Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора
Ирина Скарятина
Эта книга основана на никогда не издававшихся (за исключением пяти статей, появившихся в 1942-1943-м годах в американском журнале Кольез (Collier's)) рукописей Ирины Скарятиной (главной героини цикла романов "Миры Эры"), найденных переводчиком в архиве библиотеки Принстонского университета (США), где они пылились в течение 60 лет со смерти автора в 1962-ом году. Рукописи повествуют о труднейшей длительной командировке Ирины в качестве военкора журнала Кольез в Советский Союз в 1942-ом году, воспевая героизм и патриотизм советских людей в великой битве со злом нацизма. Общее расстояние многодневной цепочки Ирининых перелётов из США в СССР и обратно составило около 50 000 километров. Маршрут пролегал через Южную Америку, Африку и Ближний Восток, и его описание содержит множество интереснейшей исторической информации, а также сведений о британских и американских военных базах, где Ирине выдалось побывать по пути, что и стало причиной запрета публикации книги американской военной цензурой.
Ирина Скарятина
Небесный Путь в Россию. Дневник Военкора
Предисловие переводчика
Ради подготовки, перевода и публикации этих никогда не издававшихся (за исключением пяти репортажей, появившихся в журнале Кольез (Collier's))рукописей Ирины Скарятиной, обнаруженных мной в закромах библиотеки Принстонского университета (США) и любезно предоставленных мне в оцифрованном виде специалистами тамошнего отдела специальных коллекций, Эдриэнн Русинко и Эннали Паулс, я совершенно уверенно принял решение отложить на какое-то время работу над третьим романом цикла "Миры Эры", где речь пойдёт об эмиграции Ирины в 1920-х годах сна-чала в Англию, а затем в Америку и её нелёгком полунищенском существовании там в течение не-скольких лет с последующим становлением в качестве успешного писателя, популярного лектора и театрального критика. Выражаясь современным телесериальным языком, выбор был сделан в пользу сиквела (представляющегося мне бесспорным апофеозом творческой и общественной жизни Ирины), в котором она сама, будучи на тот момент военным корреспондентом американского журнала Кольез, детально рассказывает о своей труднейшей длительной командировке в СССР в 1942-ом году (в свои 54(!) года и ровно через 20 лет после того, как была вынуждена покинуть Россию). А уж потом, коли Бог даст, придёт черёд и нашего совместного с ней и её американским мужем Виктором Блейксли приквела под названием "Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб" об упомянутом выше начальном периоде её заграничного бытия.
Основной причиной такого решения после ознакомления с содержанием данных рукописей Ирины стало абсолютно чёткое понимание злободневности написанного ею тогда, 80 лет назад, именно сейчас – на фоне происходящих событий как внутри России, так и на полях её новых битв с возродившимся нацизмом. И когда, как не сейчас – по прошествии 60-ти лет с Ирининой смерти, – самое время такой книге наконец-то явиться на свет в память об этой прекрасной, отважной женщине и за её авторством.
В отличие от цикла "Миры Эры", в котором я выступаю составителем своеобразного "литературного коллажа" или, как я сам себя называю, "ремесленником-бусоделом", нанизывающим на временну?ю нить жизни Ирины и её окружения разнородные, вручную выделанные "бусины", как то: переведённые отрывки из её собственных англоязычных романов, изданных в США в 1930-х годах (а в третьей книге серии добавятся ещё и большей частью никогда не публиковавшиеся рас-сказы Виктора, объединённые заголовком "My Russian Wife" ("Моя русская жена"), на которые я наткнулся в хранилище рукописей библиотеки Конгресса США); выдержки из архивных доку-ментов, "отрытых" в различных исторических "залежах" и касающихся дворянского рода Скарятиных и связанных с ним; цитаты из личной переписки героев повествования и мемуаров, где они упоминаются, и прочее подобное, – выставляя затем получившееся "ожерелье" на всеобщее обозрение под своим именем, в данной книге я позволю себе добавить лишь сноски, предисловие и послесловие, используя в них фрагменты статей из американских газет того времени, ярко дополняющих образ вернувшейся из поистине героического путешествия Ирины. И вот первый из них, объясняющий, почему рукописям так и не был дан ход:
"НЬЮ-ЙОРК – На днях в наш город прилетела на Клипере[1 - Боинг-314 "Клипер" – американский пассажирский гидросамолёт, использовавшийся для трансокеанских перелётов.] русская писательница и лектор, Ирина Скарятина, и я поспешила в отель 'Амбассадор', дабы услышать её рассказ, пока та не устала им делиться, – и оно того стоило. Мне редко приходилось встречать более обаятельного человека, чем этот знаток России – как старой, так и новой. Перелёт сюда, особенно над Бермудами, выдался крайне тяжёлым, и Скарятина была вся в синяках от самолётной болтанки, но её разум и дух не пострадали.
