Татьяна Столбова "Маятник птиц"

4.

Бабье лето сверкало в своей бесшабашной солнечной красе. В высоком синем небе кое-где белели обрывки кудрявых облаков. Люди в светлых одеждах и в темных очках шли по нагретым тротуарам. И повсюду – на окнах, на стеклах витрин и машин – сияли и блестели солнечные блики. Последний всплеск лета в сентябре. Последний глоток теплого воздуха перед долгими холодными сумерками зимы.

С восьми утра я ездила по городу и развешивала объявления. «ПОМОГИТЕ НАЙТИ ЧЕЛОВЕКА! 5 февраля 2020 года на 63-м километре Невинского шоссе пропал…» Маршрут был проложен давно. Я делала все автоматически, не глядя по сторонам. Только раз мой взгляд рассеянно скользнул и вдруг на долю секунды задержался на лице молодого мужчины, переходящего дорогу. Показалось, что… Но нет, конечно, это был не он.

Я сняла предыдущее, почти выцветшее и порванное объявление со стекла остановки, прикрепила новое и вернулась в машину.

Мысли мои крутились вокруг изменений последних дней. Николая и Лану увезли из города. Куда – я не знала, но Байер заверил меня, что их поселили в комфорте и безопасности, Николай уже пошел в школу, а Лана взялась за исполнение давней мечты – собственный перевод одной из малоизвестных пьес Шекспира.

И Байер, и Тамраев, каждый со своей стороны, мягко, но неустанно давили на меня, убеждая изменить распорядок дня и мои правила хотя бы на время. Охрана у дома, говорили они, это ничто, это капля в море. Злоумышленник может прийти ко мне под видом визитора или просителя (и отныне я должна была принимать их только в «Фениксе» и только в рабочее время), может притаиться в подъезде (когда я приезжала домой, меня провожал до квартиры Лева или Вадим) или подкараулить меня ранним утром (раз уж я не желаю временно воздержаться от пробежки, то со мной должен бежать охранник, но это уже был просто цирк, я категорически отказалась).

Все это начинало действовать мне на нервы. Я по-прежнему не могла поверить, что кто-то всерьез покушается на мою жизнь. Я просто не видела для этого причины. Уже раз сто я мысленно перебрала свое прошлое, разложила на эпизоды, вспомнила тех, кого забыла или хотела забыть…

Этот молодой мужчина, переходящий дорогу… Нет, ну конечно, это не может быть он… Его я узнала бы в тот же миг. Но определенно похож… Собираясь отъезжать, я посмотрела налево, прямо и – внезапно, словно по наитию – направо, а в следующее мгновение машинально нажала на педаль тормоза.

Мужчина стоял на остановке, читал мое объявление. Сейчас я видела его очень хорошо и уже точно могла сказать: это не он, и даже не так уж похож. Но что-то общее было: в фигуре – стройной, гибкой, в манере чуть склонять голову влево, читая текст, в хипстерской стрижке с подбритыми висками и пышной, зачесанной назад челкой. Волосы были не такие черные, как у Яна, не смоляные, просто темные, но такие же густые и блестящие.

На мгновение меня словно ошпарило изнутри кипятком. Я передернула плечами. Ощущение было внезапное и сильное. Мне хотелось нажать на газ, сорваться с места и больше не видеть, а главное – не вспоминать. И в то же время хотелось остаться и смотреть, смотреть на него… «Это не Ян, – сказала я себе, – что за чушь». И уже нажимая на педаль газа, заметила, что мужчина достал из кармана ручку и что-то пишет на моем объявлении.

Наваждение прошло. Я вышла из машины, приблизилась к нему сзади. И ощутила незабываемый аромат настоящего французского одеколона. Таким же пользовался Ян. И снова нахлынуло…

Мужчина резко оглянулся, с недоумением взглянул на меня. Ну да, я подошла слишком близко. И что?

– Это мое объявление, – сказала я ему. – Можно поинтересоваться, что вы тут пишете?

Он слегка смутился.

