– Я – за братьев наших меньших. Обеими руками.
– Если бы люди научились любить зверей, они и друг к другу относились бы лучше, – убежденно проговорила Яна.
– У Яны целая философия на этот счет, – заметил Гарик. – Есть феминистки, а наша дочка – заядлая фаунистка. Только, чур, Яна, не обижаться. Это я так, к слову.
– Ты же знаешь, папа, что я никогда не обижаюсь, – серьезно ответила она. – Надо не обижаться, а дело делать.
– Умница! Кстати, у меня родился оригинальный тост…
Вскоре Яна покинула нас, сославшись на подготовку к семинару.
Я тоже засобирался восвояси.
– Спасибо за приятный вечер, но мне пора.
– Нет-нет! – всплеснула руками Лариса. – Куда же вы пойдете! Время позднее, на улице столько хулиганов! Мы вас не отпускаем, правда, Гарик? Вы ночуете у нас.
– Конечно! – кивнул он, поглядывая на бутылку, где еще оставалась добрая треть. – Посидим поговорим, а завтра… Послушай, Димка, идея! Я могу завтра с утра задержаться. Давай прогуляемся по Петергофу, а? Тут совсем рядом. Лариса! Дима, ты не представляешь, какая это красотища!
Вдвоем они пустились в уговоры.
Но ночлег в этом доме не входил в мои планы. Никогда не был сторонником пословицы «кашу маслом не испортишь».
Сославшись на возможный звонок начальства, я отказался. Но и отвергать целиком предложения Касаевых не стоило.
Наконец мы нашли соломоново решение. Завтра утром встречаемся на платформе «Сосновая Поляна» и едем в Петергоф, где меня ознакомят с шедеврами знаменитого дворцово-паркового ансамбля.
Затем мы выпили на посошок и распрощались.
Когда я вышел из подъезда, было около десяти. Алевтина ждет. Я поймал машину и дал ее адрес, попросив водителя попутно остановиться возле базарчика.
* * *
В легкой белой блузке, завязанной на талии узлом, и в короткой черной юбочке Алевтина выглядела превосходно.
Я вручил ей букет хризантем и поцеловал в подставленную щечку. Мы прошли на кухню, где я принялся освобождать пакеты.
– Дима, это слишком!
– Наш аппетит никому не вредит. – Крепко же втемяшились мне в голову народные приметы.
Смеясь, она взяла меня за руку и повела в комнату.
Я увидел стол, уставленный закусками.
– Ого! Ты времени даром не теряла.
– Мне хотелось доказать, что я умею быть хорошей хозяйкой.
– Тебе это удалось на все сто.
Она подошла ближе.
– Дима, зачем я тебе нужна?
– Странный вопрос. Все равно как если бы ты спросила, зачем приходит весна.
– На дворе, между прочим, осень.
– Всего лишь временное явление.
– Не хочешь же ты сказать, что между нами возможно что-то серьезное?
– А разве ты еще не поняла, что я – исключительно серьезный человек?
Она улыбнулась и прижалась своими губами к моим. Поцелуй был долгий-долгий, я ощутил ее сильный трепещущий язык, проникающий сквозь мои разжатые зубы. Не отрываясь от нее, я подхватил ее на руки и бросил поперек кровати, застланной белоснежным бельем. Она прогнулась, одним движением сбросив с себя юбку, под которой ничего не было. Ловким движением развязала узел блузки, которая сразу же раскрылась, обнажив верхнюю часть тела.
Касаев, КЭП, загадки компромата, завтрашний день, риск, на который я сознательно шел, – все растворилось в тумане.
Ее стоны, ее ногти, чувственно царапающие мои плечи, разжигали огонь. Я потерял представление о времени, что, должен признать, случается со мной в подобных ситуациях нечасто.
Придя наконец в себя, мы лежали рядом.
– Спасибо тебе, милый. – Она приподнялась на локте.
– Тебе спасибо, моя прелесть.
– Ты не уйдешь сегодня вот так, по-английски? Мне бы не хотелось. Я надеюсь, мы еще повторим?
– Не уйду, – пообещал я. – Это ночь наша. Вся.
Тем самым я легкомысленно нарушал свои же правила, которым никогда прежде не изменял. Одно из них гласило: во время работы ночуй только в своей кровати. На первый взгляд, небольшая поблажка, которую я решил себе позволить, никакой бедой не грозила. Но я-то знал неумолимый закон бытия: стоит один раз нарушить правило, пусть даже второстепенное, как следом неизбежно (и незаметно для себя!) нарушаешь другое, более важное, а там и третье, после чего стройная система внезапно рушится.
И все же почему бы в кои-то веки не сделать исключения? Развитие моих отношений с Касаевым сегодня резко продвинулось вперед, я узнал то, на что отводил в своих планах целых три дня. Все идет отлично. В пятницу я доберусь до досье, а затем выясню, где находятся другие копии. В сущности, дело-то простое. Разве я не проводил куда более тонкие и опасные операции?
Значит, могу, черт побери, расслабиться?
(С такой самонадеянностью я рассуждал в ту ночь, лежа рядом с Алевтиной, не догадываясь, как оно обернется на самом деле, хотя поговорку «человек предполагает, а Бог располагает» вызубрил на собственной шкуре задолго до того, как накупил этих сборников.)
– Ужинать-то мы будем? – Ласковый голос Али оторвал меня от раздумий.
– Обязательно! – Я и вправду ощущал зверский голод. В сущности, у Касаевых, да и раньше, в кафе, поглощенный наблюдениями, я почти не прикасался к закускам, и сейчас, в соответствии с одной из поговорок, теленка слопал бы.
