Тихон кивнул.
– И объяснения.
После чего коротко поклонился и вышел, плотно затворив за собой дверь.
Я осталась одна. Снова. Но теперь моя спина не болит. А значит план побега опять в силе.
Распахнув одеяло, я спустила ноги на пол, мрамор обжёг стопы холодом, и я зябко передёрнулась. Но все же пошла к окну. После лечения пиявки Клаудии меня немного покачивает, пришлось активно подышать, чтобы насытить кровь кислородом. Если я на первом этаже, то могу вылезти и убежать. Главное найти ботинки, босиком в конце ноября по улице не походишь.
Но план мой рассыпался в труху, когда выглянула в окно. Дело даже не в том, что на улице снег и весь мир устлан белой периной. Загвоздка в том, что перина эта начинается метрах в ста от дома, а дом окружен водой. Это странно, потому что дом не может стоять на воде. Но он стоит. Словно игрушка, которую поставили на поверхность. Вдалеке вокруг заснеженные холмы, деревья облеплены белым бархатом, а с неба срываются крупные хлопья. Я пялюсь в стекло и пытаюсь понять, где я, зачем и почему. По воде убежать не получится – холодно. А лодок под окном нет. Да и лес на берегу заснежен на метр.
Сердце мое снова подскочило к горлу и забилось со скоростью отбойника, а от нервов захотелось погрызть каких-нибудь орехов или лучше печенья. Что если эти люди все-таки маньяки?
Дав себе несколько минут на панику, я тряхнула головой и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов.
– Если бы хотели причинить вред, – сказала я себе, – не стали бы лечить.
После этого развернулась и подошла к шкафу с платьями. Зачем нужно переодеваться не знаю, обычно мне комфортней в широких туниках, чем в платьях. Тем более, обычно одежда моего размера на мне сидит, как мешок, а я кажусь ещё больше.
Полная скепсиса и иронии, я достала первое попавшееся. Оно сдержанного серого цвета, примерно до середины голени длинной. Покрутила головой в поисках зеркала, но не нашла. Осталось только пожать плечами и приняться за переодевание.
В комоде, как и предполагала, нашла белье. Как ни странно, своего размера. Пожав плечами, надела. Если уж предложили одежду, значит надо пользоваться. Мало ли, сколько мне осталось её носить. Платье село хорошо, во всяком случае, в нем удобно, несмотря на в-образный вырез и поясок на талии. Рукава длинные, летящие, но тоже вроде смотрятся нормально. Было бы зеркало, посмотрела бы по-человечески, а так только личные ощущения. А я им никогда не доверяла.
Из обуви нашла удобные закрытые тапочки с приподнятой пяткой. В таких ноги долго не будут отекать. Затем накинула на плечи кашемировый палантин, потому что в доме прохладно, и вышла из комнаты.
Коридор встретил меня голубым светом бра, золотистой лепниной на стенах и запахом сандала. Видимо, специально ароматизируют помещение. Я прошла прямо до лестницы и спустилась по мраморным ступенькам, которые потрудились покрыть тёмно-синим сукном, прямо в гостиную.
Там у овального стола перед огромным камином, где во всю полыхает, меня ждал Тихон.
– Софья, вы быстро, – сказал он с улыбкой и пригласил к столу, отодвинув стул с резной спинкой.
Меня разрывало от противоречий и сомнений, но, за неимением других вариантов, пришлось кивнуть и сесть на предложенный стул.
– Завтрак сейчас подадут, – сообщил Тихон, выглядывая из-за спинки и крикнул в строну: – Пашка, командуй!
Где-то звякнуло, а через несколько секунд, в гостиную, покачиваясь под весом громадных подносов в обеих руках, вошёл Пашка.
Тихон покачал головой.
– Не можешь без кривляний, – сказал он. – А если уронишь?
Счастливая улыбка на губах Пашки стала шире, он ответил с задором:
– Не уроню. Я упражнялся!
– Упражнялся он… – проворчал Тихон. – Ставь и улепетывай, пока хозяин твоих выделываний не увидел.
При упоминании о хозяине Пашка сразу присмирел, быстро поставил накрытие крышками подносы и сквозанул куда-то. Я второй раз за утро слышу об этом хозяине и оба раза им пугают других. Возможно, и мне стоит бояться. Хотя за последние сутки я и итак только и делаю, что трясусь и ору.
– Приятного аппетита, Софья, – с дружелюбной улыбкой сказал Тихон и открыл крышку подноса.
Одуряющие запахи жареных куриных ножек, ароматных тостов, сладкого пудинга и каши с фруктами закружили мне голову. В желудке голодно квакнуло, а рот наполнился слюной. Обведя это благолепие взглядом, я шумно сглотнула и проговорила:
– Мне все это нельзя…
Тихон вытаращил на меня темно-карие глаза и поинтересовался:
– И кто же вам запретил?
– Я…
Спина Тихона резко выпрямилась, во взгляде засветилась решимость, а он сказал уверенно:
– Немедленно начните разрешать себе больше!
