Татьяна Столбова "Маятник птиц"

Я закрыла глаза и позволила тягучей дремоте унести меня, подальше отсюда.

***

Теперь возле моего дома всегда находится охранник. Два дня – человек Тамраева, два – наш, фениксовский, Вадим. Год назад после целой серии угроз в адрес моего брата именно он дежурил у его подъезда. Записки в простых белых конвертах, присланные с прочей почтой в «Феникс», брошенная на капот «мерседеса» дохлая кошка, дурацкие смс-ки с неопознаваемых номеров, – вся эта дичь продолжалась около месяца, а потом внезапно прекратилась. Злоумышленника не нашли. Аким сказал Байеру, что искать и не нужно. Хейтеров в современном обществе много, гораздо больше, чем может себе позволить даже неидеальный мир. Их злость редко имеет реальное основание. Это всего лишь выплеск негативных эмоций, направленных на первую попавшуюся цель. Какой смысл искать такого человека? Тем более что он уже явно потерял интерес к этому развлечению. Байер был не согласен, однако розыск остановил. Как раз в то время друг за другом шли важные для «Феникса-1» судебные процессы и один озлобленный тип, тем более уже успокоившийся, был быстро забыт.

И все же Вадим по распоряжению Байера еще какое-то время продолжал сутками сидеть в машине у подъезда моего брата. Угрюмый русоволосый гигант, преданный Байеру, бывший морпех, он мог часами не есть, не спать и вообще не шевелиться, и имел, кажется, лишь одну слабость – очень сладкий растворимый кофе с молоком. У него всегда был с собой большой термос с этим божественным напитком, а также пустая двухлитровая пластиковая бутылка для определенных нужд, чтобы не покидать свой пост ни на минуту.

И вот его машина – старенький темно-серый «BMW» – заняла место напротив моего подъезда, в пяти метрах. Там обычно ставил свой черный «форд экспедишн» мой сосед со второго этажа, владелец сети спортивных клубов, поистине прекрасный в своем самовосхищении, вечно пребывающий в розовом облаке олигархического величия. Естественно, увидев на своем месте какую-то облезлую мышь, он возмутился, но наткнулся на каменную стену, пробить или хотя бы пошатнуть которую было невозможно. Вадим сначала молча слушал, затем аккуратно взял его за горло своей огромной мощной лапищей. Несколько секунд – и сосед, тихо покашливая, вернулся в свою машину и припарковался поодаль.

Второго охранника прислал Тамраев.

Он появился на пороге моей квартиры утром, около девяти. Я сразу узнала его. Это был тот симпатичный лейтенант, который осматривал мою «ауди» у отделения полиции. Звали его Лёва Самсонов. Смущенно улыбаясь, он сообщил, что вызвался охранять меня сам, это честь для него, он рад пожертвовать отпуском ради безопасности великих… И тэ дэ. Я смотрела на его открытое мальчишеское лицо с розовым румянцем на щеках и думала: вот еще один человек, занесенный неведомым ветром на мою орбиту. Зачем?

Правила приличия требовали улыбнуться ему и пригласить на чашку кофе. Но на нормальную улыбку у меня не было сил, а перекошенная его бы вряд ли устроила. Да и кофе я люблю пить в одиночестве. Поэтому я пожала ему руку, сказала «Благодарю вас», и закрыла дверь.

Моя странная жизнь в последний месяц стала закручиваться в совсем неожиданную сторону. Непонятный поворот. Поворот не туда. Или так и должно быть?

Я живу в вакууме, но при этом вокруг меня множество людей и все они стучат в мою дверь, требуя открыть. Я открываю. Я не могу иначе. И все же мой вакуум остается в полной неприкосновенности, неизменен, неколебим.

Серый «BMW» Вадима сменяет красная «хонда» Лёвы Самсонова как весну сменяет лето. День за днем я постепенно восстанавливаю силы. Голова все еще болит и часто среди дня вдруг хочется спать, но теперь я снова выхожу на пробежку и свежий утренний воздух прочищает мой мозг и наполняет мою кровь кислородом.

В одно такое утро, когда солнце мягко освещает почти пустые улицы, а легкий ветерок нежно шевелит зеленую листву вязов, я бегу по асфальту мимо закрытых щитами витрин, мимо мигающим желтым светофоров, мимо пустых скамеек и полных урн, и понимаю, что наконец готова двигаться дальше.