Она вернулась из Москвы, где работала корреспондентом американского еженедельника, и поведала мне, что советские люди просто невероятны. Я знаю кое-что о российской цензуре лично, но она утверждает, что нынче та стала строже, чем когда-либо прежде. За пять месяцев пребывания в Советском Союзе ей даже удалось попасть на охваченный войной Дон, но местные проверяющие велели ей помалкивать о том, что она там видела и слышала. Более того, сразу же по прибытии к нашим берегам она имела беседу уже с американскими джентльменами от цензуры, требовавшими как можно меньше рассказывать о том, как она перемещалась, где останавливалась и чему стала свидетелем по пути в СССР и обратно. Держать в себе столь замечательную историю – это величайшая трагедия для любого журналиста. И потому Ирина очень расстроена". (Элис Хьюз, Форт-Уэрт Стар-Телеграм, 30/12/1942)
Посвящаю эту работу отважным военкорам, истинным патриотам своей Родины – России, рискующим жизнью и прилагающим все усилия, чтобы донести правду о её великой битве со злом нацизма до современников и будущих поколений.
Алексей Белов-Скарятин.
Портрет Ирины Скарятиной работы известного американского художника Жоржа Шрайбера из её личного архива, хранящегося в отделе специальных коллекций библиотеки Принстонского университета (США).
Часть Первая. Перелёт
Фотография самолёта Боинг-314 "Клипер", хранящаяся в фонде библиотеки Конгресса США и подпадающая под разряд "Общественное достояние"
Нью-Йорк – Майами
4 августа 1942-го года
Мой вылет может состояться в любой момент. Мне приказано быть наготове и ждать инструкций. Отныне я больше не частное лицо, распоряжающееся своей жизнью так, как ему заблагорассудится, а военный корреспондент, соблюдающий армейские порядки. Моя аккредитация выдана Военным департаментом, и куда бы я ни направилась, я обязана отчитываться перед армейским начальством, что заставляет почувствовать себя солдатом. Я ещё не облачилась в полученную форму военкора цвета хаки, хотя при малейшем же ободрении сделала бы это со всем рвением новичка, ведь это моё первое назначение на негражданскую службу. Однако мой муж недавно заметил, что находит моё короткое чёрное вечернее платье весьма привлекательным, и, памятуя о столь редком комплименте, я пока не решаюсь на переодевание.
Прибыв из Вашингтона в Нью-Йорк, мы теперь ждём моего вызова на посадку, нежась в отеле "Амбассадор". После дикой спешки с проставлением в последний миг в моём паспорте всех нужных виз этот период ожидания стал желанной передышкой. Наконец-то мы можем облегчённо вздохнуть, и поразмышлять, и поговорить.
Но время летит незаметно, а меня никак не отпускает ощущение, что я тону. Сложившаяся ситуация неумолимо порождает во мне двоякие чувства. Я в огромном восторге от мысли, что буду военным корреспондентом Кольез в Москве и совсем скоро мне предстоит один из самых продолжительных перелётов в мире, до моей родной России, и в то же время тоскливое осознание предстоящей разлуки с мужем не покидает меня ни на секунду. Когда мы увидимся снова? Что нам уготовано судьбой? Как у нас получится так долго существовать порознь впервые за семнадцать лет после женитьбы?
Мы идём купить последние мелочи (мне нужно быть с этим очень осторожной, поскольку мой багаж не должен превышать 55 фунтов[2 - От переводчика: Около 25 килограммов.]); мы ужинаем в клубе "Звёздная крыша" отеля "Уолдорф-Астория"; мы немного танцуем, а затем рука об руку возвращаемся к себе, продолжая трещать без умолку и стараясь припомнить всё, что просто обязаны успеть поведать друг другу. Кажется, нам не дано остановиться – так много ещё осталось недосказанным.
