Мама свела брови.
– Хороши в деле? – с сомнением переспросила она.
– Хороши в постели.
Она распахнула глаза шире.
– Дженни, – произнесла мама, – это ж сколько ты тему исследовала?!
Больше всего мне запомнился день, когда мне позвонила редактор, и ее голос дрожал от едва сдерживаемого нетерпения.
– У меня есть пара вариантов обложки, они обе мне очень нравятся, но одна прямо в сердце запала.
Помню, как топталась перед факсом на работе, ожидая появления снимков. На первом были изображены женские ножки в ванне: ухоженные пальцы покоились на бортике, а остальное тело скрывала пена (если интересно, эта иллюстрация в итоге окажется на книге «Скандальное лето Сисси Леблан»).
А на втором – пара ног, куда более мясистых, чем обычно печатают в журналах или на обложках книг. На первом плане красовались скрещенные голени, позади них виднелись бедра невидимого тела, лежащего на постели. Загорелые, аппетитные, с дерзко-сексуальным красным лаком на ногтях. Фон был приятного голубого цвета с отливом, а для заголовка использовали округлый, максимально женственный шрифт: «Хороши в постели». Скандальные, воинственные слова, изображенные поверх ног, которые вы скорее встретите (если вообще обратите на них внимание) на иллюстрации «до» в инструкции по похудению. И кусочек увенчанного клубничкой чизкейка на краю постели, как последний прекрасный штрих, намекающий, что книга у вас в руках сродни восхитительному лакомству.
Дело обстояло в 2000 году, когда в мире книг бестелесные ноги еще не стали клише, от которого все нынче закатывают глаза. Обложка была потрясающей. Свежей, необычной, яркой, она бросалась в глаза и приковывала к себе. Думаю, именно в тот миг, когда я ее увидела, все стало реальностью: я и правда писатель. Эта книга и правда появится в магазинах. У меня и правда получилось.
Книга «Хороши в постели» увидела свет – с достаточной помпой для первого романа никому не известного автора – в мае 2001-го. Реклама книги появилась в «Нью-Йорк таймс бук ревью», издании, которое откажется рецензировать «Хороши в постели» вне общего летнего обзора на женские книги, где Джанет Маслин наречет Кэнни «королевой пляжного чтива на один день в этом сезоне».
Я взяла отпуск за свой счет и отправилась в тур-марафон по стране в поддержку книги. Тогда подобные мероприятия случались гораздо чаще, чем сейчас, и во многих городах я сидела в книжном магазине одна и болтала с продавцами и менеджером, подписывая для них восемь экземпляров или около того, а потом все так же одна возвращалась в гостиничный номер.
Ближе к завершению тура, в Симсбери, штат Коннектикут, когда я обедала с книжным клубом матери, который ранее всем составом пришел послушать, как я читаю, в ресторан проскользнул мой брат Джо и вручил мне записку, где значилось следующее: «Звонил редактор. 33-е место в списке “Нью-Йорк таймс”».
Помню, как ощутила полный восторг, всеобъемлющее, пусть и недолгое признание, а еще осознание, что какой бы ни оказалась дальнейшая судьба книги или моей карьеры, отныне я всегда могу сказать, что я – автор бестселлера по версии «Нью-Йорк таймс».
Книга хорошо продавалась в твердом переплете, но по-настоящему взлетела, когда вышла весной 2002-го в мягкой обложке и рассказы о ней начали передаваться из уст в уста от матери к дочери, от подруги к подруге, от старшеклассницы к сестре в колледже, которая затем советовала чтиво соседкам по комнате. Роман провисел в списках бестселлеров почти год. Для издания без фильма, без одобрения Опры, без шумихи от критиков, обычно окружающей более громкие литературные проекты, это было потрясающе. Я до сих пор изумляюсь. Все мечтают об успехе, и я, конечно же, не раз предавалась грезам о диванчике у Опры, о вопросах от Барбары Уолтерс или о репортере, которого «Нью-Йорк таймс» отправит написать обо мне такой восторженный очерк, какой предназначался (и по-прежнему предназначается) для молодых авторов мужского пола, которых газета считает достойными своего внимания.