***

«Д. Ф.

…как только увидел ее после каникул. Новенькая была высокой, хрупкой, с длинными каштановыми волосами, очень гладкими и блестящими. Но особенно его поразили ее зеленые глаза. Он никогда прежде не видел такого цвета глаз – светло-малахитового, с коричневыми крапинками. Так и смотрел бы в них, не отрываясь.

Сразу подружиться не получилось. Она была дружелюбной со всеми, но ни с кем не сближалась по-настоящему и в любом разговоре словно ускользала от откровенности. К концу десятого класса Д. Ф. все-таки удалось заманить ее в кино. Фильм был интересный, приключенческий, но весь сеанс он думал о ней, хотел взять ее за руку и не решался. Наоборот – держал обе вспотевшие от волнения ладони на коленях, чтобы даже случайно не коснуться ее. Хоть и проучились в одном классе целых полтора года, а она по-прежнему оставалась для него той же загадкой, что и в самый первый день.

Одним весенним вечером, в воскресенье, он ходил кругами у ее дома, и тут она вдруг выбежала из подъезда, вся в слезах. У него будто перевернулось все внутри. Подскочил к ней: «Что случилось?». Оказалось, бабушка ее умерла. Очень она любила бабушку. Жила с ней несколько лет после гибели родителей.

Неделю Д. Ф. был рядом с ней. Помогал ей и ее тетке, приехавшей из Курска, с похоронами, потом с поминками. Тетка в итоге переехала сюда, оформила опекунство. А она вроде даже привязалась к Д. Ф. Сама звонила, бывало, предлагала прогуляться. И говорили, говорили обо всем, никак не могли наговориться.

В институт он не поступил, ушел в армию. Переписывались с ней почти каждый день. Однажды она написала: «Встретила человека»… Он ждал этого, боялся и ждал. Ведь так и не перешли их отношения за грань дружбы. Балансировали постоянно на этой грани, ни разу даже не накренившись в другую сторону, и все.

Кое-как пережил это. Бессонными ночами, в основном. Днем всегда полно дел было, как-то отвлекался. А ночами всего скручивало в жгут, корёжило; хотелось напиться, чтобы ослабить душевную боль, а потом покончить с собой. Но кое-как пережил. Вернулся из армии и около месяца ничего не знал о ней, пока она сама не позвонила. Встретились. Она рассказала про этого парня. Д. Ф. уже по ее рассказу понял: мутный какой-то парень. А она не замечала. Видела в нем доброту (Д. Ф. видел притворство), честность (Д. Ф. видел притворство), мужественность (Д. Ф. видел жестокость). Сказала, что вместе решили ехать в Москву.

Д. Ф. хорошо поработал над собой, чтобы выкинуть ее из головы и из сердца. Вроде получилось. Но вскоре встретил ее на улице, случайно. Она обрадовалась – больше, чем он. Выяснилось, что с мутным парнем она рассталась, увидев, как он бьет свою собаку. Тот не хотел ее отпускать, преследовал, угрожал. Наконец отстал. Общие знакомые сказали ей, что уехал куда-то.

И как будто не было этих двух лет. Сходили в кино. Там Д. Ф. вдруг взял ее за руку, сам от себя не ожидал. Она руку не отняла. Посмотрела на него, улыбнулась. Какой фильм смотрели – потом он вспомнить не мог. Захлестнули снова прежние чувства, весь сеанс сидел и думал о ней, мечтал о будущем с ней. И все свершилось. Словно у нее на Д. Ф. глаза открылись. Или сердце – почувствовало его наконец, его любовь уловило. Счастье было огромным. Оба они в то время искрились от чувств, переполнявших их, почти не расставались и снова, как когда-то, говорили и не могли наговориться.

День свадьбы выпал на субботу. Май, солнце. Решили отпраздновать за городом, на даче родителей Д. Ф. Гостей приехало человек сорок. Соседи пришли. Шум, гам, веселье, музыка. А все равно выстрел заглушил все звуки. Так грохнуло, что бокалы на столах затряслись, зазвенели. На миг всё кроме музыки смолкло. Потом кто-то закричал. И дальше уже кричали, рыдали. А этот мутный стоял у забора с видом графа Монте-Кристо, с ружьем в руке, и смотрел на невесту, у которой по груди, по белому платью, расползалось красное пятно.