Уже дважды мне звонили из аэропорта, прося прибыть незамедлительно (куда бы мы ни отлучились, мы оставляем номер телефона для связи, "на всякий случай"), но оба раза тревога была ложной. Мне нравится думать, что это делается специально, дабы сбить со следа любого подозрительного типа или шпиона, так или иначе пронюхавшего о назначенном часе вылета Клипера. Однако третий вызов оказывается настоящим, и мы срываемся в дорогу, забежав всего на пять минут в универмаг "Арнольд Констебль" забрать там отложенные мной для этой поездки суконное пальто на меховой подкладке и шерстяной костюм с подходящей к нему шляпкой.
5 августа
В аэропорту мы сидим уже молча, лишь держась за руки и глядя на неумолимо бегущие стрелки часов. Всё уже сказано, или, вернее, ничего по-настоящему не сказано, так зачем вообще пытаться что-то ещё говорить, когда осталось так мало времени?
Теперь, когда я вот-вот улечу, я вдруг абсолютно ясно и отчётливо понимаю, что будет значить для меня эта разлука. Муж сжимает мою ладонь крепче, чем когда-либо прежде, а мои ногти впиваются в его плоть подобно тому, как это делает наш кот Пукик, будучи крайне взволнованным.
Фотография Ирины и Виктора из газетной статьи
Что это, лихорадочно думаю я, – конец нашей совместной жизни либо просто интерлюдия, когда нашим путям суждено разойтись на какое-то время? Что я делаю, почему бы мне не отменить всё прямо сейчас, в последний момент, и не вернуться с ним домой? Если бы только я могла дождаться, пока он тоже куда-то уедет! … Но у меня нет выбора в этом вопросе – мне повелели отбыть немедленно, и я обязана подчиниться. Всё казалось таким простым в тот день, когда я подписалась на это, совершив под влиянием порыва верный, патриотичный поступок. Но сейчас не даёт покоя мысль, что гораздо важнее заботиться о нём, чем вот так улетать в неизвестность и, может быть, навсегда. Другие корреспонденты могли бы справиться гораздо лучше меня.
Мне хочется высказать эти мысли вслух: "Я всё отменяю … Я остаюсь … Поехали домой …" Однако затем меня осеняет: "Ты не в праве дать задний ход; ты должна пройти через это … У тебя аккредитация военкора … Америка устроила тебе командировку в Россию, а Россия разрешила въезд в твоё прежнее отечество … Вот твой шанс внести свою лепту в их общее дело – тебе никак нельзя подвести …"
Это озарение мгновенно отрезвляет меня, вновь заставляя увидеть всё в правильном свете. Конечно же, я не могу повернуть назад, конечно же, я должна лететь. В конце концов, я дочь солдата, и внучка, и правнучка – через всю историю России, уходящую корнями вглубь веков, к моему воинственному прародителю Рюрику, первому князю Руси, правившему в девятом веке. Насколько мне известно, в моём роду не было гражданских, и теперь, когда все мои русские воины-предки ушли, настала моя очередь.
Несмотря на столь доблестные помыслы, волна тошноты накрывает меня, и я встревоженно шепчу: "О Боже, меня сейчас вырвет прямо здесь, в самом центре этой комнаты ожидания – скажи быстрее, что мне делать?"
На что он смеётся, уверяя, что всему виной моё воображение и я ничуть не выгляжу больной. Это помогает, и, дабы отвлечься, мы, направившись к книжному киоску, покупаем "Песню Бернадетт"[3 - От переводчика: Роман чешского писателя Франца Верфеля, основанный на реальной истории крестьянской девушки из Лурда во Франции, которой являлась Дева Мария.] и "Только звёзды нейтральны"[4 - От переводчика: Книга одного из величайших американских репортёров, Квентина Рейнольдса, в которой он рассказывает о пребывании в Москве и Куйбышеве зимой 1941-42-го годов, о полёте в Каир с послом СССР в США Литвиновым и послом США в СССР Штейнгардтом и о захватывающем дух сражении с танками Роммеля в североафриканской пустыне.]. В этот момент звенит колокол и появляется командир со своим экипажем. Пилот крайне серьёзен, его голова склонена, будто в глубокой задумчивости.
"Посмотри на него, он волнуется, что-то не так с Клипером", – шепчу я тревожно, но муж лишь легкомысленно бросает: "Ничего страшного – похоже, его просто не радует перспектива очередного долгого перелёта".