Но в целом я смотрела на мир трезво и оставалась более чем готова продолжать карьеру репортера и просто наслаждаться тем, что моя книга таки увидела свет, что я могу зайти в магазин, подойти к полке с авторами на «В» и сказать: «А вот это написала я». Мысль о том, что когда-нибудь напечатают более миллиона копий этого романа, что женщины, которые, когда я писала, еще были детьми, будут слать мне электронные письма или найдут меня в «Твиттере» и «Фейсбуке»[1 - Деятельность социальной сети Facebook запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности. (Здесь и далее).], чтобы сказать, как книга помогла им пережить собственные разрывы или проблемные отношения с родственниками, как она показала им, что жизнь даже в паршивой семейке и с неприемлемым по габаритам телом все равно может быть счастливой, как она позволила им почувствовать себя не так одиноко… это куда больше, чем я надеялась. До сих пор иногда не верится.
Успех книги позволил мне бросить повседневную работу и полностью посвятить себя написанию художественной литературы, а значит, в сорок лет я стала тем, кем мечтала в детстве.
Итак, что изменилось за десять лет… а что нет?
При перечитывании романа меня больше всего поразило то, насколько улучшились технологии. Когда Саманте нужно предупредить Кэнни, что ее бывший пишет об их сексуальной жизни, ей приходится взять телефон и позвонить, а не отправить быстрое сообщение. Когда Кэнни хочет увидеть статью, она встает из-за стола, идет к газетному киоску и покупает бумажный журнал, а не гуглит. Какой олдскул! Как старомодно! Прямо ждешь, что после работы они наденут чепцы и пойдут возводить амбар с другими фермерами!
В мире, где живут персонажи, нет «Фейсбука», где Кэнни тряслась бы над графой «семейное положение» на страничке Брюса, нет ленты в «Твиттере», за которой можно шпионить, нельзя чекиниться, а потому Кэнни не узнает, в каком баре Брюс теперь завсегдатай, а когда он публикует что-то новенькое, Гугл не пришлет ей уведомление. Ни построчить сообщения из дамской комнаты, ни отправить домашним фотки из Лос-Анджелеса. Помогает ли такой прогресс тем, кто изнывает от любви? Делает ли хуже? Облекает ли властью возможность выслеживать каждый шаг, встречу, высказывание возлюбленного, или же было лучше тогда, в дни блаженного неведения конца девяностых и начала двухтысячных? Неясно.
Не считая технического прогресса, мир изменился не так сильно, как некоторые надеялись.
Я пишу эти строки утром 9 марта 2011 года, в Студио-Сити, штат Калифорния, переключаясь между редактированием романа, который увидит свет в этом июле, сценарием ситкома, который выйдет на экраны в июне, и перерывами на почитать новости.
На прошлой неделе известный актер потерял работу: не за годы предполагаемого употребления наркотиков, не за то, что якобы приставил нож к горлу своей тогдашней жены, не за избиение порноактрисы, не за годы возможных угроз и насилия в отношении женщин, а за то, что назвал своего босса (богатого мужчину) клоуном.
Киноактриса, ставшая писателем, а потом артисткой, звезда первой серии эпизодов «Звездных войн», несколько месяцев назад приняла участие в спецвыпуске на канале Эйч-би-оу, в котором закатила глаза в ответ на интернет-критику по поводу увеличения своего веса и сказала, мол, как-то и не осознавала, что обязана всю оставшуюся жизнь возбуждать мальчиков-подростков. Через несколько недель после выхода в эфир этого спецвыпуска она подписала контракт в качестве представительницы коммерческой программы по снижению веса.
На той неделе «Нью-Йорк таймс» опубликовала сюжет о предполагаемом групповом изнасиловании в Техасе: сообщалось, что восемнадцать подростков и молодых людей надругались над одиннадцатилетней девочкой, сняли все на телефоны и распространили видео. Репортер цитировал полных сочувствия соседей, обеспокоенных тем, что «мальчишкам придется с этим жить до конца их дней», добавляя между тем, что девочка одевалась так, будто она куда старше. В газете никто не заявлял открыто, что она «сама напросилась», но эти слова уродливой дымкой витали над каждым предложением.
