Нарко
Джек Уэллс
Давно прошли времена Великого Союза, чекисты из Кабинета Безопасности уже не преследует священнослужителей. Церковь стала признанной силой и… крупнейшим наркокартелем. Ян только начал служить, ему повезло получить место в престижном храме, но его радость по этому поводу омрачена ужасной новостью: мама тяжело больна. Надеяться можно только на очень дорогое лечение и сложную операцию, которые Яну не по карману. Чтобы добыть необходимые деньги, он поступается принципами и соглашается участвовать в нелегальном церковном бизнесе по торговле наркотиками, втайне надеясь однажды его поломать. Ян еще не знает, что он не единственный, кто думает о перевороте, и даже не первый такой: история повторяется…
Джек Уэллс
Нарко
Глава 1
Рыжая не хотела подслушивать, но это вышло случайно. Она шла к Генриху за новой партией товара. В общине ее не любили. Цыганам не нравилось, что она продает на их территории. Афганы ей не доверяли потому, что она сама немного употребляла. А кто-то просто считал ее ведьмой и не хотел лишний раз связываться. Рыжая всегда приходила на встречи трезвой, Генрих ни разу не видел ее под кайфом, и только он один относился к ней относительно по-человечески. Рыжая подошла к калитке и уже собралась стучать, как вдруг услышала голос цыганского барона:
– Ты же сам понимаешь, что это необходимо сделать, – послышалось со двора. На территории перед домом стояла вытянутая деревянная беседка. Летом афганы часто там ужинали. Лариса стояла за высоким металлическим забором, где хорошо было слышно все, что происходило на другой стороне.
– Да я понимаю, но мне не нравится эта идея. Генрих – часть нашей общины.
Лариса узнала голос Гоги. Он руководил всей афганской диаспорой в общине, включая Генриха и его семью, которая занималась производством товара и транспортировкой его на территорию Великого Союза.
– Ему нельзя доверять. Однажды он уже предал нас.
– Тогда вышло случайно.
– Это он так сказал. У меня другое мнение. Да ты и сам все видишь. У тебя поля, цветы, люди, а у него только маленькая фабрика где-то в пустыне, да и та работает плохо. А сколько он претензий тебе предъявляет? Разве это справедливо? Синтезировать порошок мы сможем и без него, а если подумать, то даже здесь завод построим. Я сам помогу. Просто подумай, зачем кормить бесполезные рты?
– Мы с самого начала работаем с Генрихом. Он занимается поставками…
– С поставками проблем не будет. Как ты не видишь, что он прогибает всех под себя. Протаскивает своих людей. Оглянуться не успеешь, как в общине будут только друзья Генриха. А потом он и у тебя власть отнимет. И нас всех прогонит. Недаром же он своего дилера завел. Продает все по дешевке, только рынок портят.
– О ком ты говоришь?
– Рыжая, эта стерва, наркоманка.
– Лариса, что ли? Ой, да не смеши, она так… – Гога отмахнулся и скорчил лицо, будто его перекосило от омерзения.
– Скоро ты сам все увидишь. Он подминает бизнес под себя. Дилеров у него станет больше, а ты будешь ему не нужен.
– Дай мне время подумать…
Лариса слушала их разговор практически не дыша, так что стук собственного сердца заглушал едва доносившиеся голоса. Но в тот момент, когда она решила, что ее никто не видит, в забор с внутренней стороны врезалось что-то тяжелое. Раздался громкий лай, который мигом взбудоражил Ларису. Собаки рычали и рыли землю. Под забором показалась оскаленная зубастая пасть. Разговор прервался. Лариса отскочила от забора и побежала. Она старалась бежать тихо, но быстро, надеясь, что так ее не поймают. Все улицы в общине тянулись параллельно друг другу, как в обычной деревне, они выходили на главную дорогу, которая их объединяла. Лариса выбежала на дорогу, свернула на другую улицу и спряталась в небольшом проеме между заборами соседних участков, прижавшись спиной к невысокому бетонному столбу. Собак выпустили наружу. Они выбежали на центральную магистраль и принюхивались к земле. За ними шел высокий мужчина в черном костюме и рубашке с красными манжетами, застегнутой на три нижние пуговицы. Собаки завернули на улицу, где пряталась Лариса. Она зажала рот ладонью, сердце бешено колотилось. Живот скрутило. У Ларисы всегда болел живот от волнения. Одна из овчарок шла вдоль забора и подобралась к углу, за которым скрывалась Лариса. Но в тот момент, когда собака уже намылилась завернуть к ней, мужчина в черном пронзительно свистнул, подозвав ее обратно к дому. Лариса с трудом выдохнула и еще долго стояла на месте, прежде чем заставила себя выйти из укрытия. Тело не слушалось, колени тряслись. Она хотела быстрее скрыться из виду, тихо шагала по краю дороги. В окне одного из домов внезапно включился свет. Лариса инстинктивно подняла взгляд и увидела силуэт мужчины. Она отвернулась, взяла себя в руки и ушла.