– Извините. – Голос у него оказался совсем другим – обычным, в отличие от чистого баритона Яна. Я почувствовала облегчение. Призрак прошлого постепенно испарялся. – Я видел уже эти объявления. А тут концы строк не пропечатались, посмотрите сами. Я просто дописал.

Я посмотрела. Действительно, слова «пальто», «дерби» и «о нем» были почти не видны. Он обвел их синими чернилами.

– У вас какой принтер? Может, картридж надо поменять или настройки проверить. Я могу помочь, если хотите.

– Спасибо.

Я несколько секунд молча смотрела на него. Затем повернулась и пошла к машине. Нет, не надо мне этого. Не надо и все. Я хочу в свой темный угол. В свою блаженную пустоту.

Я взялась за ручку дверцы «ауди».

Кончики пальцев осторожно тронули мое предплечье.

– Анна – это же вы, да? Это ваш брат пропал?

Я кивнула, не оборачиваясь.

– Послушайте… Я, честно говоря, даже не знаю, как сказать… Боюсь показаться странным, а тем более навязчивым… Поверьте, я не пристаю к девушкам на улице. И вообще нигде не пристаю. Я с утра до ночи сижу в офисе. Но я…

– Хотите кофе? – спросила я, резко обернувшись и посмотрев на него.

Карие глаза. Не бурлящая сталь глаз моего бывшего мужа. Мне стало еще легче.

– Еще бы! – ответил он.

***

Родители Макара Сиротина поразительно отличались от сына всем: он был замкнут – они открыты и дружелюбны, он никогда не смеялся, а улыбался редко и лишь мимолетно, сомкнутыми губами, – они радовались жизни и часто хохотали над какой-либо шуткой до слез, он был бледен – они румяны, чернобровы, красивы. Я и сейчас помню их веселые лица, когда они встречали нашу маленькую студенческую компанию на железнодорожной станции и потом везли на своей серой «девятке» по заснеженной дороге через лес, весь покрытый снегом, ослепительно белым, сверкавшим под солнцем крошечными блестками.

Было тридцать первое декабря. Еще в электричке моя подруга сказала, что на этот раз твердо рассчитывает на волшебство, иначе перестанет верить в могущество Вселенной. Ярко накрашенные губы изогнулись в ироничной улыбке, но в зеленых крапчатых глазах я на мгновение увидела жесткость, словно подруга мысленно уже отправила ввысь свое требование новогоднего чуда.

Мы приехали вчетвером. Макар и Настя уже ждали нас на даче. Они украсили дом гирляндами, а елку, растущую на заднем дворе, игрушками и мишурой.

Макар сидел на подоконнике и угрюмо смотрел на нас, веселящихся вместе с его родителями у стола под оглушительную музыку. Как и я, он терпеть не мог попсу, но в тот день я с радостью пританцовывала с однокурсником, одновременно накрывая на стол. Меня переполняло чувство свободы. Я на несколько дней уехала из города. Здесь, в чужом незнакомом месте, я никому ничего не была должна. Мой другой идеальный мир остался где-то далеко, и, хотя я по-прежнему стремилась к нему, короткие каникулы оказались для меня настоящим спасением. Словно кто-то бросил конец веревки в мою бездну и я смогла подняться наверх.

Позже я вспоминала, что к зиме того года уже очень устала, проблемы копились и катились на нас с братом как огромный снежный ком. Просьбы о помощи, долги, конфликты с абьюзерами, один из которых быстро перерос в полномасштабную войну…

В одной из двух наших съемных квартир жила молодая женщина с тремя детьми, тайно покинувшая золотую клетку – загородный дворец бандита, ее мужа, в то время здоровенного татуированного типа, держащего в страхе весь город. Через несколько лет рак уничтожил его, сначала высушив тело, а потом оборвав дыхание. Но до того, как болезнь подступила к монстру, он успел превратить в адовый котел жизнь своих детей и жены.

