Одна пара была элегантнее другой. Я засмотрелась на даму лет пятидесяти с пышными черными волосами, тонко очерченным ртом, высокими скулами и голубыми глазами, сверкавшими за большими, слегка затемненными очками. На ней была шифоновая “осенняя” блузка, коричневая с рисунком из желтых листочков. Пусть в одежде я разбиралась еще хуже, чем в ресторанах, и тряпки меня никогда особо не интересовали, я сразу поняла, что блузка очень дорогая. Напротив красивой дамы сидел довольно старый мужчина, ее муж, решила я. Он был почти лысый, но остатки серебристых волос, тщательно зачесанные назад, лишь подчеркивали внушительность его лба, высокого и выпуклого. Одет он был просто, в бежевую спортивную рубашку, застегнутую на все пуговицы, и, по-моему, тоже весьма недешевую; позднее, когда я вспоминала о нем (много и часто), один и тот же вопрос не давал мне покоя: как ему удавалось в обыкновенной спортивной рубашке и летних штанах выглядеть столь изысканно, стильно и непринужденно? Мой отец, к примеру, во взятом напрокат дорогущем костюме (по случаю своего пятидесятилетия, отпразднованного в Афинах в том году) выглядел как обычно, расхристанным – воротничок сдавливал ему горло, галстук болтался из стороны в сторону, а рубашка едва не лопалась на брюхе. Думаю, тут все дело в том, к чему вы привыкли с детства. И в деньгах, естественно. Деньги – всегда очень важная материя.
Таково было мое первое знакомство и первое впечатление от мистера Уайлдера. Очки он носил постоянно, с толстыми линзами очки, и, вопреки унынию, написанному на его лице, глаза за этими линзами вспыхнули весельем, когда он увидел нас с Джилл, приближавшихся к столику в мятых футболках и коротеньких шортах. Веселье его было откровенным, непосредственным и немного обидным, но совершенно беззлобным. Наше появление он воспринял как комическую ситуацию, чем и наслаждался. Да и кто бы не развеселился, если на то пошло?
Когда он встал, чтобы поздороваться с нами, трое его сотрапезников тоже поднялись на ноги.
– Итак, одна из вас, – сказал мистер Уайлдер, протягивая руку, – вероятно, Джилл.
– Это я. – Джилл пожала протянутую руку.
– А-а, ну конечно. Счастлив познакомиться. Как мило, что вы здесь с нами. Прошу, садитесь, вот здесь, в центре стола.
Говорил он с сильным – и очень густым, на мой слух – немецким акцентом, чего я не ожидала. Никто не предупредил меня, что он немец. Я полагала, что он американец.
– Меня зовут Калиста, – сказала я, так и не дождавшись, когда Джилл меня представит.
– Прекрасно, прекрасно, – ответил мистер Уайлдер. – А это моя жена Одри, мой друг мистер Даймонд и его жена Барбара.
– Калиста, – повторила Одри. – Какое чудесное имя. Это английское имя?
– Я гречанка, – объяснила я. – Живу в Афинах.
Мы уселись за столик. Я между двумя мужчинами, Джилл между двумя женщинами. Мистер Даймонд с редеющей шевелюрой, в очках в проволочной оправе походил на большого ученого, вечно погруженного в свои непростые мысли. Я предположила, что нынешним вечером он будет не слишком многословен, и оказалась права. Его жена Барбара производила впечатление дамы дружелюбной либо, во всяком случае, наименее устрашающей в этой четверке. Я чувствовала себя не в своей тарелке, мягко выражаясь; за ужином в компании принято вести беседу – о чем я буду с ними говорить? Было бы проще, знай я хоть что-нибудь о мистере Уайлдере и его фильмах. Кинорежиссера я представляла себе так: молодой мужчина в спортивном костюме и бейсболке, приняв картинную позу, кричит из-за камеры “Снято!” и “Мотор!”. Однако мистер Уайлдер более походил на университетского профессора на пенсии или на пластического хирурга, разбогатевшего на подтяжке лица, столь жизненно необходимой многим обитателям Беверли-Хиллз.