Тем не менее с тех пор я стала замечать, что все пилоты неизменно выглядят серьёзными и поглощёнными собственными мыслями, возглавляя процессию своего экипажа к Клиперу или любому другому летающему судну. С того дня меня постоянно восхищает такое сосредоточенное выражение лица, и я думаю, насколько оно более достойно, представительно и обнадёживающе, чем если бы авиаторы выходили с криками и смехом. Ибо мой последующий опыт полётов на более чем 30 000 миль[5 - От переводчика: Порядка 50 000 километров – общее расстояние цепочки Ирининых перелётов из США в СССР и обратно.] научил меня, что безопасно пилотировать Клипер или военный транспортник над океаном, джунглями и пустыней – это не шутки, и всякий раз, отправляясь в рейс, командир корабля слишком хорошо знает, какие опасности подстерегают его на пути.
Теперь же в моей голове непрерывно крутится мотив песни "Дай мне что-нибудь на память о тебе"[6 - От переводчика: Песня американского популярного певца эпохи Биг-бэндов Бадди Кларка.]. Ох, и что прикажете дать ему в момент прощания? Я смотрю вниз и вижу своё кольцо. Поспешно стягиваю его и кладу мужу в ладонь. "Кое-что на память обо мне", – произношу я безнадёжно. Поначалу он изумлён: "Что, чёрт возьми, мне с ним делать?" – но потом быстро вешает его на цепочку своих часов.
Опять звенит колокол, и теперь это сигнал для нас, пассажиров. Я единственная женщина среди сорока с лишним армейских мужчин: полковника, майора, четырёх капитанов, группы военврачей, нескольких лётчиков и солдат, а вдобавок к ним пары гражданских. Я обнимаю мужа, и на несколько секунд он крепко прижимает меня к себе. Затем, сорвавшись с места, я бегу к Клиперу. У двери оборачиваюсь и машу ему рукой. На мгновение на меня снова накатывает желание бросить всё и помчаться назад. Он тоже машет и отдаёт мне честь. И хотя он уже далеко, я всё ещё могу разглядеть его усмешку, кривую и неестественную.
"Кое-что на память обо мне", – кричу я, показывая на палец, где раньше находилось кольцо. Он кивает. В следующий миг я, отвернувшись, ступаю на спонсон, а затем резво спускаюсь по лесенке в центральную кабину Клипера, залитую странным зеленоватым светом, вызываемым плотно задёрнутыми на иллюминаторах салатовыми байковыми занавесками, не позволяющими выглянуть наружу и узреть какие-либо военные объекты. Здесь внизу жарко и душно, а зелёное освещение создаёт впечатление нереальности, как в "Фантазии"[7 - От переводчика: Классический полнометражный музыкальный мультипликационный фильм 1940-го года, состоящий из восьми отдельных эпизодов, музыка для семи из которых исполнена Филадельфийским оркестром под руководством Леопольда Стоковского.] Уолта Диснея, – будто мы все вдруг оказались на дне морском. Мне объясняют, что основная часть роскошного убранства Клипера, о котором я так много слышала, была на время снята, чтобы иметь возможность перевозить как можно больше военнослужащих и военных грузов. И теперь лишь в двух кабинах оставлены посадочные места. Мне отводят узкое двухместное сиденье у левого иллюминатора в меньшей передней кабине, и, пристегнув ремень, я готовлюсь к взлёту. Всё происходит очень быстро. Слышен гул моторов и шлепки бьющейся о воду плоской поверхности. "Словно кит, прыгающий вверх-вниз на брюхе", – думаю я немного печально, пока идёт разгон. Затем рёв становится оглушительнее, буквально разрывая мои барабанные перепонки … Стюард даёт нам жевательную резинку и рекомендует, не переставая, жевать её, периодически сглатывая слюну и открывая рты, что мы и делаем, походя на кучку задыхающихся зелёных рыб. Тут я ощущаю некое новое покачивающееся движение, и мы внезапно взлетаем, начиная плыть уже по воздуху. Вид Нью-Йорка внизу, наверняка, прекрасен, но из-за плотно задёрнутых занавесок нет никакой возможности даже бросить взгляд. Один из солдат пытается приподнять краешек своей, но тут же звучит приказ "немедленно отставить". Вскоре на электронном табло вспыхивают ободряющие слова, что можно расстегнуть ремни, следом за этим стюард открывает занавески, и ярко-голубой свет раннего утра, резкий и ослепительный, заливает салон. Я нетерпеливо выглядываю в иллюминатор, но, увы, там не на что смотреть, кроме облаков и изредка мимолётных проблесков океана. Оглушительный рёв моторов снова переходит в ровный гул, никогда не меняющий своей тональности. Мягкое и успокаивающее движение вызывает сонливость. И скоро мы все засыпаем.
