ЛандКруизер стоял, немного приседая вперед, на спущенное колесо, в боковое и лобовое с моей стороны ничего не было видно – они все были в следах от пуль, но держались. Я перелез – благо машина большая, широкая – спереди назад, вылез через правую заднюю дверь и тут же упал на землю. Прокурор мог быть и жив, он мог ждать меня в темноте с автоматом…
Не знаю, сколько я так лежал на дороге, у заднего колеса своей машины… минут двадцать… тридцать. Когда уверился в том, что действительно – всё – решил идти на поиски. В стоящем впереди Крузере – почему то обе двери спереди были открыты, и справа и слева. В салоне – тускло горел свет.
С пустым пистолетом – я шел на поиски противника с автоматом. Не знаю, как это можно назвать… дурость, наверное. При нормальных раскладах – надо было завести головной Ланд Круизер и бежать отсюда со всех ног. Но я так не мог. Не знаю, почему – но не мог.
Не мог…
Перебежал на левую сторону дороги, упал на землю, и начал вслушиваться. Услышал дыхание… на грани слышимости. Вслушивался несколько минут, потом – пополз…
Прокурор опасности не представлял, он был еще жив – но ранен. Держался за живот, рядом – лежал АКМС, пустой. Я посветил ему в глаза… затем, подсвечивая фонариком, начал осматривать. Две пули, обе в живот – не повезло. Если довезти до больнички – еще выживет… Может быть… Да только где сейчас больничка?.. Революция в стране.
– Руку… руку говорю! Так…
Я начал рвать рубашку.
– Так… а вот теперь держи. Погоди… я сейчас.
Надо что-то… непроницаемое. Хотя бы кусок пленки подложить. Это не только при ранении легкого, это вообще… рану лучше закрыть, пока не представится возможность оказать нормальную помощь.
Пленка – нашлась в моем Крузере… папка какая-то. С ней я вернулся к раненому.
– Ксанка… с…а – сказал он.
– Молчи.
– Я… не хотел… Ксанка…
– Молчи, сказал…
– Это она… с мамашей ее…. твари…
Ну, да, ну, да. Это всё они, а я – весь белый и пушистый.
– Мне… конец.
– Может и нет… Сейчас мы тебя в машину перенесем… подожди.
– Конец… мне.
…
– В тачке… бабки… в багажнике. Забери…
…
– Не хочу… чтобы этой… с…е … не хочу…
– Замолчи.
– Мама… мама…
Я попытался его поднять, чтобы перенести в джип… но понял, что прокурор – умер.
Умер.
Я его убил. Он – пытался убить меня. Но я – его убил.
Я начал читать молитву. Единственную, которую знал, единственную, которой меня научила бабушка – она читала еще как в деревнях
Отче наш, Иже еси? на небеси!
Да святи?тся имя Твое?,
да прии?дет Ца?рствие Твое,
да будет воля Твоя,
я?ко на небеси? и на земли?.
Хлеб наш насу?щный дашь нам днесь;
и прости нам до?лги наши,
как и мы прощаем должникам нашим;
и не введи? нас во искушение,
но изба?ви нас от лука?ваго
Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй…
Прочитав молитву, я поднял тело бывшего прокурора и понес к машине…
* * *
Бабы – уже отвыли и теперь просто ревели.
Александр умер сразу, Лева – мучался еще полчаса. Та дрянь, что открыла огонь из автомата – была мертва, потому что я ее застрелил. Похоже, что и мать ее – тоже убил я: прокурор, уходя, выпихнул ее на ходу из ЛандКруизера, а я, в темноте, не видя ничего, переехал ее.
Пять трупов.
Жена Левы была ранена, но ранена легко. Перевязали. Могилы я закончил копать, когда уже рассвело – в одну могилу положили мужиков, всех троих, в другую – ту бабу и ее мать. Видимо, ту самую, что углем из АТО торговала.
Когда хоронили – неприятный инцидент произошел – жена Саши бросилась на мертвую любовницу Сергея и начала топтать и пинать тело, крича что-то по-украински. С трудом удалось оттащить. Тела я закопал, жена Саши – плюнула несколько раз на могилу, где лежала убийца ее мужа с матерью. Этому я препятствовать не мог, да и смысл…
Каким-то чудом – удалось привести баб в чувство. У Левы был сын, у Александра – сын и дочь. Осиротевшие дети – как могли, помогали матерям…
В багажнике ЛандКруизера Сергея – был еще один автомат, целая сумка с магазинами, гранатами и двумя пистолетами и три огромные сумки. Открыв первую – я уже знал, что там найду. Деньги. Доллары и евро.
Судя по виду – пять – семь миллионов, не меньше. Хорошая заначка.
– Значит, так… – сказал я, когда удалось привести баб в чувство – сейчас идем к границе, вместе ее переходим – и разбегаемся. Денег возьмете столько, сколько сможете нести. За остальным вернетесь, как сможете. Машину мы в лесу спрячем.
Жена Александра, Ирина – тупо посмотрела на меня, потом замотала головой.
– Нет…
– Что – нет?
– Не возьму, нет…
– Почему?
– Не возьму!