Операция по их спасению была разработана нами совместно с Байером и напоминала завязку детективного фильма: ночь, машины с выключенными фарами на обочине загородной дороги, Байер и его друг, тоже майор милиции, «макаровы» в кобурах, потертые кожаные куртки, напряженное молчание, мы с братом у тропинки… Пленников вывела повариха через кухню и запасной выход. Испуганные дети – старшему было четыре – молча жались к матери. Я протянула руки и младший, которому не исполнилось еще двух, после короткой паузы протянул мне в ответ свои тонкие ручки, белевшие в темноте, подсвеченной лишь тусклым светом фонарика моего брата. Именно в тот момент я увидела багровые полосы на этих ручках и почувствовала, как во мне всколыхнулось знакомое чувство, темное и раскаленное словно лава, порой прожигающее насквозь.

Внутри я вся в таких ожогах. Это привычная боль, я давно даже не замечаю ее. Только иногда, внезапно, она напоминает о себе жгучим как перец чили мазком где-то внутри меня, в районе легких.

Один из дефектов моей личности – слабый базис. Мне тяжело нести ту ношу, которую я взяла добровольно и которая гнет меня к земле много лет. Я всегда это понимала.

…Он нашел их через неделю. До «Феникса», расправившего крылья над всеми нами, оставалось еще пять лет. А тогда нас было двое плюс Байер, в то время еще не уволенный, еще не разведенный, а потому располагавший лишь обрывками времени.

Мы, наверное, казались татуированному монстру жалким противником. Но когда начались военные действия, на нашу сторону подтянулись некоторые силы: сотрудники охраны нашего отца, пара друзей Байера из милиции, адвокат Заславский и Бобышева, хозяйка съемной квартиры. В то время она была лишь на грани безумия, лишь заглядывала порою в пропасть, не делая шаг вперед.

Машина Акима, новая «шкода», подарок отца, сгорела до остова. Байер получил пулевое ранение в плечо. Его другу пробили голову в эпической схватке на лестничной площадке возле квартиры, где прятались от монстра его жена и дети. Мы везли истекающего кровью майора в больницу, а вслед нашей машине стреляли. И все же мы победили. К тому моменту, когда неприятелю наконец удалось захватить плацдарм, его встретил городскими криминальными новостями старый черно-белый телевизор, включенный на полную громкость; в квартире никого не было. Бобышева вывела своих жильцов сначала через балкон к соседям, в другой подъезд, а затем на улицу. Некоторое время они жили на даче Заславского. За месяц до Нового года мы перевезли их в Петербург, к армейскому другу Байера.

Так что мои трехдневные каникулы на даче родителей Макара Сиротина пришлись очень кстати.

***

Он появился в доме незадолго до полуночи. Черные волосы припорошены снегом, стальные глаза весело блестят, в руках бутылка шампанского и бумажный пакет с жареной курицей. «Яник! – в унисон закричали родители Макара. – Мы уже думали, ты не придешь!»

А он пришел. И взгляд его, скользнув по нашей компании, вернулся ко мне, остановился на несколько мгновений… Дальше – я помню это смутно – гость каким-то образом оказался за столом между мной и подругой. Он что-то рассказывал, смеясь. Моя подруга хохотала, а я почти не слушала. Что-то мешало мне включиться в общий процесс. Да еще Настя сидела напротив и усиленно подмигивала мне то одним, то другим глазом. Меня это раздражало. Не сразу я поняла, что она просто выпила лишнего и это был тик. Макар увел ее наверх; его родители включили Челентано и начали танцевать, энергичными жестами призывая нас присоединиться к ним.

…Он вдруг оборвал себя на полуслове и эту паузу я услышала так отчетливо, словно она прозвучала во мне коротким звоном колокольчика. Музыка грохотала вокруг нас, но я как будто погрузилась в тяжелую воду, на самое дно, и почти ничего не слышала.

Я медленно повернула голову к Яну и наткнулась на его прямой взгляд. Все звуки вновь включились. ABBA завела Happy New Year. С улицы доносились хлопки фейерверков.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Потом я взяла бокал с шампанским, уже теплым, залпом допила, мельком отметив про себя, что пальцы мои мелко дрожат.