Время обеда … Стюард будит нас, спрашивая, не желаем ли мы поесть. Все соглашаются, за исключением одного гражданского, который при упоминании о еде зеленеет и быстро исчезает в хвостовой части Клипера. Обед подаётся индивидуально в разноцветной небьющейся пластиковой посуде на маленьких подносах. Нас потчуют чашечкой бульона, кусочком курицы, салатом, свежими фруктами, хлебом с маслом и кофе. После трапезы я пытаюсь читать "Песню Бернадетт", однако сон опять одолевает меня, и я отключаюсь на несколько часов, пока меня не будят звучащие со всех сторон восклицания. Все смотрят в иллюминаторы на коралловые рифы, усеивающие сине-голубой океан, делая его похожим на огромный восточный ковёр диковинной неправильной формы. Некоторые из рифов находятся под водой, хотя, видимо, совсем неглубоко, а потому походят на радужные пятна, плавающие на поверхности.
Около четырёх часов дня мы прибываем в Майами на Диннер Ки, крупную базу гидросамолётов авиакомпании "Пан Американ", и нас отвозят на автобусе в отель "Коламбус". Я совершенно оглохла, поэтому всем приходится либо кричать мне в ухо, либо использовать язык жестов для глухонемых, что они и делают с дьявольским наслаждением. Кроме того, у меня дрожат колени, однако я решительно отправляюсь в длительную пешую и экскурсионную экспедицию. Город полон моряков, некоторые из которых расквартированы здесь же, а другие отпущены в увольнительную со своих кораблей.
Затем я в одиночестве ужинаю в "Чайлдс", а позже, когда моя глухота внезапно исчезает, звоню по междугородной связи своему мужу, уже, несомненно, вернувшемуся к этому времени в Вашингтон. Приятно слышать его голос, знакомый и сонный, и, когда я представляю его стоящим у телефона, всё сразу опять кажется естественным и правильным. Это что-то из повседневной жизни, как, например, приготовление кофе по утрам, или ожидание звука его ключа, открывающего замок, когда он приходит домой ужинать, или наше совместное прослушивание любимой радиопередачи. Просто обычные мелочи, которые действительно так много значат и так важны. Меня подмывает выкрикнуть: "Я сейчас же еду домой", – а потом рвануть так, что уже никто не остановит. Чтобы, как говорят в России, "только пятки сверкали", неся меня в нужном направлении. Но я ничего подобного не делаю, а он продолжает желать мне "всего наилучшего и мягких посадок" и говорить, как он мной гордится. Итак, мой последний шанс высказать наболевшее исчезает (хотя в глубине души я точно знаю, что никогда бы не повернула назад), и, вешая трубку, я осознаю, что, возможно, покидаю наш дом навсегда. Подавленная, я сажусь на краешек кровати, и огромный электрический вентилятор начинает развевать и ерошить мои волосы.
Внезапно звонит телефон. "Он снова вызывает меня. Он прикажет мне ехать домой", – радостно думаю я, спеша снять трубку, пока он не передумал и не повесил свою. Но нет – это всего лишь звонок от портье, желающего передать приказ пилота немедленно собираться. Я смотрю на свои часы – уже почти два ночи. Схватив свою тёмно-синюю дорожную сумочку от "Пан Американ", я стремглав мчусь вниз. Большинство наших пассажиров, потягиваясь и зевая, уже собралось у стойки регистрации, так что вскоре нас ведут к автобусу, направляющемуся обратно на базу гидросамолётов.
Майами – Порт-оф-Спейн
[8 - От переводчика: Столица островного государства Тринидад и Тобаго, находящегося в южной части Карибского моря недалеко от побережья Венесуэлы и до 1962-го года являвшегося колонией Великобритании.]