Мне снова померещилась насмешка. Подруги Алины, те самые, которые не берут меня в компанию и тусуются с парнями с физкульт-курса, регулярно это делали. Я даже как-то привыкла. Хоть и не смирилась. Иначе не продолжала бы воевать с лишним весом и мучится диетами.
Даже не знаю, откуда во мне взялась смелость с укором посмотреть на Тихона и ответить:
– Вроде взрослый человек, а издеваетесь.
Лицо Тихона вытянулось, седые виски сверкнули в свете камина, а выражение лица стало изумлённым.
– Издеваюсь? Да как вы могли…
Он не закончил. Огромные напольные часы пробили девять утра, и в прихожей громко чиркнул замок. Тихон моментально вытянулся по струнке и прошептал:
– Хозяин приехал.
Глава 3. Хозяин не знаю чего
Показалось, весь дом на секунду замер. Застыли шторы на окнах, маятник в часах замедлил ход, время застыло. А через секунду вновь потекло, но уже чуть иное. Будто на мир пахнуло морозом и сделало его свежее.
Тихон засуетился, подбежал к центральному стулу за столом и отодвинул его. В прихожей шуршало, как если бы кто-то снимал и вешал пальто, затем послышались глухие шаги о покрытый сукном пол. Они приближались к винтажной арке гостиной, а мое сердце почему-то стало биться в унисон с каждым ударом каблука.
Когда в голубоватом свете прохода появился высокий мужчина с белыми волосами до лопаток, я и вовсе застыла с открытым ртом. На вид ему между двадцатью и тридцатью годами. Точнее не знаю. Белый приталенный пиджак, сидит идеально, хотя на такие широкие плечи сложно подобрать размер. Белые брюки держатся голубым поясом, а бляха на нем сверкает мелкими камешками. Рубашка под цвет пояса аккуратно заправлена, а белые лаковые туфли наполированы и почти светятся.
Пока я, лишённая опыта общения с такими мужскими особями, хлопала ресницами и пялилась на его чёткие нордические скулы, субъект обвёл гостиную хозяйским взглядом. Мне даже показалось, его синие глаза сверкнули.
Тихон услужливо поклонился и пригласил вошедшего к столу.
– Доброго утра, Окамир Баженович, – проговорил Тихон и чуть сильнее отодвинул стул. – Изволите завтракать?
Мужчина, который Окамир Баженович, приподнял брови и проговорил низким, но приятным голосом, проходя к столу:
– Тихон, что за официоз? Ты чего? Почему из просто Окамира я вдруг стал ещё и Баженовичем?
Он сел за стол и с вопрошанием оглянулся на Тихона. Тот поднял подбородок и проговорил с видом глубокой важности:
– Хозяин, вы ведь и правда Баженович. Отец ваш Бажен.
– Я знаю, как зовут моего батю, – кивая, ответил блондин. – Ты мне скажи, с чего вдруг ты стал расшаркиваться? Сам-то есть будешь? А то поди с утра на ногах. То Пашку гонял, то от метели убегал.
На щеках Тихона проступили красные пятна, но на его невозмутимом лице не дрогнула ни одна мышца. И все же он сел на соседний стул. Я продолжала пялиться на этого вышедшего из сказки Окамира и по моему позвоночнику катилась крупная капля. Вообще потею я быстро, особенно если учесть мои габариты, поэтому всегда пользуюсь самыми сильными антиперспирантами. А сейчас не помазалась и позору будет вагон, если рядом с таким мужчиной от меня будет разить. Ужасно захотелось помыться, но вскочить и убежать из-за стола не позволило воспитание.
Окамир на меня не смотрел, будто перед ним пустой стул. Зато с довольным видом поднял крышку своего подноса, и густой пар облачком поднялся под самый потолок. Блондин шумно втянул носом аромат и улыбнулся.
– Отлично. Хороший завтрак – залог продуктивного дня, – сказал он и поставил перед Тихоном две тарелки. – Ешь. А то мне одному столько каши и мяса много.
– Вы как всегда щедры, Окамир Баженович, – поблагодарил с поклоном Тихон.
Блондин всплеснул руками и выдохнул:
– Тихон, да прекращай уже. В самом деле. Какой я тебе Баженович? Ты мне в отцы годишься. Ну… Визуально. Что ты заладил-то?
Тихон опустил голову и исподлобья указал взглядом на меня.
– Гостья же у нас, – сказал он выдержано и тихо. – Я демонстрирую уважительное и почтительное отношение, чтобы подать правильный пример.
Блондин впервые за все это время поднял на меня взгляд, его синие глаза вперились в меня, и по всему моему телу прокатилась жаркая волна. Волнение, смущение и страх перемешались и вызвали тахикардию в моей грудной клетке.