Глава 2
Клоун смотрел на Яна искоса. Глаза-бусинки, чуть меньше носа, под которым красуются маленькие усы а-ля Адольф Гитлер. Одно ухо оттопырено, второе прикрыто пышным афро. Персонаж, случайно размазанный грязью на полу, злобно смотрел снизу-вверх. Поезд скользил по рельсам, разрывая теплый весенний воздух. Полупустые вагоны освещались новыми лампами. Люди сидели, уткнувшись в телефоны, словно бежали от уныния своей жизни в электронную нирвану социальных сетей. Ян стер физиономию клоуна подошвой и задумчиво посмотрел в окно. За последнюю неделю в его жизни случилось больше событий, чем за все прошедшие двадцать три года. Он морально умер в тот момент, когда доктор огласил диагноз. В первые минуты даже не верилось, что это происходит с ним. Он смотрел на проносящиеся мимо деревья и вспоминал, как они с мамой вышли из больницы. Она молча взяла его под локоть, держа в другой руке большую оранжевую сумку, с которой ходила уже двадцать лет и никогда с ней не расставалась. Сумка рвалась несколько раз, но мама всегда ее зашивала и ни за что не хотела выбрасывать. А Ян, наоборот, мечтал избавиться от этой уродской сумки, символизирующей в его понимании бедность и полную безнадегу, от которой он всеми силами пытался сбежать. Мама выглядела абсолютно здоровой. Ян собирал свои вещи, но его не покидало чувство вины. Он думал, что бросает ее и больше никогда не увидит.
На следующее утро, после оглашения диагноза, Ян долго не мог встать с постели. Тело, как огромный мешок с потрохами, лежало без сил и желания начать новый день. В такие минуты ему хотелось уткнуться в подушку и рыдать. А мама, напротив, вела себя как обычно, спокойно переживала все сама и делала вид, что ничем не болеет. Она приготовила завтрак и заварила чай. Ее больше волновал отъезд Яна, не хотелось отпускать сына в Москву одного.
Консультацию назначили на утро. Врач принял их без очереди. Он сидел за своим столом, в белом халате и толстых очках, перебирал результаты анализов. В углу стоял маленький белый холодильник, а сбоку, у стены, – два шкафа. На стенах висели страшные анатомические плакаты и рекламный постер с какими-то зарубежными препаратами.
– У вас рак мозга первичного типа. Такое встречается редко. Третья стадия уже сильно запущенна. Необходимо начать лечение, чем быстрее, тем лучше. Оперировать нужно срочно. Времени практически не осталось, – он перебрал кипу документов и дал Яну несколько брошюр, не содержащих ничего конкретного, только общую информацию.
– Давайте сделаем операцию, – сказал Ян, – еще же не слишком поздно?
– Это очень сложная операция, и успех гарантировать невозможно. Даже при самом благоприятном исходе вам придется пройти длинный курс реабилитации. И даже в этом случае есть вероятность рецидива.
Доктор протянул Яну папку с планом лечения, подробно изложенным на нескольких листах. Врачи всегда казались ему бездушными циниками, смотрящим на мир через призму практической анатомии, но в этом враче было что-то по-человечески душевное. Что-то внушающее надежду на лучшее.
– А как же химиотерапия? – спросил Ян. – Она может помочь?
– Боюсь, что в вашем случае химиотерапия не даст желаемого результата. Она имеет свои плюсы и минусы, но вещества практически не доходят до мозга и потому работают очень слабо. Радиохирургия будет гораздо эффективнее. Современное оборудование позволяет проводить точечное облучение пораженных зон.
