Джон МакГрегор "Одиночное плавание на «Роб Рое»"

После чая с клубникой и дамской болтовни (приятной и на берегу, а на воде в десять раз больше) оркестр в синих жакетах на борту военного корабля играл музыку; над нами светила луна Огромные старые боевые корабли стояли вокруг, красивые, но уже ушедшие в прошлое. Новый фрегат рядом выглядел вовсе не поэтично и даже уродливо, но, без сомнения, мог очень веско высказаться тяжелым бортовым залпом. Когда он громоподобно вздохнул, выпустив пар, содрогнулись все окна.

В Ширнессе начался прилив… посетителей к «Роб Рою». Поймав среди них мальчишку, я велел ему смазать мачту. Он и его друзья были так довольны, что, когда мы снова пришли туда несколько месяцев спустя, они принесли мне в подарок свежих мидий. Они высоко ценятся, правда, только любителями, но гораздо ценнее была сама их благодарность – редкий дар.

Внутреннее устройство «Роб Роя» своеобразно, поскольку оно было разработано специально для одиночного плавания. Я не встречал (по крайней мере, не смог найти) описания яхты, предназначенной для такой цели и успешно проверенной в плавании, поэтому думаю, что будет полезно описать устройство «Роб Роя».

Как уже говорилось, самым важным было обеспечить безопасность. Она обеспечивалась шириной (семь футов), прочно прикрепленным болтами железным кильсоном, водонепроницаемыми отсеками и двойной обшивкой. Наружная обшивка была сделана из полированного гондурасского красного дерева, а внутренняя – из желтой сосны с прокладкой парусины между ними. Свой вклад в безопасность яхты вносили также ее крепкая, прочная палуба, невысокие мачты и паруса, а также спасательная шлюпка (тузик).

Затем мы должны рассмотреть способность яхты устроить свой «экипаж» с надлежащим комфортом. Разумеется, речь не идет о роскоши. Но яхта должна позволять сохранять здоровье и хорошее настроение, в ней должны быть условия для отдыха и экономии сил, которые нужны для физической работы. Было бы недопустимо переутомление длительной тревогой, бодрствованием и напряжением.

Усилия, необходимые для поддержания приемлемых (можно сказать – цивилизованных) условий жизни на борту должны быть минимальны, а действия, необходимые в случае опасности, как можно менее обременительны. Все устройство яхты не раз было тщательно продумано и усовершенствовано, в том числе во время стоянки в Каусе, где находятся лучшие яхтенные верфи. Я могу утверждать, что для мореплавателя-одиночки каюта «Роб Роя» – по крайней мере, хороший образец, а может быть, и основа для следующей разработки.

Сейчас я не могу предложить радикальных улучшений планировки, но конечно, буду рад использовать опыт других моряков. Оборудование маленькой лодки для одного человека нельзя считать пустяком, поскольку в какой-то степени этот опыт полезен и для яхт большего размера, а значит, для всего благородного флота морских бродяг, восстанавливающего мужество и энергию, открывающего новые стороны природы и воспитывающего моряков для защиты наших берегов.

На рисунке ниже видно, что «Роб Рой» полностью запалублен, за исключением открытого кокпита у кормы, который имеет площадь три квадратных фута и примерно такую же глубину. Для защиты от заливания кокпит и главный люк окружены прочным комингсом.

Со стороны кормы кокпит закруглен и полностью закрыт. Посередине находится сиденье, на котором может лежать большая пробковая подушка, она же спасательный круг. Пробковый пояс, который нужно носить вокруг талии, убран под сиденье. Под настилом уложен балласт, перед которым есть колодец, в котором собирается вода от брызг и течи. Ее можно откачивать на палубу ручным насосом с резиновой трубкой.

Кокпит отделяет от каюты прочная переборка. Она сделана наклонной, чтобы внутри образовалась удобная покатая спинка и увеличилось пространство, в котором можно вытянуть ноги и сменить позу. Переборка поддерживает большую мягкую подушку, и все это служит диваном, на котором можно сидеть, откинувшись, во время чтения или письма. Подушка хороша и когда укладываешься на ночь, по крайней мере, когда обстановка позволяет поспать.

Приготовление еды во время дождя.