6 августа
Сонные, мы облепляем большой вращающийся шар, размещённый посреди зала ожидания, – все, за исключением штатских, которые явно выпили пару чашек чего-то бодрящего и снуют туда-сюда в весёлом и болтливом настроении, рассказывая нам, что им не терпится увидеть стада африканских слонов и жирафов, не говоря уж о тиграх и львах. Когда один из лётчиков спрашивает их, где они ожидают увидеть всех этих животных, те беззаботно машут руками, провозглашая: "Ой, да везде. Так нам обещали в нашей Компании, уговаривая отправиться в эту поездку, что окончательно определило наше решение". Они напоминают мне русских комических персонажей – "Бобчинского и Добчинского"[9 - От переводчика: Персонажи комедии Николая Васильевича Гоголя "Ревизор", городские помещики.], и я мысленно так их и называю. Лётчик выглядит не вполне согласным с их утверждением и, покачав головой, серьёзно произносит: "Что ж, надеюсь, вы не будете разочарованы". В этот миг звенит колокол, и командир с экипажем проходят мимо нас на борт Клипера. Через пару минут второй звонок велит нам следовать за ними. Оказавшись в душном жарком салоне, я пытаюсь свернуться калачиком на своём сиденье и уснуть. Однако, хотя мне удалось это сделать днём, нынче я отчего-то не могу найти удобную позу и верчусь из стороны в сторону, как собака. Наконец я сдаюсь и решаю выглянуть в иллюминатор. Ночь безумно красива, и звёзды сверкают и выглядят намного больше, чем обычно. Под нами не видно ни воды, ни суши – там только лёгкий серебристый туман – а потому кажется, что мы несёмся сквозь безграничное пространство в мире звёзд. С самого детства я всегда представляла себе смерть именно так – внезапный отрыв от земли и стремительный полёт сквозь звёздную ночь. "Если это действительно так – это прекрасно", – радостно думаю я, и мой подсознательный страх авиакатастрофы окончательно исчезает. Зачем волноваться, если конец так же восхитителен, как этот полёт.
Моторы работают идеально; движение едва ощущается – гораздо меньше, чем в поезде; и по какой-то причине у меня больше не так закладывает уши, как днём. В салоне вокруг меня, свернувшись калачиком на узких сиденьях или вытянувшись во весь рост на полу, лежат спящие мужчины. И лишь один молодой солдат поблизости, проснувшись, сел, обняв колени, и пристально вглядывается в звёздное небо. Он совсем юн, и его глаза, похожие на глубокие тёмные омуты, выражают тревогу и печаль.
"Что не так, солдатик? – шепчу я. – Не спится тебе?"
"Да, мэм, – тихо отвечает он. – Типа как-то чудно? во всём теле. Вы не против, если я подсяду поболтать?" Он встаёт с пола, и я освобождаю для него краешек своего сиденья.
"Что с тобой? – спрашиваю я снова. – Укачивает?"
"Ну, может, чуточку", – слегка смущённо признаётся он и объясняет, что это его самый первый полёт. Я предлагаю ему пару капсул "Мазерсиллс"[10 - От переводчика: По-английски "Mothersill's" – популярное в 1930-60-х годах канадское средство, как облегчавшее, так и предотвращавшее морскую болезнь, укачивание в самолётах и поездах, тошноту и головные боли во время движения в транспорте, скалолазания и т.п.], коих у меня несчётное количество, так как все друзья принесли мне перед отъездом по крайней мере по упаковке в качестве подарка в дорогу. Пока что средство мне не понадобилось, однако оно, очевидно, действует, поскольку юноша вскоре сообщает со вздохом облегчения, что уже не так крутит живот и он вообще чувствует себя намного лучше. Мы общаемся шёпотом, и он рассказывает мне всё о своём родном городке, своей семье, своей возлюбленной. Он извлекает из бумажника снимки, и мы изучаем их в тусклом свете салона. Пока он говорит, тревога мало-помалу уходит из его глаз, и вскоре он начинает зевать.
"Думаю, теперь я смогу заснуть. Спасибо, мэм, за лекарство и за возможность поболтать с вами. Похоже, меня чуток укачивало и я тосковал по дому". Он возвращается на своё место на полу и вскоре уже крепко спит, слава "Мазерсиллс".
Чуть позже другой бодрствующий пассажир, на этот раз один из армейских лётчиков, заметив, что я тоже не сплю, подходит и садится рядом. Сначала мы говорим о всяких пустяках, и он не спешит отвечать на конкретные вопросы, пока я не показываю ему удостоверение военкора, и тут он расслабляется, начиная общаться более свободно. По его словам, он много раз летал этим маршрутом, и для подобных рейсов характерно соблюдение секретности, особенно в смысле времени вылета и прилёта в различных пунктах. Я рассказываю ему о двух фальстартах в Нью-Йорке, и он подтверждает, что это, разумеется, было сделано с указанной целью, как я и думала.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69131227&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