Не улучшились дела и у обреченной толпы пишущих женщин, о чем свидетельствовало решение «Лос-Анджелес таймс» проиллюстрировать сюжет о Дженнифер Иган, получившей премию Национального круга книжных критиков, фотографией Джонатана Франзена.
В определенных кругах по-прежнему рассматривают чиклит как погибель всея литературы, осуждают за спекуляции опасными фантазиями и распространение лжи.
«Нью-Йорк таймс» продолжает публиковать рецензии на бестселлеры в жанрах детектив и триллер, написанные мужчинами и для мужчин, и закрывать глаза на весь жанр дамского чтива, за исключением случайной фразы в редком сезонном обзоре.
«Таймс» по-прежнему стоит у руля, когда нужно проигнорировать или высмеять книги, написанные женщинами и для женщин, и эту практику переняли многие не принадлежащие к «Таймс» книжные критики, которые обожают давать шороху авторам-женщинам, имеющим наглость жаловаться на недостаточное освещение их книг, мол, они должны довольствоваться популярностью и финансовым успехом, а не смотреть на какого-нибудь Джона Гришэма или Стивена Кинга и задаваться вопросами, почему те получают и верхние строки рейтингов, и рецензии. Временами, в качестве бонуса, подобные нотации читают на непечатном языке.
У известных писательниц, конечно, много читателей, даже если мы и не получаем большого уважения, и я ничуть не преуменьшаю… но какой сигнал получают массы, если официальное издание отказывается признать, что, с точки зрения его критиков, целой категории популярных книг не существует, потому что ее читают в основном одни женщины?
А что касается полных людей в Америке, то тут мы делаем то шаг вперед, то два назад. На телевидении женщины с размером больше S все еще слишком часто являются забавными лучшими подружками, напарницами, второстепенными персонажами, комическими элементами, но никогда не главными героинями, никогда не звездами. Модели пышных размеров в мире моды по-прежнему такая редкость, что когда одна появилась в «Гламуре» – сидящая обнаженной, с улыбкой и небольшим животиком напоказ, – это превратилось в новость национального масштаба, а модели пришлось оправдываться за свой «спасательный круг» на утренних ток-шоу.
Насмешки и отвращение встречаются куда чаще принятия. Ранее в этом году крупный женский журнал опубликовал пост из блога писательницы, которой было противно смотреть, как обнимаются тучные персонажи ситкома «Майк и Молли». Она сочла «эстетически неприятным» смотреть, как «очень, очень толстый человек просто ходит по комнате, точно так же, как мне бы подействовал на нервы вид очень пьяного человека, который шатается по бару, или героинового (sic!) наркомана, обмякшего в кресле».
Толстяки приравниваются к пьяницам и наркоманам. Ясно, читатели журналов?
Как мать двух юных девочек, я воспринимаю эти взгляды и предрассудки куда острее, чем раньше, когда была одинока и мне приходилось беспокоиться лишь о собственной самооценке. Что усвоят мои дочки, когда увидят очередную ретушированную фотографию очередной тощей старлетки, когда прочитают об актрисах, которых стыдят за набранный вес или недостаточно быстро сброшенные после беременности килограммы?
Я делаю что могу. Объясняю, как работают фотосессии и Фотошоп. Еще долго после того, как они перестают «интересоваться» и «слушать», рассказываю, что картинки ненастоящие, что даже самая красивая девятнадцатилетняя супермодель в лучший день своей жизни не выглядит так же идеально, как на снимке, продающем вам бриллианты, лосьон для рук или машину. Рассказываю истории, в которых большая девочка, обычная, невзрачная, становится главной героиней, обретает парня, разгадывает тайну, эффектно устраивает разнос свекрови, заводит ребенка, находит лучших друзей и счастливое будущее. Это капля в море, шепот в крике реалити-шоу, где гоняют толстяков или соревнуются ради пластической операции, и журналов, где больших размеров практически не существует.