Она не падала, потому что была в руках Д. Ф. За мгновение до выстрела, так вышло, он ее приобнял, а когда пуля в нее ударила, удержал.

Мутный ушел спокойно. Его потом судили, дали три года условно. Она выжила, но позвоночник оказался поврежден настолько, что шансов когда-либо встать с инвалидного кресла у нее не было. Поначалу хоть говорить могла, но состояние ее становилось все хуже и хуже. Зеленые глаза смотрели на него с тоской, а с годами потускнели. Двадцать лет спустя одна тень от нее прежней сидела в этом кресле, тощая и сгорбленная. И давно уже ничего ее не интересовало. Устремляла потухший взгляд в пол и так проводила часы. Д. Ф. включал ей телевизор, читал вслух, возил на прогулку и там показывал на крадущуюся за голубиной стаей кошку, на букашку, ползущую по скамейке неизвестно куда, на облако в виде зевающего пуделя… Все было зря. Ни разу взгляд ее не ожил, не загорелся интересом. А в один из дней, зимних, холодных, угас навсегда.

Восемь лет Д. Ф. прожил в полном одиночестве. Потом женился. Прошло еще десять. Но в душе так и осталась рана – от той давней трагедии, от слишком короткого счастья любви и от долгой жизни рядом с тенью любимой женщины. Глубокая рана, словно борозда, пропаханная плугом. Незаживающая. И теперь уже ясно, что не заживет никогда».

***

– Аня, привет. Я тебя не разбудил?

– Привет, милый. Конечно, нет. Уже начало девятого.

– Олрайтушки.

И где он взял это слово? Уже года два как заменяет им старые добрые «ладно» и «хорошо».

– У тебя все в порядке?

– Да, я только хотел сказать, что сегодня ко мне подошел какой-то человек… Когда я шел в школу. Сказал, что ты его прислала за мной.

У меня упало сердце. Да что сердце, я вся упала – ноги подкосились и я рухнула на диван.

– Николай, никогда, никуда…

– Я знаю, знаю! Никогда, никуда и ни с кем. Вы мне повторяете это так часто, что у меня уже татуировка на извилинах мозга. Не беспокойся! Я просто сказал ему «извините, но вряд ли» и пошел дальше.

– Он тебя не преследовал?

– Как сказать… Я оглянулся – он за мной идет. Тогда я побежал. А я быстро бегаю. Я тебе рассказывал, что в прошлом году я пробежал стометровку за четырнадцать секунд? Наш физкультурник сказал, что я этот… как его… Ну, негритянский спринтер какой-то… В общем, тот тип от меня сразу отстал. Знаешь, мне кажется… Аня, ты слушаешь?

– Да, да.

– Мне кажется, происходит что-то странное. Тебе надо с этим разобраться.

– Я разберусь. А ты будь осторожен!

– Конечно. Ну все, у меня через две минуты урок начинается. Аня…

– Да?

– Спроси у своих знакомых, может, кому-то нужен котенок…

***

Мы стояли с Байером на набережной, облокотившись о парапет, смотрели в небесную голубую даль, украшенную завитушками белых облачков. Солнце мягко освещало все вокруг, поблескивало калейдоскопическим разноцветьем на темной рябой поверхности воды, серебристо-белым на крыльях чаек и глянцевым на крашеных боках яхт и прогулочных теплоходов, пришвартованных на пристани.

Выслушав меня, Байер помолчал, хмуро глядя на неспешное течение реки, потом произнес:

– Пройдемся?

Я кивнула.

Мы пошли по набережной, вымощенной серой и белой плиткой. В детстве мы гуляли здесь с родителями и братом и я всегда старалась наступать только на белые кирпичики, всякий раз загадывая про себя желания, которые обязательно сбудутся, если я не промахнусь. Уже тогда я понимала, что все не так просто, поэтому мои желания были скромны: получить эскимо, посмотреть кино, почитать новую книгу. «Найти брата», – мелькнуло в голове сейчас и я машинально наступила на белый кирпичик.

– Николая надо увезти из города. Вместе с Ланой, разумеется.

– О, Эдгар Максимович, вы плохо знаете Лану… Она упрется и никуда не поедет.

– Я беру это на себя.