Перед сиденьем на перегородке висит нактоуз с компасом, защищенным толстым стеклом, и фонарь, всегда готовый к работе. Опыт показал, что не стоит откладывать подготовку фонаря (да и всего прочего) до ночи или момента, когда что-то понадобится. Вы всегда должны быть полностью готовы ко всем событиям.

Над нактоузом находится карта, вернее, ее прямоугольный кусок, вырезанный из большего листа и содержащий все, что будет нужно на день. Другие части также должны храниться там, где они будут легко доступны. Дождь и брызги размягчают бумагу карты; однажды моя карта в плохую погоду почти растаяла, и мне пришлось запомнить ее линии и цифры и весь остаток дня доверяться памяти.

Чтобы в следующий раз не допустить такой неприятности, я сделал рамку со стеклянной передней частью и подвижной задней, что позволило хорошо защитить карту. Отличное приспособление, когда руки и все вокруг мокрое, и бумага размокнет за пять минут.

Рамка снимается со своего места, так как иногда ночью необходимо поднести ее к фонарю. Рядом в кожаной петле закреплена небольшая лупа, пользоваться ей приходится часто.

Компас[5 - Во время плавания был подготовлен ряд предложений по использованию жидкостного компаса, которые положительно оценены RNLI.] установлен так, что его хорошо видно и сидя, и стоя. И даже, как на следующем рисунке – лежа на палубе и прислонившись к подушке, подпираемой бизань-мачтой. Не помешает обернуть вокруг себя пару раз шкот, чтобы сонный рулевой не свалился в воду. Эта несколько женственная, но очень удобная поза для несения вахты на палубе была найдена только в ходе плавания. Теперь мне кажется странным, что я в хорошие дни часами продолжал сидеть в кокпите прямо (стараясь лишь немного сменить позу). Только после многих дней я для разнообразия выбрался на палубу в корме и улегся там, весьма эффективно отсрочив усталость даже при плавании круглые сутки.

Разумеется, рулевой может выполнять свои обязанности лежа как на диване только при легком ветерке, мягких волнах или при длинных переходах одним галсом на большой глубокой реке.

При посвежевшем бризе и волнующемся море, а также на лавировке такая расслабленность скоро прекратится, да она и не нужна. Мускулы и энергия моряка подкрепляются живым движением и освежающими порывами ветра, скуке тут места нет. Для разминки достаточно работы со снастями и изменений положения тела, требующихся для управления яхтой. В такое время яхтсмен на практике научится управлять движением любой части своего тела от головы до ног, слившись воедино с румпелем, этим чутким и чувствительным центром яхты, передающим ей все чувства рулевого.

Иногда я сидел низко, едва выглядывая из колодца кокпита и время от времени поглядывая на компас, а румпель при этом прижимался к моей шее. Иногда лежал ничком на люке, положив голову на обе руки, локти на палубу и ногу на румпель. Каждый день надо было готовить и есть, не оставляя при этом управление яхтой. Самая трудная операция состояла в том, чтобы с комфортом съесть в таких условиях вареное яйцо, потому что одна рука держит яйцо, а другая – ложку; кроме того, еще есть хлеб и соль, и все это может опрокинуться или рассыпаться с ужасным результатом.

На дне кокпита лежит острый топор, ничем не закрытый и готовый для немедленного использования. Им можно перерезать или обрубить любую снасть, якорный конец или что-нибудь еще, требующее немедленного исправления. Рядом лот с веревкой, намотанной на дощечку, как делают мальчишки, запуская воздушный змей. Лучший способ определить глубину, особенно ночью – измерить конец лота во время его протягивания, расправляя руки на всю ширину между ладонями.

В двух больших кожаных карманах, закрепленных в кокпите, лежали длинный нож, различные веревки, линейка из слоновой кости (на ней показания можно считать и ночью) и хороший бинокль Стюарда, купленный на Стрэнде[6 - Даже в самый хороший бинокль трудно увидеть еле видный на горизонте объект, и мне было легче различить первую тусклую полосу земли вдали невооруженным глазом. Важно не только увеличение, но и широкий угол зрения. Но бинокль очень помогал, когда нужно было разглядеть надпись на буе или цвета на башне маяка.].