Когда этот древнеславянский бог заговорил, у меня пропал дар речи, как на зачете по сдаче манипуляций. Там я тоже от ужаса долго не могла объяснить, как стерилизовать биксы. Снова захотелось вцепиться в зубами в печенье, овсяное или пусть даже самое обычное, топленое, и быстро дробить его зубами, чтобы сладость песчинок прогнала страх и ужас. Мой взгляд на автомате скользнул по столу в поисках выпечки, хотя и так знаю – её не приносили.
– Тихон, – проговорил блондин, не сводя с меня взора, – ты считаешь, что я не вижу гостью?
– Видите… – согласился Тихон, его голова опустилась сильнее.
– Так расслабься и завтракай, – усмехнулся блондин и сказал уже мне, от чего на моей спине снова выступили горячие капли: – И ты ешь. А побеседуем после. Чего голодными сидеть?
Самооценка моя упала окончательно, потому что рядом с таким самцом я себя ощутила даже не бочкой, а целой цистерной. Куда мне ещё есть? Зато блондин принялся за большую тарелку каши, он методично зачерпывал её ложкой и отправлял в рот. Я молча наблюдала. Потом принялся за тушёные куриные ножки, а закончил куском серого хлеба, которым вымакал подливку.
Вытерев губы тканевой салфеткой, он отложил её и снова пронзил меня взглядом синих глаз.
– И почему не едим? – спросил он мягко, хотя за этой мягкостью я ощутила каменную твердыню.
Я сглотнула нервный комок. Под таким взглядом не то, что есть, дышать побоишься. Так что ответ мой застрял где-то в районе грудной клетки. Окамир бросил обеспокоенный взгляд Тихону, затем снова глянул на меня и спросил:
– Ты что, немая? Тихон, ты чего не сказал, что она немая, я бы подготовился иначе.
Тихон замотал головой и ответил торопливо:
– Нет, хозяин. Нет, она очень даже разговорчивая. Видать с перепугу язык проглотила. Да? Софья, кивните, если согласны.
Теперь уже они оба вперились на меня своими глазищами. Нервы мои лопнули, как струны на старой балалайке и я хоть и с трудом, но поднялась, чтобы с грацией асфальтоукладочного катка сбежать из гостиной. Но только развернулась, как в спину прилетело спокойное, но уверенное:
– Стоять.
Я так и замерла, глядя на арку выхода, которая подсвечена голубым сиянием.
– Сядь и поешь, – приказал Окамир, я сама не поняла, почему послушалась и села обратно за стол.
Но аппетит не шел. Я смотрела то на кашу перед собой, то на блондина. Тот с выжиданием барабанит пальцами по столу и поглядывает на Тихона.
– Точно не немая? – снова спросил Окамир, который Баженович.
– Да точно-точно.
– Хм.
– Орала так, что все мавки в озере попросыпались, – заверил Тихон. – Я их еле обратно в зимнюю спячку уложил. Проснулись, и давай хныкать.
Окамир чему-то кивнул и снова постучал пальцами по столешнице.
– Ешь, кому говорят, – в который раз повторил он.
Теперь на меня накатило даже не отсутствие аппетита, а оцепенение. В защиту не получилось выдавить ни звука, хотя сердце колотится, а в ушах гремит. Не выношу, когда так пялятся. Обычно на меня смотрят, потому что видят жируху, а быть объектом подобного внимания не захочет ни одна девушка. Так что сейчас сработал триггер и я с ощущением жгучего стыда в животе молча таращусь в ответ и мечтаю поскорее скрыться в какой-нибудь подсобке.
Спустя минуты две безмолвного противостояния, Окамир кивнул и произнес:
– Понятно.
После чего поднялся и, захватив с собой кувшин с водой, подошел ко мне. В близи на древнерусское божество он похож ещё больше, и я окончательно обомлела.
Но голос мой все-таки прорезался. Произошло это в момент, когда блондин поднял кувшин и резким движением вылил воду мне на голову.
– Да что за фигня! – заорала я и снова подскочила, зацепив животом стол, тот с глухим звуком сдвинулся.
Холодные струи обожгли макушку, шею, противно затекли под палантин и платье, которые я смиренно нацепила по указке Тихона. Теперь оно вымокло, а я стою перед этим Окамиром, как большая мокрая гусыня. Зато он заулыбался и проговорил довольно:
– Вот, теперь верю, что говорящая. Раз все выяснилось, поешь уже, а.
Оцепенение мое сменилось праведным гневом, я опёрлась ладонями на стол и прокричала:
– Да не хочу я есть! Хватит меня кормить! Это издевательство такое, да? Кто вы такие? Что вам от меня надо? Где я?!
Окамир послал вопросительный взгляд Тихону. Тот демонстративно закатил глаза, затем пожал плечами. Блондин глубоко вздохнул и кивнул.
– Ладно, – сказал он и поставил опустошенный кувшин на стол. – Я все объясню, если ты сейчас нормально поешь.
Во мне продолжало клокотать, я спросила с напором, чувствуя, как воздух из моего горла вырывается со свистом и хрипом.
– Всё? Прям подробно?
– Обещаю, – ответил Окамир, с жаром приложив ладонь к своей груди.