Мы уселись за стол, выпили и закусили, как молотобойцы после смены.
– Помнишь, я говорил тебе по телефону, что собираюсь на важную встречу? – спросил я.
– Ну и как? Хорошо повеселился?
– Не язви. Речь идет именно о деловой встрече. Надеюсь, не забыла, что я здесь в командировке? Так вот…
Меня познакомили с неким Касаевым из «Невской радуги». Случайно, не знаешь такого?
– О Господи! – выдохнула она. – Кто же не знает этого зануду?
– Зануду? – искренне удивился я. – Он вовсе не показался мне таким.
– Пообщаешься с ним подольше, тогда и покажется. Касаев… Я два года работала по контракту в «Невской радуге», и большинство моих материалов шло через него. Бр-р-р! Как вспомню, так вздрогну! Ему, видите ли, не нравились «бантики» в моих статьях! Да он просто заплесневелый сухарь!
– Он за тобой приударял?
– Он?! – Алевтина безудержно расхохоталась. – Если он за кем и приударял, то только за рюмкой. Моралист! А по-моему, у него просто машинка не работает.
– С его дочкой, Яной, ты не знакома?
– Она тебе приглянулась?
– Не в том дело. Какие-то странные семейные отношения…
Алевтина взяла бокал и осушила его до дна.
– Краешком уха слышала, что в детстве с ней произошла какая-то неприятность, но подробностей не знаю. Ведь второго такого скрытного типа, как Касаев, поискать! Увидишь его впервые, подумаешь – душа нараспашку! Какой там! Ох и тип! Въедливый, злопамятный… Никогда не забуду, как он доставал меня с этими «бантиками». Ненавижу! Слушай, хватит о нем, а?
– Хорошо. А кто такой Николай Кузьмич?
– Какой еще Николай Кузьмич?
– Я понял так, что он – близкий друг Касаева.
– Димка, опять? – Она капризно надула губки.
– А кто утверждал, что знает питерскую прессу вдоль и поперек? – ввернул я.
– Ладно… Наверное, Пименов. Я просто не знала, что он – Николай Кузьмич. Пименов, да и только. Так его во всех редакциях называют. Личность известная.
– Ну и кто же такой этот Пименов?
– Свободный художник. – Она сделала пренебрежительную гримаску. – В штате нигде не состоит, пристраивает повсюду свои фотографии, коллажи, карикатурки – тем и живет.
– Фотографии?
– Димка, мне ску-учно…
– Что тебе известно о Пименове?
– Зануда!
– Занудой у тебя Касаев.
– Ну, по сравнению с Пименовым Касаев просто душечка. Вот Пименов – это тип! Образцовый зануда! За пять минут усыпит любого… – Она вдруг осеклась и пристально посмотрела на меня. – Почему ты меня расспрашиваешь об этих людях?
Я привлек ее к себе и нежно поцеловал.
– Помнится, я говорил тебе, что мне надо организовать рекламную кампанию моей фирмы.
– Ну да! – Она прижалась всем телом ко мне. – Я даже помню, как ты обещал поручить это дело мне.
– Видишь ли, милая… Выяснилось, что оно сопряжено с массой хлопот. А я не хотел бы утруждать тебя занудными заботами. Пусть ими займутся другие. Но об этих других, дабы они не подвели, я должен иметь достоверную информацию. За нее ты и получишь свои комиссионные, и весьма щедрые, гарантирую. Тебя это устраивает?
– А кроме комиссионных? – Она грациозно устроилась у меня на коленях.
– Мою пылкую признательность!
…Когда Алевтина уснула (как я предполагал, ненадолго), я прошел на кухню, закрыв за собой все двери, и набрал московский номер. Думаю, Алевтина не понесет серьезных финансовых убытков. Контрольный звонок! По крайней мере раз в сутки я обязан выходить на Старика.
Он, как всегда, снял трубку после второго гудка.
– Приветствую, на проводе Питер!
– Здорово! Какие новости?
– Все идет по плану. Сегодня имел плотную встречу.
– Проблемы есть?
– Мелкие.
– Помощь нужна?
– Думаю, пора подключать нашего питерского друга.
– Давай, он предупрежден и ждет.
– Тогда до завтра.
– Бывай!
Ну вот. За содеянное я отчитался. Кажется, нынче я ублажил всех. Теперь самое время поработать на себя.
Я предпринял самый тщательный осмотр квартиры. Собственно, что здесь осматривать: комната, прихожая, коридор, кухня, совмещенный санузел, крохотный балкончик… Иголку здесь, конечно, можно спрятать. А вот более объемный предмет – проблематично.
Наконец мое внимание привлекли грубоватые самодельные антресоли в прихожей, устроенные над входной дверью. Очевидно, «произведение» одного из бывших поклонников Алевтины.
Я принес с кухни табуретку и, взгромоздившись на нее, открыл дверцу. Внутри царил полнейший бедлам. В общую кучу были свалены вещи, которые годами скапливаются в любой квартире: старая обувь, тряпки, картонки, пожелтевшие журналы… На всем лежал толстый слой пыли – видимо, Алевтина не имела привычки заглядывать сюда.
Я приметил, что к боковой стенке прислонено несколько листов толстой фанеры, оставшейся, должно быть, после сколачивания антресолей.
Хм! Если один из этих листов прибить к стене и предварительно сунуть за него тоненький пакет, то эту схоронку вряд ли обнаружат даже при генеральной уборке.