Слева от сиденья на стенке кокпита есть дверца примерно с квадратный фут, закрепленная на петлях так, что в открытом положении она становится столиком; за ней находится наше кухонное хозяйство, или, говоря на морском языке, камбуз.

Это цинковый ящик с отделениями, в которых помещаются плоский медный чайник, сковорода, в которой можно разогреть на обед, и еще одна, в которой мы будем готовить яичницу на завтрак.

Бесценная русская горелка (см. Приложение) стоит внизу, рядом с ней запасная – она очень мощная и нужна в ненастье. Иногда я спешно закрывал камбуз, чтобы его не залило, и гудение горелки было слышно даже изнутри.

Оборудование камбуза завершают железная эмалированная тарелка и тряпка. Все остальное, с чего мы начинали, было усовершенствовано до неузнаваемости, ибо как душа остроумия – краткость, так и сердце изобретения – простота.

В пространстве позади камбуза лежит трубчатый футляр с флагами, которые могут украшать мачту при входе в новую гавань. Просунув руку в углубление за сиденьем, мы извлечем штормовую бизань, прочный треугольный парус, который следует использовать только в тяжелую погоду. К его установке надо подготовиться, опустив реек бизани и поменяв положение фала, галса и шкота.

Тогда «Роб Рой» с зарифленным гротом и стакселем окажется под уменьшенными парусами, как на рисунке на стр. 43.

Но уже пора спать, закончим лекцию на другой день.

Глава 2

Ширнесс. Заботы. Землетрясение. На костыле. Тренировка. Бедные руки. Через Канал. Булонь. Ночной концерт. Судовые документы. Туалет. Камбуз и кладовые.

Ширнесс – довольно сносный порт для захода, но лишь до тех пор, пока вы воздерживаетесь от визита на берег. Гавань интереснее и оживленнее, чем кажется на первый взгляд, а вот улицы и магазины – совсем другое дело.

«Роб Рой» при своих плаваниях заходил в эту гавань семь или восемь раз, и всегда при этом что-то происходило.

Грунт на якорной стоянке к югу от пирса – грязь темно-черного цвета, но держит она не так хорошо, как может показаться. Зато потом палуба нуждается в хорошей очистке от илистой грязи, сваливающейся с лап якоря.

Как ни старайся, даже после тщательной уборки может остаться комочек размером с орех, и он, конечно, испачкает свернутый стаксель. Черное пятно будет как бельмо на глазу несколько дней, пока ради спокойствия вы не возьметесь почистить парус. Это пустяки для капитана, который оставит подобные заботы своим матросам, но когда команда состоит из одного капитана, подобные реалии морской жизни придется потерпеть. Ну что же, тем больше наслаждение видом безупречно белого паруса, которого вы добились собственными руками.

Если бы я стал капитаном большой яхты, то был бы довольно снисходителен к своей команде, так как, пока не переделаешь все своими руками, нельзя получить представление о бесчисленных мелочах, из которых состоит уход за яхтой.

Моя яхта была миниатюрной, но количество этих мелочей было так же велико, хотя каждая мелочь, как и сама яхта, была маленькой.

В целом следует сказать, что экипаж яхты, даже в порту, будет весь день занят, чтобы содержать в исправном и опрятном состоянии корпус, рангоут, паруса, канаты и шлюпки и все прочее (не считая еще и каюту с запасами). При этом критическим взгляд всегда найдет недостатки, не позволяющие достичь совершенства

Подобно тому, как после парадного выезда карета и лошади исчезают в конюшне, где ими занимаются конюх, шорник, кузнец и другие работники, так и дневное плавание на яхте может затем потребовать долгой кропотливой работы.

Крайнее невнимание к уходу за лодками можно видеть у рыбаков, а в высшей степени внимательное отношение – в Королевском яхт-клубе. Но даже самый разумный и экономный уровень ухода за яхтой требует больших затрат труда, причем без всякой спешки. Если отдать эту работу в плохие и неумелые руки, она будут хуже, чем бесполезна.

«Роб Рой» вышел из Ширнесса прекрасным утром в идеальном состоянии и в лучшей «яхтенной форме», чтобы продолжить плавание на восток.