– Хорошо, можем начать уже сейчас?
Доктор слегка замялся, почесал затылок и сказал:
– Наша клиника не может предоставить такое лечение. Но у нас есть партнерское соглашение с немецким онкологическим центром в Москве, – доктор дал Яну брошюру, – это частное учреждение и очень хорошее. Там делают операции и курсы реабилитации. А с нами вы получите скидку на лечение.
Он протянул распечатку с длинными таблицами. Ян посмотрел на прайс-лист. «Вот как интересно получается, – подумал он, – может, их в мединституте учат такому мягкому, эмпатичному тону, полному сочувствия и понимания. А потом, когда больной расслабится и обзаведется мизерной крупицей надежды, они, как обухом по голове, огорошивают тебя ценой на жизнь. Удовольствие не из дешевых. Бизнес на здоровье, хочешь бери, хочешь умри, скидки предусмотрены. Сперва приласкали, маслицем смазали, а потом как засадили по самые гланды во имя отца, сына и…»
– А как же страховка? – спросил Ян. – У нас же есть страховка.
– К сожалению, страховка не покрывает такое лечение. Его предоставляют только в частных клиниках. У нас нет соответствующих специалистов и оборудования.
– Что вы говорите? – спросила мама.
– Я понимаю, это большие деньги. И к сожалению, государственная страховка не оплачивает подобное лечение. Мне очень жаль, что с вами это произошло…
«Да уж, тебе очень жаль», – думал Ян. Доктор продолжал говорить, но он его уже не слушал. Он сильно сжал кулаки, и обкусанные ногти вонзились ему в ладонь. Ну конечно, ты все понимаешь. И где простым людям достать такие деньги? Да что вообще значат деньги? Всего лишь мера человеческого времени, выраженная в форме общественных ценностей, непропорционально распределенных между всеми людьми на этой планете. «Ты не на нашем месте, – думал Ян, глядя на доктора, – ты сидишь в просторном кожаном кресле и продаешь людям здоровье, спекулируя надеждой на жизнь. Мне такие деньги и за десять лет не заработать, а у нас каждая неделя на счету, но кого это волнует».
Ян сидел в полупустом вагоне. Мимо пролетали деревья, поля и небольшие деревушки, сменявшиеся унылыми поселками, которые еще не доросли до полноценных городов. В соседнем ряду сидела женщина с маленьким ребенком. На вид ему было года четыре. Он ковырялся в носу, а она легонько шлепала его по рукам, чтобы тот не тащил козявку в рот. За ними сидели два школьника, ученики средних классов. Один из них схватил оставленную кем-то недопитую бутылку пива и предлагал второму отхлебнуть глоточек. Потом он харкнул прямо в горлышко бутылки.
– Зачем ты это сделал? – спросил его товарищ.
– Да так, – ответил малой, – не хочу, чтобы из нее еще кто-то пил, а если попьют, то с моим харчком.
Прямо перед Яном сидела бабка в сером пиджаке и темных очках в толстой оправе, которые придавали ей внешнее сходство с Элтоном Джоном. Рядом с бабкой расположился дед, от которого за версту несло низкопробной спиртягой, будто он хлопнул фуфырик с боярышником перед выходом. «Элтон Джон» постоянно ворочалась и отдавила Яну ноги, когда пробиралась к выходу.
Ян хотел сбежать от проблем, но понимал, что от рака не получится просто уехать. Воображение рисовало страшные картины: как он хоронит мать, как люди пришли на похороны. Он будто примерял рак на себя, думал, что заболел вместо нее или забрал эту смертельную хворь. Ян начинал сам себя жалеть, а потом снова ненавидеть свою беспомощность. Он хотел остаться и провести с мамой столько времени, сколько у нее есть в запасе, но понимал, что долг службы никуда не денется. К тому же он надеялся, что там помогут достать нужную сумму, хотя сильно на это не рассчитывал. Поначалу у него будет небольшое жалование, но если получится найти дополнительную работу… Он решил, что возьмется за что угодно и достанет деньги, чего бы это ни стоило.