Все четверо потягивали мартини. Спросили, не хотим ли и мы выпить бокальчик. Джилл ответила “да”, я ответила “нет”. Тем временем мистер Уайлдер был занят важной беседой с сомелье, завершившейся заказом двух бутылок вина, белого и красного. С особой настойчивостью мистер Уайлдер просил проследить, чтобы красное вино перелили в графин заранее, что ему и было обещано.
Перед нами лежали меню в кожаных переплетах. Я открыла свое меню. Английские названия блюд дублировались французскими, но шрифт был настолько завитушечный, что я почти ничего не понимала ни на одном языке. Заглянув на последнюю страницу с винной картой, я наткнулась на цену заказанного красного вина, и челюсть у меня отпала.
Мистер Уайлдер повернулся к Джилл:
– Как поживает ваш батюшка, позвольте спросить?
– Хорошо, – ответила Джилл.
– Замечательно. Рад слышать. – И продолжил, обращаясь к остальным, сидевшим за столом: – С отцом этой юной леди я познакомился в Лондоне во время войны. Он работал тогда в министерстве информации, и мы проводили много времени вместе, проясняя кое-какие вопросы. Он мне очень понравился.
– И вы по-прежнему общаетесь? – спросил мистер Даймонд.
Мистер Уайлдер пожал плечами:
– Иногда. Я не мастак писать письма. Последний раз мы виделись в Лондоне несколько лет назад, когда я работал над картиной о Холмсе. Посидели вместе в баре “Коннот”.
Джилл ничего не сказала, и тема сама собой закрылась. Я сочувствовала моей подруге: наверное, нелегко придумать, что бы такое сказать старому приятелю твоего отца, учитывая, что ты видишь его впервые в жизни. А кроме того, Джилл была опечалена разлукой со Стивеном, и это было отчетливо написано на ее лице.
– Вы любите устрицы? – огорошил нас вопросом мистер Уайлдер.
– Устрицы? – Я взяла меню и притворилась, будто читаю.
– Устрицы здесь очень хороши. Их вылавливают в заливе Гумбольдта. Верно, настоящие устрицы, французские, лучше. Но мы в Калифорнии.
– Тогда я, пожалуй, возьму устрицы, – сказала я.
– Они вам нравятся?
– Не очень.
– Тогда не берите. Не робейте и не стесняйтесь. Выбирайте что хотите. То, что вам нравится.
Он был добр к нам, хотя я и досадовала на него: зачем он заметил вслух, как мне неловко и страшно.
– А что вы закажете?
– Мы с женой, – ответил мистер Уайлдер, – возьмем дюжину устриц на двоих, а затем угостимся шатобрианом.
– Мы всегда заказываем одно и то же, когда приходим сюда, – вставила Одри.
– И давно вы сюда ходите?
– С тех пор как открылся ресторан. Билли – его владелец, так что…
Я уставилась на мистера Уайлдера:
– Правда?
– Я один из акционеров, – небрежным тоном пояснил мистер Уайлдер.
– Нам хотелось, – сказала Одри (и я отметила про себя местоимение первого лица множественного числа), – привнести немного Парижа в Беверли-Хиллз. Здесь все очень… пластмассовое, очень новое. А Билли хотел, чтобы ресторан напоминал ему о старой Европе.
– В моем воображении ресторан вырисовывался куда более простецким, – подхватил Билли. – Клетчатые скатерти, кувшины с вином, что-нибудь в таком роде. Но потом за дело взялась она.
– Интерьер создан по рисункам Билли, – продолжила Одри. – Все, что здесь есть, – бар, освещение, панели…
– Нежная Ирма, – пробормотал ее муж, но я не поняла, что он имеет в виду[8 - “Нежная Ирма” (1963) – фильм Билли Уайлдера о проститутке с добрым сердцем и честном полицейском, в итоге взявшем ее в жены.].
Явился официант взять у нас заказы:
– Вам как обычно, мистер Уайлдер?