Я размахнулся – и со всей силы влепил ей пощечину. Жена Левы, Маша – отшатнулась, пацан Александра бросился защищать мать – но я дал плесня и ему, отправил к матери.
– Слушайте сюда, если еще не дошло. Сейчас, б… не время из себя целок строить, понятно? Понятно я спрашиваю?! Ваши мужики, б…, если кто еще не понял – просрали страну. Все трое – просрали, и все трое – в этом виноваты. И вы – виноваты, но меньше, потому что бабы. Из-за ваших мужиков прип…деканных, которые даже тут разборку догадались устроить – нет у вас больше ни дома своего, ни земли, ни Родины. Ничего больше нет. Кроме детей. Которых вы обязаны поставить на ноги, слышите, коровы тупые! Может, хоть они поумнее своих отцов будут!
…
– И потому вы, б… конченые, засунете свои понты в одно место, и возьмете деньги, сколько унести сможете. И перейдете границу вместе со мной. А потом – поселитесь там, где получится и используете эти деньги на то, чтобы поднять детей. Вот что вы сделаете. А сейчас, б… сопли подобрали и готовиться к выезду. Вот, машина, посмотрите в своих что вам надо ценного – но не больше сумки на рыло. И садитесь в эту машину! Второй раз – повторять не буду! Все, пошли! Что стоим?!
Минск, Беларусь. 28 февраля 2018 года
Конечно… было большой глупостью думать, что мы перейдем белорусскую границу и не попадемся. Один я, может, и смог бы, но с двумя бабами и детьми… Это же не «страна 404», это Беларусь. Это – работающее государство, это один из европейских лидеров по производству малых беспилотников, которые, понятное дело, всегда контролируют границы этой страны. Скорее всего, с беспилотника нас и засекли, и уже на белорусской территории – нас повязала спецгруппа погранвойск. «Алмаз», кажется.
С пограничной заставы меня отправили в следственный изолятор КГБ в Минск. Знают ли они, кто я, или не знают – Бог весть. По крайней мере, тут меня накормили, врач осмотрел, и постель какая-никакая есть.
Жить можно.
Если так подумать, переход границы – преступление не слишком серьезное. Оружия при нас не было. Правда, денег очень много. Но разве это преступление?
Лязг засова.
– На выход, без вещей.
Или расстреливать повели, или выдавать России. Вещей у меня тут и в самом деле – немного. Только сумка с деньгами…
– Стоять… проходим.
Идем по коридору. Могут ли пристрелить? Могут – с такими-то деньгами. Я – никто, документов нет. Закопать в лесу – никто не хватится.
– Стоять.
Лицом к стене не сказали. Вместо конвоя – меня ждали двое, в штатском. У одного была моя сумка.
– Наручники снимите, – распорядился один из них
Уже лучше. Щелчок замка… свобода.
– Следуйте за нами.
Идем… один впереди, другой сзади. Выходим… джип Гелендваген… кто-то за рулем… темнеет.
– В машину, назад.
Ну… с Богом, как говорится. Интересно – и сейчас мне выпадет чет?
Тронулись.
– Экстрадировать будете? – поинтересовался.
Белорусские КГБшники ничего не ответили.
…
Мы ехали через Минск. Я не был в этом городе с конца девяностых – тогда я жил здесь какое-то время перед тем, как перебраться в Прибалтику. Город я не узнал – это был совершенно другой город…
Тот Минск – запомнился мне грязным снегом, сталинками – Минск это настоящий заповедник сталинской архитектуры, своего рода «сталинский Петербург», да почему то автобусами ЛАЗ, «наташками». Сейчас – в панораме высокого окна тяжелого внедорожника передо мной был другой Минск. Узнаваемый – и в то же время другой.
Все старые дома – новенькие, чистые, отремонтированные. В автомобильном потоке – одни иномарки, советских машин совсем не осталось, сами дороги ухоженные, гладкие как стекло. Везде освещение. Сталинские дома в центре – меняются на высотную застройку. Все современное и новое… прозрачные аквариумы огромных автобусов МАЗ, остановки, общественные пространства, ровные дороги… все.
Мы проехали через центр, выбрались на берег реки Свислочь. Там – на место старого, одно и двухэтажного Минска пришли жилые высотки. В свете прожекторов шло еще какое-то строительство, очень большое…
– Что это? – спросил я сопровождающего
– Минск-Сити, – с гордостью ответил он, – китайцы строят…
Я понял. Это был показ. Кто бы не выдернул меня из следственного изолятора КГБ – он чего-то от меня хотел. И потому он решил показать мне новый Минск, чтобы заручиться моей поддержкой в чем-то.
Но – в чем? И кто?
…
Гадать мне пришлось совсем недолго. Гелендваген вдруг выехал на тротуар и остановился. В нескольких метрах от нас впереди, мордами к нам стояли еще два Гелендвагена, фары были включены на ближний свет. От этого плохо было видно людей, которые стояли, опираясь на парапет набережной, и смотрели на тот берег. Один был среднего роста – только это я и смог разглядеть.
Во втором я узнал Слона…
Сотрудник белорусского КГБ открыл дверь с моей стороны.
– Идите. Вас ждут.
Ну… раз ждут. Невежливо заставлять людей ждать…