Глава 3
Несколько больших свечей слабо освещали алтарный зал. Прихожане толпились внутри, но старались не шуметь. PRO-ерей Самсон проводил воскресную службу. Веруны кланялись в пол и шепотом читали молитвы. Самсон начал принимать исповедь. Длинная очередь выстроилась в исповедальную комнату, похожую на большой деревянный шкаф с двумя дверьми, одна для священника, другая для веруна. На фронтоне висела объемная голова KOTO-бога из почерневшего дерева. Люди садились внутрь, рассказывали про свои страхи и опасения, каялись в грехах, а потом бросали деньги в ящик, стоящий рядом с шкафом, таким образом искупая провинности. Последним пошел молодой человек. Он был скромно одет, худощав, с чопорным серым лицом. Брюки свободно болтались на нем. Парень сложил ладони.
– Я впервые на исповеди, батюшка, и не знаю, что говорить.
– Расскажи о грехах и покайся перед Всевышнем, облегчи душу свою, – Самсон набросил епитрахиль ему на голову.
– Я не был образцовым веруном, не посещал службу и не постился. Я обманывал своего начальника.
– Хорошо. Что еще?
– Пьянствовал, курил и спал с чужой женой.
– Это все? – спросил Самсон. Ему хотелось побыстрее закончить службу.
– Кажется, да. А нет, – живо взвизгнул парень, – еще я изнасиловал лошадь и убил маленькую девочку. Или наоборот, уже и не припомню. Это ваш бог тоже простит?
Самсон резко отклонился, епитрахиль спала с головы мужчины. За всю службу священник никогда не встречал такой дерзости. Он сидел на месте, крепко вцепившись в подлокотники стула. Перегородка между двумя отделениями в шкафу доходила только до плеча, чтобы священник мог видеть прихожан. А молодой человек смотрел на Самсона и широко скалился. Он достал из штанов небольшое квадратное устройство с тремя кнопками и дал команду: «Заходим!»
В ту же секунду двери церкви распахнулись и внутрь влетели вооруженные люди в черной форме. На рукавах у них были нашивки в форме щита с красной трехглавой змеей, под которой красовался всевидящий глаз Великого Союза. Спецназ Кабинета Безопасности. Самсон сразу все понял. Он подсознательно ждал этого момента. Церковная деятельность была под запретом, и раз за разом Самсон нарушал закон. Проводя очередную службу, он мысленно представлял, что в любой момент его могут арестовать. Каждый раз, читая молитву, он был морально готов к тому, что в церковь ворвутся люди в масках и наденут на него наручники, он даже в некоторой степени хотел этого, желал, чтобы все закончилось. Но сегодня Самсона застали врасплох.
Бойцы построили прихожан в две шеренги и записали их данные в толстый журнал.
– Религиозные потребности нынче дорого стоят, господа, – выступал молодой человек, – вы рискуете лишиться работы, льгот, социального положения, а в некоторых случаях даже свободы, – он посмотрел на Самсона. – Меня зовут Присветов Филипп Кириллович, майор второго главного управления Кабинета Безопасности Великого Союза, отдел по обеспечению внутренней безопасности. Расходитесь домой, товарищи, в ближайшее время мы вызовем вас на допрос, и рекомендую явиться к нам добровольно. А вам, господин священник, придется проехать с нами.
* * *
Комната для допросов находилась в одном из корпусов Кабинета Безопасности на Лубянке. Самсон знал, что нарушил много запретов, и уже пожалел, что начал эту воскресную службу. Он сидел в наручниках за маленьким железным столом, прикрученным к полу. Стены кабинета были выкрашены в темно-зеленый цвет. У двери висела небольшая карта Великого Союза. Самсон сидел в одиночестве уже больше часа и думал, как будет устраивать жизнь в тюрьме. В его голове всплывали чудовищные образы трудовых лагерей, собранные по рассказам других священников из центральной Патриасии. Ходили слухи, что людей везут на Урал или на Дальний Восток в вагонах для скота, заставляют валить лес, рыть котлованы и выполнять другую очень тяжелую работу, кормят плохо, медицина отсутствует, а из одежды им дают легкие штаны и тонкую куртку. Заключенные работают по двенадцать часов на жутком морозе и изнурительной жаре. Неудивительно, что оттуда почти никто не возвращался. Мало кто выдерживает больше шести месяцев. Это были только слухи, хотя и не безосновательные. Те, кто возвращался из лагерей, почти ни с кем не разговаривали, были замкнутые и нелюдимые. Самсон знал, что за преступление, которое он совершил, сажают надолго, и готовиться надо к самому худшему. Если бы он просто вел службу, не собирая при этом деньги с прихожан, может, приговор смягчили бы. Филипп вошел и сел напротив PRO-ерея, шлепнув на стол картонную папку.