Билли коротко кивнул.
– А вы, миссис Даймонд, что предпочтете сегодня?
Миссис Даймонд заказала что-то легкое – салат, кажется, – ее муж, однако, не пошел по проторенной супругой дорожке.
– Паштет для начала. – Он посмотрел на жену, одобряет ли она его выбор; миссис Даймонд не возражала. – А потом, да, знаю, надо бы тоже заказать салат или что-нибудь не слишком тяжелое, но…
Он опять посмотрел на жену, более просительно на сей раз, и она избавила его от мучений:
– Да ладно, Иц, бери стейк. Тебе же хочется.
– С картошкой фри?
– Только в виде исключения. Здесь картошка ужасно вкусная.
Официант наклонился к нему:
– Стейк с картофелем фри, сэр?
Мистер Даймонд захлопнул меню и улыбнулся официанту в знак согласия. В тот вечер я не часто видела улыбку на его лице – впрочем, как и впоследствии.
– Сгодится, – ответил он, и все за столиком переглянулись украдкой, сдерживая смех.
Я заказала то же, что и мистер Даймонд. Он мне уже нравился, и я уже считала его самым надежным и прямодушным проводником в социальном лабиринте, куда меня ненароком занесло. Джилл выбрала луковый суп и омлет. Официант удалился, ему на смену явился сомелье с винными бутылками. Замысловатый ритуал откупоривания, обнюхивания, пробы и последующего одобрения. И лишь затем шесть бокалов наполнили вином.
– Выходит, – сказала Барбара, когда винная церемония закончилась, – вы, девочки, путешествуете вдвоем по Америке, так?
– Точно так, – ответила я, одним глотком опорожнив свой бокал едва не на треть, что немного подняло мне настроение.
– Уже побывали на Восточном побережье? (Мы обе кивнули.) И как вам Нью-Йорк?
Вспоминая этот разговор много лет спустя, я могу только корчиться от стыда. Мы безумно стеснялись, и у каждой язык будто к небу прилип. Обстановка и компания вгоняли нас в ступор, ведь ни с чем подобным мы раньше не сталкивались. К счастью, прежде чем стало окончательно ясно, что ни одна из нас не способна мало-мальски увлекательно поговорить о Нью-Йорке, от несмываемого позора нас уберег незнакомец, возникший у стола, – мужчина лет за тридцать в деловом костюме в клетку, от которой рябило в глазах, и с невероятно широкими лацканами по моде 1970-х; на голове копна кудрявых волос, на лице почтительное выражение.
– Мистер Уайлдер? – произнес он.
Мистер Уайлдер повернулся к нему, не вставая с кресла и не выказывая ни раздражения, ни приветливости.
– Не хочу вам мешать…
– Все нормально. Продолжайте.
– Я только хотел сказать… я ваш самый большой поклонник.
– Правда? Самый большой?
– Такая честь познакомиться с вами.
– Вы очень любезны, спасибо.
– Вы не представляете, какое влияние… На самом деле именно из-за вас я пришел в этот бизнес.
– Вы в киноиндустрии?
– Работаю в дирекции Уорнера. Могу я дать вам свою визитку?
– В дирекции Уорнера? В таком случае мне следовало бы обхаживать вас, а не наоборот.
Мужчина нервно хихикнул в ответ на комплимент и вручил мистеру Уайлдеру визитку. Тот приподнял очки, чтобы прочесть имя поклонника.
– “В джазе только девушки”[9 - Фильм, выпущенный на экраны в 1959 г., удостоился “Оскара” и трех “Золотых глобусов”, а кроме того, Институт киноискусства США провозгласил “Девушек” лучшей американской комедией всех времен.], – продолжил мужчина, – это… ну, величайший фильм.
– Вы очень любезны, – повторил мистер Уайлдер.
– Шедевр американского комедийного кино, – добавил мужчина. – Честное слово.
Мистер Уайлдер кивнул. Кивок был красноречивым, посылавшим четкий сигнал новоявленному поклоннику: время его истекло, беседа завершена.