Однако я надеюсь, что работа, которую я проделала, изменила мир и жизнь моих читателей к лучшему. Надеюсь, что книги, которые я написала, отвлекают от невзгод, поднимают настроение и, прежде всего, забавляют – потому что, когда я была странным, одиноким ребенком и когда затем переживала превращение в женщину, именно это качество я и ценила в своих излюбленных книгах больше всего: они переносили меня из этого мира туда, где мне было лучше.
А как насчет Кэнни?
Этой сорокалетней писательнице приходится сдерживать желание взять свое двадцативосьмилетнее творение за плечи, хорошенько встряхнуть, сказать, что ее заботы – ерунда, проблемы сытой жизни, и что она никогда уже не будет такой свободной, необремененной (тем более такой худой) снова.
Но она так юна и так полна надежд, у нее впереди еще столько жизни и столько разочарований. Что мне еще остается, кроме как пожелать ей добра?
Часть первая
Хороши в постели
1
– Уже видела? – поинтересовалась Саманта.
Я склонилась пониже над компьютером, чтобы редактор не услышала, как я созваниваюсь по личным вопросам.
– Видела что?
– А, ничего. Проехали. Поговорим, как будешь дома.
– Видела что? – снова спросила я.
– Ничего, – повторила Саманта.
– Саманта, ты в жизни не звонила мне посреди рабочего дня из-за «ничего». Так что давай уже. Выкладывай.
Саманта вздохнула:
– Ладно, но не вели казнить гонца и все такое.
И тут я забеспокоилась.
– «Мокси». Новый выпуск. Кэнни, бегом за ним, вот прямо сейчас.
– Зачем? Что там? Я попала под модный приговор?
– Просто сходи в вестибюль и купи его. Я повишу.
Видимо, все серьезно. Саманта, помимо моей лучшей подруги, была еще и юристом в «Льюис, Доммел и Феник». Саманта заставляла людей ждать на линии, или ее помощница говорила, дескать, она на совещании. Сама же Саманта никогда не ждала. «Признак слабости», – поясняла она мне. По спине пробежали мурашки.
Я спустилась на лифте в вестибюль редакции «Филадельфия икзэминер», махнула охране и прошла к небольшому газетному киоску, где и обнаружила «Мокси» на одной полке с ее родней: «Космо», «Гламуром» и «Мадемуазель». Трудно не заметить, с такой-то супермоделью в блестках на обложке и кричащими заголовками «Эх раз, да еще раз: мультиоргазм – это просто!» и «Попа-лярность! Четыре бомбических приема, чтобы расшевелить пятую точку!». После кратких раздумий я прихватила маленькую пачку шоколадных «M&M’s», расплатилась с жующей жвачку кассиршей и вернулась наверх.
Саманта все еще висела на линии.
– Страница сто тридцать два, – сказала она.
Я села, закинула в рот несколько драже и перелистнула на сто тридцать вторую страницу, где обнаружилась постоянная рубрика «Хороши в постели», которую вели мужчины, дабы помочь среднестатистической читательнице понять, что там нравится ее бойфренду… или не нравится, тут уж по ситуации. Сперва глаза никак не могли сложить буквы в слова. Наконец у них получилось.
«ЛЮБОВЬ С ПЫШНОЙ ДАМОЙ, – гласил заголовок. – Автор Брюс Губерман».
С Брюсом Губерманом я встречалась чуть больше трех лет, пока три месяца назад мы не решили друг от друга отдохнуть. И «ПЫШНОЙ ДАМОЙ», надо полагать, была именно я.
Знаете, как в книжках-ужастиках персонаж говорит, мол, у него сердце замерло? Так вот, у меня замерло. Буквально. А потом – как снова заколотилось в запястьях, в горле, в кончиках пальцев. Волоски на загривке встали дыбом. Ладони заледенели. Кровь зашумела в ушах. Я прочитала первую строку статьи: «Никогда не забуду день, когда узнал, что моя девушка весит больше меня».
