще не сошла с его лица, когда экран погас.

Глава 23

– Уверен, – сказал Селдон, – наша затея сработала. Конечно, обратная реакция наступит не мгновенно. На это потребуется время. Но уже сейчас общественное мнение меняется в нужном направлении. На самом деле я кое-что понял уже тогда, на университетском поле, когда прервал выступление Намарти. Аудитория была у него в руках до тех пор, покуда я не вмешался и не противопоставил свой пыл их численному преимуществу. Аудитория тут же переметнулась на мою сторону.

– И ты думаешь, что теперешняя ситуация аналогична той?

– Конечно. Раз уж у меня нет психоистории, приходится прибегать к аналогии, ну и еще к разуму, который у меня есть от природы. Что мы имели? Мы имели премьер-министра, которого обложили со всех сторон, как на охоте, а он встретил обвинение улыбкой и хохотом – самыми что ни на есть нероботскими проявлениями, какими только мог, а это само по себе уже было самым лучшим ответом на вопрос. И, естественно, симпатии начали склоняться в его сторону. Помешать процессу невозможно. Но это только начало. Нужно дождаться, пока в игру вступит Протуберанец Четырнадцатый. Послушаем, что он скажет.

– В этом ты тоже уверен?

– На все сто.

Глава 24

Теннис был одним из любимых видов спорта Гэри, но он гораздо больше любил играть сам, чем наблюдать, как играют другие. И потому он завистливо наблюдал за тем, как Император Клеон, одетый в спортивную форму, прыгает по корту, отражая удары. Теннис был весьма своеобразный, императорский, так сказать, именно такой вариант этой игры обожали Императоры: ракетка была компьютеризована и наклонялась под нужным углом в зависимости от нажатия на кнопку, вмонтированную в рукоятку. Гэри и сам не раз пытался приспособиться к игре такой ракеткой, но пришел к выводу, что это целая отдельная наука, а времени на ее освоение у Селдона не было.

Клеон послал мяч режущим ударом и выиграл сет. С корта он ушел под громкие рукоплескания наблюдавших за игрой чиновников.

– Поздравляю, сир, – сказал ему Селдон. – Вы играли просто превосходно.

– Вам так кажется, Селдон? – безразлично спросил Клеон. – А я никакого удовольствия не получил. Они, знаете ли, подыгрывают мне.

– В таком случае, сир, может быть, вам следует просить ваших противников играть более упорно?

– Не выйдет ничего, – махнул рукой Клеон. – Они все равно будут стараться проиграть. А если бы они обыгрывали меня, я бы получал от игры еще меньше удовольствия, чем от сомнительных побед. Быть Императором не так уж весело, Селдон. И Джоранум это поймет, если ему когда-либо суждено будет занять это место.

Император скрылся за дверью персональной душевой и вскоре появился вымытый, высушенный и одетый совсем иначе.

– Ну, Селдон, – проговорил он, взмахом руки повелев всем остальным удалиться. – Теннисный корт – вполне подходящее место для уединенной беседы. Погода к тому же просто замечательная, так что давайте здесь и поговорим. Я прочитал послание этого Протуберанца Четырнадцатого. Вы полагаете, что этого достаточно?

– Вполне, сир. Из этого послания явствует, что Джоранум объявлен Отступником по законам Микогена и обвиняется в святотатстве.

– Значит, ему конец?

– Ему нанесен сокрушительный, я бы сказал, смертельный удар, сир. Теперь мало кто поверит в россказни, что наш премьер-министр – какой-то там робот. Более того, Джоранум теперь предстает в образе лжеца, позера и даже хуже – человека, которого в этом уличили.

– Уличили, точно, – задумчиво проговорил Клеон. – Вы хотите сказать, что если просто лжешь, но тебя не ловят на этом – это некрасиво, унизительно и ни у кого не может вызвать восхищения.

– Вы удивительно верно выразили мою мысль, сир.

– Стало быть, Джоранум более не опасен.

– В этом мы не можем быть абсолютно уверены, сир. Он даже теперь способен оправиться от потрясения. Его организация пока жива, и многие из его последователей верны ему. В истории хватает примеров, когда людям удавалось вернуться после поражений столь же сокрушительных, как теперешнее поражение Джоранума, и даже более сокрушительных.

– Раз так, надо его казнить, Селдон.

Селдон покачал головой:

– Это было бы неразумно, сир. Вы же не хотите спровоцировать восстание и предстать в роли деспота?

Клеон нахмурился:

– Ну вот, и Демерзель то же самое говорит. Стоит мне только пожелать принять решительные меры, как он тут же бормочет слово «деспот». Ведь были до меня Императоры, которые только то и делали, что прибегали к решительным мерам, и в итоге ими восхищались и считали их не деспотами, а просто людьми сильными и решительными.

– Это верно, сир, но мы живем в тревожное время. И потом казнь не так уж необходима. Вы можете достичь желаемой цели способом, который позволит вам прослыть просвещенным и милосердным монархом.

– Прослыть? Я не ослышался?

– Я оговорился, сир. Остаться просвещенным и милосердным. Казнь Джоранума выглядела бы как месть, а месть – всегда проявление слабости. А вы, будучи Императором, призваны с добротой – и даже по-отечески – относиться ко всем вашим подданным и к их убеждениям. Для вас, Императора, все люди равны.

– О чем это вы толкуете?

– О том, сир, что Джоранум нанес удар по священным чувствам микогенцев и вас ужаснуло его святотатственное преступление, его ложь, направленная на то, чтобы скрыть свое истинное происхождение. Что может быть лучше того, чтобы передать Джоранума микогенцам, и пусть они сами с ним разбираются? Вам будут рукоплескать за столь разумный подход к решению всеимперской проблемы.

– А микогенцы его казнят, как вы думаете?

– Очень может быть, сир. Их законы в отношении святотатственных проступков исключительно суровы. В лучшем случае его ждут пожизненное заключение и каторжные работы.

– Замечательно, – улыбнулся Клеон. – При таком раскладе я останусь гуманным и терпимым, а они сделают за меня грязную работу.

– Так оно и будет, сир, если вы на самом деле передадите Джоранума в руки микогенцев. Но и это может вызвать недовольство.

– Послушайте, вы меня совсем запутали. Что же мне делать, в конце концов?