– Ну что же, Самсон Димитриевич, вынужден вас огорчить. Нарушение уголовного кодекса Великого Союза в части закона об отделении церкви от государства, наказание за которое – до пяти лет лишения свободы. А также статьи 227, запрещающей создание группы, в том числе религиозной, причиняющей вред здоровью и посягающей на личность и права граждан. При этом еще и с незаконным сбором средств…
После слов о пяти годах Самсон уже не слушал, что Филипп ему говорил. До него доносились только отрывки фраз, в основном с обвинениями и статьями уголовного кодекса. Самсон думал лишь о том, проведет ли он эти пять лет в тюрьме или все-таки в лагерях. А Филипп продолжал накидывать обвинения, как петли на шею.
– Я не виноват, у меня не было выбора, – вдруг перебил его Самсон, – Патриас приказал проводить службу, я и подчинился. Вы же тоже выполняете приказ вашего начальника, – робко заметил он.
– Если Патриас прикажет вам повеситься, вы тоже подчинитесь? Приказывать в нашей стране может только Партия.
– Церковь в бедственном положении. Нам приходится идти на крайние меры и нарушать закон. Да я бы сам никогда в жизни не пошел бы против Народной Партии и нашего Великого Союза. Это все Патриасия нас заставляет. А деньги я собирал, только чтобы еды себе купить и с голоду не помереть, – божился Самсон. – Мы же на грани вымирания, как вы не понимаете, – у него тряслись руки и дергался глаз.
Самсон понимал, что эти аргументы ничего не значат. Филипп встал и закурил сигарету.
– Вы еще молоды, а уже стали PRO-ереем. Это ведь высокое звание в церкви? Невероятно быстрый карьерный рост. Как же вам это удалось?
– Всех PRO-ереев, которые служили в этой церкви до меня, посадили или сослали в лагеря, вот меня и назначили. Потому что больше некого было назначать, я один служу в церкви. Ну вы же тоже молоды, а уже майор.
И правда, после войны в Великом Союзе не хватало квалифицированных кадров, что вызвало такой стремительный рост в званиях даже у молодых офицеров. Филипп смотрел в папку. Искал какие-то записи.
– Вам светит большой срок. Жаль будет потерять в тюрьме всю молодость.
– Я не виноват в том, что вы терроризируете церковь. Вы почти всех священников посадили, вот меня и поставили служить. А деньги собирал в личных целях. Сами попробуйте жить без жалования, посмотрел бы я на вас. Если бы не я, там служил бы кто-нибудь еще. Посадите вы меня в тюрьму, на мое место придет другой, потом вы и его посадите, пока все священники не закончатся или тюрьмы не переполнятся.
– Подбирайте выражения. Если будете называть политическую программу «террором», вы рискуете в придачу получить еще несколько статей. И с чего вы взяли, что вам светит именно тюрьма?
Самсон покраснел. Филипп закурил вторую сигарету. Несколько минут они сидели молча. Комната наполнилась дымом. Филипп листал папку и внимательно изучал материалы дела. Потом стряхнул пепел на бетонный пол.
– Впрочем, есть выход из вашего положения. Вы можете принести пользу Великому Союзу и остаться на свободе. Если вы согласитесь сотрудничать, я лично обеспечу вам безопасность. Вас не посадят в тюрьму и не отправят в лагеря.
– Как сотрудничать? – растерялся Самсон.
– Вы знаете, что я могу посадить вас в любой момент, но не хотел бы этого делать. Поймите правильно, я ничего лично против вас не имею. Давайте допустим, что вы стали жертвой духовно-идеалистической пропаганды вашей Патриасии, которая противоречит политике Великого Союза. Я смогу убедить начальство и доказать это в Кабинете. Я же вижу, что вы можете принести гораздо больше пользы на свободе.