– Что ж… Если вы уверены, что сумеете убедить нашу красавицу, не прибегая к силовым методам, то действуйте.

– Никаких силовых методов. Я ей все объясню – она поедет. Теперь вот что… Анна, кто-то открыл на вас охоту. Как ни крути, а других вариантов нет. Я уже начал поиск, но мне нужна ваша помощь.

– Говорите.

– Когда я еще был опером, одним из первых моих вопросов пострадавшим был такой: «У вас есть враги?». Никогда бы не подумал, что буду спрашивать об этом вас…

– Враги? У меня?

– Другого варианта не вижу. Есть тот, кто хочет вас уничтожить. И это не хейтер из интернета, который вас в глаза не видел. Это гораздо более опасный человек. Ну, или люди, если быть пессимистом, а я предпочитаю именно такой, пессимистический взгляд на вещи, так проще, потом меньше сюрпризов.

– Господи… Для таких сильных чувств должна быть веская причина.

– И она есть. Это может быть, к примеру, месть. Или деньги.

– Только не деньги.

– В целом согласен. Ваш единственный наследник – Николай. Даже если представить себе, что Лана как его опекун или Аристарх Иванович как попечитель решили убрать вас и Акима, чтобы завладеть всеми счетами и имуществом, то сразу возникает вопрос: как это осуществить? В сложившейся ситуации это довольно сложно. Акима нет. Признать его умершим не получится, не те обстоятельства исчезновения. Он ни жив, ни мертв. На данный момент невозможно доказать ни первое, ни второе. В общем, я склоняюсь к мести.

– Но за что?

– Анна, мы с вами двадцать лет в деле, сколько хвостов мы поотрубали? Спасая кого-то, неминуемо цепляешь противоположную сторону. И мы цепляли. Да еще как.

– Тогда вы сами должны знать, есть ли у меня враги.

– Уже работаю над этим. Но я в курсе только части вашей жизни. Помогите мне и попытайтесь вспомнить…

– Ну, первым на ум приходит Бодоян…

– Не он, – покачав головой, произнес Байер.

– Почему?

– Много лет назад Бодоян попал в аварию и стал инвалидом. Недееспособен.

– А если он не исполнитель, а организатор?

– Тоже сомнительно. Он и раньше умом не блистал, а после аварии совсем тронулся, как говорят… Нет, не он.

– Сысоев? Терещенко?

– Проверю.

Мы снова подошли к гранитному ограждению. Слюдяные крапинки посверкивали под солнцем. Жирная чайка подлетела и уселась на парапет, выжидательно глядя на нас.

– Не люблю этих куриц, – сказал Байер.

Он слегка махнул рукой. Чайка отпрыгнула, но не улетела.

– А может, просто какой-то сумасшедший пытается самореализоваться?

– Типа Марка Чепмена?

– Типа.

– Навряд ли. У меня впечатление, что этот человек не маньяк. Он не выбрал вас из, скажем, тройки известных личностей города. Не вытягивал спичку: короткая – великие А. Д. Длинная – олимпийский чемпион Софронов. К примеру.

– Как там… «Мне нужен труп, я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас».

– Точно. Я считаю, это не из той оперы. Он вас вообще не выбирал. Возможно, не будь вас, он так и жил бы спокойно, никому не причиняя вреда. Но однажды где-то, в какой-то точке пересеклись вы и он. А может, не вы, а Аким. Или вы оба. Что-то произошло. Вы могли этого даже не заметить… На данный момент Акима он вычеркнул – опять же, если там, на дороге, это не был обычный несчастный случай… Но по-любому Акима на его горизонте сейчас нет. А вы – есть. Он подбирается к вам и возможно, попутно попытается причинить вам боль до того, как…

Байер запнулся.

– До того, как убьет меня?

– Или уберет вас каким-либо иным способом. Тогда он остановится. Цель достигнута. Всё. Он просто продолжит жить дальше. И именно поэтому я считаю, что он крайне опасен.

Некоторое время я молчала.

Чайка, сообразив, что ничего не получит, взметнулась и плавно спикировала на волнистую поверхность темных вод. Я смотрела, как она покачивается, безмятежная, в собственном дзене, и думала о том, что моя жизнь в очередной раз рушится.

– Тогда постарайтесь увезти отсюда Николая как можно скорее, – наконец сказала я.

Байер кивнул.

– К вечеру все будет готово.