Голос Саманты доносился как будто издалека.
– Кэнни? Кэнни, ты тут?
– Я его убью! – задохнулась я.
– Дыши глубже, – наставляла Саманта. – Вдох носом, выдох ртом.
Бетси, мой редактор, бросила через разделяющую нас перегородку озадаченный взгляд. «Ты в порядке?» – произнесла она одними губами. Я крепко зажмурилась. Гарнитура почему-то выскользнула и упала на ковролин.
– Дыши! – звучал снизу голос Саманты, глухо, как из жестяной банки.
Я же хрипела и задыхалась. К зубам прилипли кусочки шоколада и хрустящей оболочки драже. В центр страницы кричащими розовыми буквами была вынесена цитата. «В нашем мире любить пышную даму, – писал Брюс, – это подвиг».
– Поверить не могу! Поверить не могу, что он так поступил! Я его прикончу!
Бетси как раз успела обойти стол и пыталась через мое плечо заглянуть в журнал у меня на коленях, а Габби, злобная коллега, пялилась в нашу сторону: карие глазки-бусинки щурились, выискивая намеки на беду, а толстые пальцы зависли над клавиатурой, готовые тут же настучать о плохих новостях подружкам. Я захлопнула журнал. Наконец сумела глубоко вдохнуть и махнула рукой Бетси, мол, возвращайся на место.
Саманта ждала.
– Так ты не знала?
– Не знала чего? Что для него встречаться со мной было подвигом? – Я попыталась изобразить саркастический смешок. – Да ему б в моей шкуре побывать, вот где подвиг.
– То есть ты не знала, что его взяли в «Мокси»?
Я открыла начало журнала, колонку с краткой информацией о каждом авторе под черно-белым портретным фото с претензией на высокохудожественность. И точно, вот он, Брюс. Его длинные, до плеч, волосы якобы развевались на ветру, за который, несомненно, стоило благодарить вентилятор. Прям великий маэстро, подумала я злобно.
«Ведущий рубрики «Хороши в постели» Брюс Губерман – наше новое приобретение в этом месяце. Писатель из Нью-Джерси, в настоящее время работает над своим первым романом».
– Своим первым романом? – произнесла я.
Ну, может, взвизгнула. Люди повернулись в мою сторону. На лице Бетси вновь отразилась тревога, а Габби принялась что-то настукивать на клавиатуре.
– Вот же лживая срань!
– Не знала, что он пишет роман. – Саманта явно очень хотела сменить тему.
– Да он записку с трудом из себя выжимает, – фыркнула я, перелистывая обратно на сто тридцать вторую страницу.
«Никогда не считал себя любителем пышек, – прочитала я. – Но, встретив К., не устоял перед ее остроумием, смехом и сверкающими глазами. А с телом, решил, уж как-нибудь смирюсь».
– Я ЕГО УБЬЮ!
– Так убей уже и заткнись, – буркнула Габби, поправив сползающие с носа очки с толстенными стеклами.
Бетси опять вскочила. У меня дрожали руки, и яркие драже вдруг рассыпались по полу, захрустели под колесиками стула.
– Мне пора, – коротко сообщила я Саманте и бросила трубку. – Все в порядке, – повернулась я к Бетси.
Та встревоженно на меня глянула, но отступила.
Набрать правильно номер Брюса мне удалось только с третьей попытки, а когда спокойный голос на автоответчике сообщил, что в данный момент он не может ответить на мой звонок, запаниковала и перезвонила Саманте.
– Хороши в постели, ишь, – возмутилась я. – Надо позвонить его редактору. Это же введение в заблуждение. Ну то есть они вообще проверяли его источники? Мне вот никто не звонил.
– Это в тебе говорит гнев, – отозвалась Саманта.
С тех пор как она начала встречаться со своим инструктором по йоге, в ней пробудился философ.
– Любитель пышек, – к глазам подступили слезы. – Как он мог так со мной поступить?
– Ты уже дочитала?
– Только начала.