Он протянул мне руку ладонью вверх. Я замешкалась. Громкая музыка заглушала мои чувства, но одно я знала точно: вот он, самый главный момент моей жизни. Сейчас всё изменится. Я дам руку этому человеку со светлыми глазами и окажусь в другом мире. В моем личном идеальном мире.

Ян с улыбкой смотрел на меня и ждал. Затянувшаяся пауза не беспокоила его. Музыка гремела на всю комнату. Родители Макара прыгали, ухая и хохоча. Рядом с ними неловко подскакивал наш перебравший однокурсник. Второй сидел на подоконнике и курил в приоткрытую форточку. Моя подруга с бокалом шампанского в руке, унизанной множеством разноцветных браслетов из бисера, задумчиво покачивалась, игнорируя развеселую музыку, под свой собственный, неслышный никому ритм.

Я улыбнулась Яну и вложила руку в его горячую ладонь.

Мы танцевали с ним под You Are Not Alone Майкла Джексона. Я специально посмотрела потом на плей-лист, чтобы запомнить это название, запечатлеть в памяти все, что было причастно к главному счастливому событию моей жизни.

После пары медленных танцев, во время которых я завороженно слушала его голос, что-то шепчущий мне в ухо, и так же завороженно время от времени смотрела в его светло-серые глаза, мы вдвоем вышли в зимнюю ночь, под черное небо, расцвеченное звездами и яркой россыпью фейерверков, запущенных с разных участков дачного поселка.

Первый поцелуй. Замерзшие губы, холодные пальцы, жар внутри… «Аня… Я хочу тебе сказать…» – его тихий голос я слышу и сейчас, но до сих пор не знаю, что он хотел мне сказать. В тот момент из дома с хохотом вывалилась наша шумная компания и побежала на задний двор, к наряженной елке, на ходу закидывая друг друга и нас снежками. Мы переглянулись, засмеялись и побежали следом.

«Просто любовь», – сказала я брату, вернувшись домой второго января. Он с сомнением смотрел на меня. Я поспешно собирала вещи в дорожную сумку – внизу ждал Ян, чтобы умчать меня в новую жизнь на своем старом белом «фиате». «Что-то слишком быстро…» – проговорил брат. Я пожала плечами. Ну да, быстро. Но ведь любовь.

В лифте со мной ехал брат Абдо. Акиму я не позволила проводить меня. Я не хотела никого впускать в зону моей любви. Не сейчас. Может быть, чуть позже.

Я вышла из подъезда и бросилась в распахнутые объятия Яна. Он прижал меня к себе. Сумка упала на асфальт. Низкое пасмурное небо, похожее на затуманенное зеркало, нависло над нами. Падал тихий редкий снег. На несколько мгновений мы погрузились в тишину, где не было больше ни души.

Ян отвез меня к себе – в большую двухкомнатную квартиру на двенадцатом этаже новостройки, на самой окраине. Из нашего окна мы видели лес. Где-то там, вдали, его пересекала дорога, соединяющая наш город и Невинск.

Отец пытался остановить меня, но я уже неслась, уже летела к своему счастью, порхая и кружась как бабочка в солнечном луче. В апреле мы с Яном расписались и уехали на неделю в Италию.

Я никогда не думала, что буду так счастлива. Но я была.

***

Воспоминания мельком опалили меня и исчезли, как только мой новый знакомый занял место рядом со мной, в моей машине.

– Денис, – представился он.

Я молча кивнула, встраиваясь в поток, медленно ползущий по проспекту.

Не знаю, какой мелкий бес дернул меня познакомиться с этим человеком. Кофе я собиралась выпить дома, одна. Затем мне надо было ехать в «Феникс», где накопилась гора нерешенных проблем, а днем – на завод, на совещание.

Я мельком взглянула в зеркальце. Брат Абдо, сидевший на заднем сиденье, расставив ноги, иронично поднял брови, покачал головой. Тебя не спросила, пробурчала я себе под нос.