– Что ж… простите, что побеспокоил вас, – закруглился мужчина. – Но я увидел вас из другого конца зала и не смог удержаться…
– Все совершенно нормально, – сказал мистер Уайлдер. – Было приятно познакомиться.
– Не знаю, работаете ли вы сейчас над каким-либо проектом и с какой студией сотрудничаете, но… В общем, у вас есть моя визитка.
– Именно.
Прежде чем удалиться, мужчина спросил: “Можно мне?..” – и протянул ладонь. Они пожали друг другу руки, и поклонник отчалил.
Мистер Уайлдер развернулся к столу, отхлебнул вина и глянул искоса на мистера Даймонда:
– Слыхал? “Шедевр американского комедийного кино”.
– Слыхал.
Хохотнув, мистер Уайлдер продолжил:
– Снятый по мотивам немецкого фильма, в свою очередь снятого по мотивам французского фильма. И по сценарию, сочиненному австрийцем и румыном!
Улыбка тенью мелькнула на губах Ици Даймонда и пропала.
Я же раскладывала по полочкам услышанное. Австриец – мистер Уайлдер, судя по акценту. Следовательно, его друг – румын. А исходя из его разговора с “поклонником”, я не могла не догадаться, что “В джазе только девушки” – название фильма, снятого мистером Уайлдером. Признаюсь, я понятия не имела, что это за фильм. Упомяни кто-нибудь Мэрилин Монро, наверное, я бы наконец внесла свою лепту в застольную беседу, ибо даже я слышала о ней. Но никто не упомянул. Наверняка Джилл могла бы высказаться вместо меня, невежды, но было очевидно, что к разговорам наших новых знакомых она почти не прислушивается. Все, на что ее хватало, – пронзать пространство взглядом, исполненным трагизма.
– Опять же, – хмыкнул мистер Уайлдер, – может, он и в глаза не видел этого фильма. Почем нам знать?
– Ой, Билли, – укорила его жена, – нельзя быть таким циником.
– По-моему, парень был искренен, – сказал мистер Даймонд.
– Ладно, я ее припрячу. – С этими словами мистер Уайлдер сунул визитку в нагрудный карман рубашки. – Пути господни неисповедимы, а вдруг окажется, что без нее нам никуда.
Фраза явно не задумывалась как шутка и была воспринята соответственно. Подавленность мистера Даймонда мгновенно усугубилась. Барбара сосредоточенно вращала в руке бокал с вином, словно пытаясь увидеть дно. Откликнулась только Одри, и довольно свирепо:
– Прекрати, Билли. Марлен не хочет сниматься в картине. Ну и что?
Позднее я поняла: этой репликой Одри била точно в цель. Ее муж не любил обсуждать рабочие вопросы в кругу друзей и знакомых, и тем более когда тема была столь деликатной и конфиденциальной, как нынешняя. Реакция жены не рассердила Билли. (На Одри он никогда не сердился.)
– Давай не будем об этом сейчас, окей? – сказал он.
– Давай. Я и говорю, прекрати.
К счастью, я знать не знала, кто такая Марлен. Как и о том, что эту загадочную Марлен Билли надеялся снять в главной роли в своем новом фильме. А также о том, что с утренней почтой он получил от нее письмо, сообщавшее в самых решительных выражениях, что работать с ним она не намерена. Это известие повергло Билли и мистера Даймонда в глубокое расстройство, и за весь день они ни на строчку не продвинулись в работе над сценарием. Словом, я ничего не знала, но даже если бы знала, на восхитительный шмат по-деревенски комковатого арденского паштета я набросилась бы с не меньшим рвением, ведь почти две недели, с тех пор как я уехала из дома, мне не удавалось вкусно поесть. Мой гастрономический энтузиазм возымел по крайней мере одно благотворное действие: мистер Уайлдер повеселел, и за линзами его очков опять вспыхнули озорные огоньки. Неторопливо отхлебнув вина, он сказал:
