– Мой покойный папаша, – Пименов пересел на кровать и привалился спиной к стене, украшенной вместо коврика полосатым половиком, – говаривал мне: «Николка, в жизни у каждого человека должно быть море приятелей, но настоящих друзей может быть только четыре. Как четыре стороны света, четыре времени года, четыре стихии, четыре четверти…» – Голова его клонилась все ниже, я уже думал, что сейчас он свалится, но нет, организм выдал резервный импульс, ванька-встанька резко выпрямился.
– Касаев, как я понял, один из этих друзей?
– Совершенно верно, – кивнул Пименов. – Ты, Димка, не смотри, что мы с ним цапаемся. Он мужик хороший. Мы – друзья. Понял?
– Да, я заметил. Как и то, что по ряду вопросов между вами существуют разногласия.
– Па! – издал он неясный звук. – Да ведь Гарька – псих! Заводится с полоборота. Может взвиться из-за пустяка и наговорить сорок бочек арестантов, особенно если чуть поддаст. Кому это понравится? А уж обидчивый! Не дай Бог ляпнуть что-нибудь не то о его статейках! Живьем сожрет! Мы с ним раз двести ссорились вдрызг! А после опять сходились. А почему? А все потому, что я – единственный, кто понял этого человека до конца, и он это знает. Оттого и не может от меня отлепиться.
– Что же ты понял, Николай?
– Его нутро. Самую сердцевину.
– Ну и в чем она?
– Он не может утешиться, глядя на тех, кому хуже. И потому не будет счастлив. Никогда.
– Ну-у, Николай… Многие миллионы людей не довольствуются тем, что имеют, и хотят большего. Человеческая неудовлетворенность – это и есть истинный двигатель прогресса.
– Не то. – Он покачал перед моим носом пальцем: – Вот послушай, что я тебе скажу… Допустим, найдешь ты золотой самородок с лошадиную голову. Или получишь в наследство миллиард. Станешь ты после этого заниматься своим дерьмовым бизнесом? Нет ведь, согласен?
– Предположим.
– Я разбогатею, – он хлопнул себя по костистой груди, – фотоаппарат, конечно, не выброшу, но снимать буду с разбором и только в свое удовольствие. А вот Гарька журналистику не бросит никогда. Хоть насыпь ему полные карманы бриллиантов, понимаешь?
– Стараюсь.
– У него талант от Бога. Но Гарька – дурак!
– Вот так вывод!
– А я говорю – дурак! – Пименов с силой стукнул кулаком по тумбочке. – Потому как если у человека есть призвание, он только ему и должен служить. Никакой семьи! Ни-ка-кой!
– Думаю, ты неправ. Лариса как раз и обеспечивает ему надежный тыл.
– Лариса? Тыл? – Пименов рассмеялся. – Вот мы с тобой выпиваем да балагурим в свое удовольствие, а с Гарьки в эту самую секунду стружку снимают. О-о, эта аристократочка умеет! Пила без моторчика. Тихо, по-культурному – только это еще хуже…
– Так что же? Святая обязанность жены – уводить мужа от края алкогольной пропасти. Особенно если он талантлив.
Пименов снова уронил голову на грудь, дернулся ею раз, другой, наконец с третьей попытки вернул ее в исходное положение. Прошло не менее минуты, прежде чем – после мучительных усилий – он снова ухватил нить разговора.
– Муж и жена – одна сатана. Ладно… Но когда человек создает семью, у него появляются дети. Он, дурак, радуется, верит – цветы жизни, преемственность поколений, а на самом деле – бац! – Пименов потянулся к стопке.
Я как бы невзначай отодвинул ее.
– Но ведь Яна – прекрасная дочь.
Его лицо сделалось похожим на печеное яблоко.
– Она славная девчонка, нет слов. Не плакса. Нет. Не ноет: ах, я несчастненькая, ах, убогая… Молодец! Только не все зависит от людей… – Мысли Пименова путались, но я чувствовал, что сейчас услышу все-таки нечто важное. – Гарьку, конечно, это здорово подкосило. На всю жизнь. Вот тогда он и запил по-черному.
– Что подкосило, Никола?
Он приложил палец к губам:
– Только смотри: ни-ни! Никогда не заговаривай с ним об этом и, упаси Бог, не ссылайся на меня. Не то – дружбе конец!
Он снова надолго замолчал.
Чтобы поощрить его к откровениям, я долил стопку и молча придвинул к нему.
– Давняя история… – Пименов взял чарку, расплескав половину на постель. – Янке было лет пять… Или шесть… И откуда взялся этот псих с кувалдой? – Он плавно заскользил к подушке.
Я довольно резко вернул его в исходное положение.
– Какая кувалда, Николай?
Он тупо уставился на меня.
– Какая кувалда? – повторил я.
Пименов вдруг хрипло рассмеялся.
– Да не кувалда, дурья твоя башка, а булава. Ты, вообще, можешь отличить булаву от кувалды? А еще биз… мис… – Последнее слово явно не давалось ему.
Я предпринял отчаянную попытку взбодрить его погасающее сознание.
– Выпей, Николай! Яне было лет пять или шесть… При чем здесь булава?
– А при том что у маленьких девочек, на беду, очень хрупкие косточки… – Он выпил, запрокинув голову, да так вместе с чаркой и завалился набок. Через секунду послышался мощный храп.
Досадно! Не вовремя отключился мой друг Николя!
Я стащил с Пименова туфли и уложил его поудобнее, на всякий случай повернув лицом к стене.
Затем, выждав для верности с пяток минут, приступил к обыску.
Напрасно я предполагал, что это простое дело. Десятки коробок, где хранились сотни конвертов с коллажами, фотографиями и рисунками, обещали веселенькую работенку. Притом я не знал, что искать. Совершенно.
Тем не менее я добросовестно перелопатил архив Пименова, не упуская того из виду. Но «свободный художник» спал сном праведника.
Пусто. Ничего подозрительного.
Я заглянул в шкаф, пошарил под бельем и в одежде, порылся на этажерке… Вещи многое рассказали мне об их хозяине, но других результатов поиск не давал.
Напоследок я заглянул в фанерную будку. Здесь и вправду была оборудована фотолаборатория: увеличитель, резак, ванночки, красный свет… Все на виду, тут и при желании ничего не спрячешь.
Разве что… Под фанерной полкой висел матерчатый кармашек для бумаг.
Запустив в него руку, я нащупал внутри разноформатные листки и глянец фотографий.
Наверху пачки, которую я извлек на свет Божий, находился цветной снимок Касаева. Точно такой же лежал в досье, которое я получил на Московском вокзале.
А третий экземпляр я поднял вчера из-под кресла в квартире Касаева.
Вот все и сошлось!
Не успел я, однако, как следует обмозговать эту мысль, как заметил, что держу в руках черканный-перечерканный черновик справки о Касаеве.
Я перелистал страницы и разыскал то место, где говорилось о Яне.
Так. Студентка, двадцать два года… Не замужем… Ага! Ниже… «В пятилетнем возрасте, находясь с отцом на отдыхе, подверглась нападению дебильного злоумышленника. В результате осложнения стала инвалидом. К своему увечью относится без истерики… С отцом поддерживает теплые и доверительные отношения…»
Да, все сошлось!
Напрасно я грешил на Яну.
Пименов, лучший друг семьи, человек-государство, доморощенный философ, умевший довольствоваться малым, и был тем самым таинственным осведомителем.
Я живо представил себе, как все происходило.
КЭП в привычной манере действовал чужими руками. Он поручил своему доверенному человечку – Василию Капитоновичу – подготовить досье на Касаева. Чебурашка Капитоныч вышел на Пименова. Тот согласился. Разумеется, он не знал, для каких целей необходимо досье, но мог догадаться, что не в качестве реляции. Чем же они его купили, убежденного аскета, спартанца и холостяка?
Готовя справку, Пименов решил на всякий случай, от греха подальше, не вписывать в нее себя. Но поскольку это выглядело слишком подозрительно и выдавало его с головой, он вообще обошел молчанием тему касаевского окружения, сосредоточив внимание на его персоне и отношениях в семье.
Но о Яне-то он написал!
Я вчитался в черновик внимательнее. Стиль у Пименова отсутствовал начисто. Эти факты кто-то после него доводил до ума. И этот кто-то по непонятной причине выпустил абзац, касающийся увечья девушки. А ведь он, этот факт, – один из центральных…
О компромате Пименов не знал ничего.
Я сунул бумаги на место и вышел из будки.
Хозяин комнаты лежал на спине, переливчато храпя. Брюки вокруг его ширинки были мокрыми.
Что сказал бы его незабвенный папаша?
«Николка, запомни на всю оставшуюся жизнь: дружба дружбой, а табачок врозь».
А ведь Касаев всерьез считает его своим другом. Самым близким. Единственным…
Впрочем, не мне судить Пименова.
Пора восвояси.
Завтра – нервный, напряженный день, а время уже за полночь. Долгонько искал я эти бумажки!
…Добравшись до гостиницы, я залез под душ, затем проглотил таблетку снотворного и нырнул под одеяло.
Спокойной ночи, малыши!
Уже засыпая, вспомнил, что так и не позвонил Алевтине. Но заставить себя подняться не мог. Да и поздно.
Пятница, 22 сентября
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Катастрофа! Полный и оглушительный провал! Я влип как кур во щи! Из каких только передряг не доводилось выбираться сухим! И вот простенькое дельце, которое поначалу казалось мне увеселительной прогулкой, обернулось крахом. Под угрозой не только моя карьера и мой имидж – об этом и речи уже не идет, – сама моя жизнь висит на тоненьком волоске, который готов оборваться в любую секунду. Причем опасность надвигается с двух сторон.
А ведь начиналось все строго по сценарию.
Ровно в половине десятого я позвонил в дверь знакомой квартиры.
Торопливые шаги, тень у глазка, звяканье снимаемой цепочки. Гарик.
– Привет, Дима! Заходи!
– Привет! Мы одни?
– Я же тебе говорил. Лара недавно ушла. Ну как тебе Пименов? Долго еще общались?
– Пображничали малость. Потом он потащил меня к себе, на Марата, показывал фотографии. А после отключился. Пришлось уйти по-английски. Кстати, видел у него твой снимок. Довольно удачный.
– Я вообще-то не люблю фотографироваться. Но он настырный – давай да давай!
– Похоже, фотоаппарат заменяет ему жену.
– Несчастный человек, – вздохнул Касаев. – Всю жизнь мается один. Придумал себе какую-то смешную теорию… Ну да ладно! Он мужик невредный…
Разговор по-прежнему велся в прихожей. Гарик не спешил приглашать меня в кабинет.
– Слушай, Димка… Мне страшно неловко, но при Ларочке не хотелось идти в магазин, а сейчас я жду звонка. Ты не сгоняешь за пивком, а?
– О чем речь, Гарик!
– Но, чур, финансирую я. И не спорь, пожалуйста!
Спорить я не стал. Послушно взял у Гарика деньги и сумку, а свой «дипломат» поставил рядом с обувной полкой.
Часы показывали девять тридцать четыре. Я успею еще сто раз вернуться к тому моменту, когда Лариса, отправившаяся за переводами в офис Василия Капитоновича, позвонит мужу и попросит продиктовать паспортные данные. Если вдруг окажется, что паспорт она взяла с собой, то понадобятся данные диплома либо другого документа. Василий Капитонович – опытнейший крючкотвор. Он же вступит затем в разговор с Гариком, заявит, что является постоянным читателем «Невской радуги» и не пропускает ни одной статьи за подписью Касаева и что он чрезвычайно польщен знакомством с его очаровательной супругой.
Гарику будет приятно.
Василий Капитонович продержит его у аппарата не менее десяти минут, которых мне вполне хватит для изучения «бомбы». Случайности исключены – телефон у Касаевых стоит в прихожей и имеет короткий шнур.
Итак, я выясню, чем Гарик располагает еще, помимо пленки, а затем окончательно откорректирую свой план.