– Что? – спросил Денис.

– Ничего. Вам на работу не надо?

– Мне дали два выходных. Я шефу ноут починил, так это типа его благодарность. Говорит: уже простился с любимым «маком», но я его спас.

– А что с ним было?

– Да-а… – Он мотнул головой. – Все как обычно. Шеф сам виноват. Опрокинул кружку кофе и всю клаву залил. Что и следовало ожидать. Я ему сто раз говорил: «Виктор Михалыч, не пейте кофе над ноутом!». Но он разве послушает умный совет? Он вообще у нас со своими тараканами. Знаете, какая у него кружка для кофе? Огромная такая, на поллитра, наверное, вся в розовых цветочках и на боку младенец в подгузнике! А снизу надпись: «Витенька уже большой»… Вам неинтересно, наверное?

Мне было настолько неинтересно, что я уже начала обдумывать вариант остановить машину, высадить своего нового знакомого и распрощаться с ним навсегда.

– А если так? – быстро сказал он, пока я не успела ответить. – «Взглянул на мир я взором ясным и изумился в тишине. Ужели он казался мне и величавым и прекрасным?»..

– «Столь величавым и прекрасным»… – поправила я. – Сойдет. Куда поедем, Денис?

– Может, в «Пеликан»? Там, вроде, прилично.

– Главное – недалеко…

Я перестроилась в левый ряд и остановилась перед поворотом. Стрелка светилась красным.

– Стих дочитать?

– Не надо.

– Ну ладно. Я, если честно, его плохо помню. Мне другой больше нравится: «Бурной жизнью утомленный, равнодушно бури жду: может быть, еще спасенный, снова пристань я найду…» Кстати, эту книжку, стихи Пушкина, я в диване нашел.

До «Пеликана» оставалось около километра.

– В диване?

Денис энергично кивнул.

– В прошлом году бабушка умерла, оставила мне однушку. Мебель вся из сороковых и пятидесятых еще, рухлядь. Я перед ремонтом решил все на помойку выкинуть. Позвал друга, потащили диван. А квартира в хрущевке на пятом этаже, так что можете себе представить, что это было… Так вот пока мы диван по лестнице волокли, из него и вывалилась эта книжка. Книжка и таракан. Между третьим и вторым этажом. Небольшой такой толстый томик, год издания тыща восемьсот двадцать девятый. Сначала хотел загнать его… То есть продать. А потом передумал, себе оставил. Не знаю почему, но полюбился мне этот томик. «Может быть, еще спасенный, снова пристань я найду»…

Я слегка улыбнулась. После института я два года проработала в центральной библиотеке системным администратором, пока бесконечные звонки и визиты разнообразных личностей не вынудили директрису попросить меня написать заявление по собственному. Тем не менее это были два отличных года. Один минус – они пролетели слишком быстро. Компьютеров в библиотеке было всего пять, а книг тысячи, так что работала я мало, а читала много. Я любила старые издания с распухшими от времени переплетами, с шероховатыми страницами, их легкий аромат картона, потертой кожи и пыли. Они напоминали мне мое детство и попытки стащить очередной том из дедушкиной библиотеки. К десяти я приходила на работу, помогала пожилой библиотекарше Антонине Витальевне включить компьютер и нужную программу, потом брала низкую деревянную стремянку из двух ступенек, ставила ее между стеллажами, садилась, раскрывала книгу и переносилась в другой мир. Тогда мне еще было хорошо и в этом, что не отменяло кайфа от чтения.

– Сущий ужас.

– Что?

Похоже, я отвлеклась на свои мысли и не слышала, что говорил мой спутник.

– История с вашим братом. Сущий ужас.

– Так, договоримся сразу: это закрытая тема.

– Понял. – Денис поднял руки ладонями наружу. – Больше ни слова.

Выходя из машины, он тихонько напевал себе под нос: «Лет ит би, лет ит би-и…»

Я закатила глаза. Всё. Двадцать минут на кофе, потом гудбай.