Устье Темзы представляет собой самый лучший пример впадающей в море реки. С обеих сторон еще хорошо просматриваются берега, но соленые волны и ныряющие в них дельфины говорят о том, что вы уже в море. Здесь много буев, обычных и плавучих маяков, на которые следует обращать внимание, прокладывая определенный курс и следуя этим курсом по компасу.

В хорошую погоду плыть здесь можно хоть в тазу, но со штормом шутить нельзя. В последний раз я плыл здесь один в открытой лодке всего 10 футов длиной.

Итог дня подводит краткая запись в бортовом журнале «Роб Роя»: «Прекрасно, до Маргита». Как часто бывало и потом, переход вызывал чувства наслаждения и благодарности, но что тут рассказывать – это может быть утомительно даже один раз.

В низкую воду при отливе гавань здесь осыхает, но я забыл об этом, так как был здесь целых 17 лет назад. Но теперь если и забуду снова, то через еще больший срок: вечером, когда вода ушла, я мирно лежал раздетый в каюте и читал, и тут нас грубо толкнули снизу, а потом еще раз. «Роб Рой» сел на грунт. Последовало качание из стороны в сторону, как будто еще не определившееся, и, наконец, весь мой маленький мир внутри сильно накренился и остался в таком положении.

Унизительное ощущение лежания в илистой грязи смягчается смехотворно-кривым видом содержимого вашей каюты и нелепым ощущением сна в углу, где все наискосок. Вертикально вытянутое пламя лампы выглядит при этом перекошенным и нелепо вспыхивает на носике чайника в «буфете».

Все это безобразие от того, что я не взял с собой пару «костылей», подпорок под борта, без которых лодка, как безногая туша, не может прямо стоять на обнажившемся дне. Когда «Роб Рой» подошёл к Маргиту в следующий раз, в запасе был мощный костыль из двух весел, привязанных к железному прутку. Понадобились долгие усилия, чтобы наклонить лодку в нужную сторону так, чтобы она была повернута против ветра и защищена от отлива. Я утяжелил подветренный борт, поставив на него тузик и тяжелый якорь, после чего смог наконец приступить к приготовлению обеда.

Увы, спокойно завершить трапезу было не суждено: раздался громкий всплеск, и «Роб Рой» перевалился на другой борт, палубой к морю и ветру. К счастью, я успел окунуть шипящую спиртовку в море и таким образом предотвратить пожар, но не успел потушить каютную лампу, и ее пламя попало на толстое стекло анероидного барометра, возвестившего о своей горькой судьбе звонким треском – стекло пронзили три звездчатые трещины.

Предыдущий опыт ночлега в перекошенной каюте вызывал желание сойти на берег, но эту мысль подавляла отчасти гордость, а отчасти то обстоятельство, что это было весьма трудно: воды было недостаточно, чтобы использовать тузик, и в то же время слишком много (вместе с мягким илом), чтобы добраться до берега вброд.

Выход из этого нездорового положения вещей, когда весь мир перекосился, произошел среди ночи: пришел прилив, и мой беспокойный сон были прерван легким толчком, а затем более решительным. Наконец, лодка снова выровнялась и поплыла, при этом все, что было кое-как приспособлено для жизни под углом, снова оказалось перекошено[7 - Во время четвертого посещения этой дурацкой мелководной гавани (одной из самых неудобных) я прикрепил по бокам в качестве костылей весла и едва мог успокоиться от страха, что какое-то из-них сломается: они гнулись и стонали, протестуя против нескольких тонн веса.].

Лучшее лекарство от всех таких неприятностей – напомнить себе, что утро вечера мудренее, ибо утром непременно забываешь все ночные хлопоты. И вот наши паруса освещены огненным восходящим солнцем, и мы плывем в море.

В солнечный день Северный Форленд с загородными домами на вершине и кукурузными полями, растущими вокруг маяка, выглядит очень приятно. Далее по пути будет Рамсгит, а потом Дуврский порт. Но сейчас, в хорошую погоду, можно было поупражняться в маневрах, которые, безусловно, придется делать в плохие времена. Несколько часов мы провели в районе Гудвинских песков, усердно работая над рифлением парусов и вытаскиванием тузика из каюты на воду и обратно.

Перед дальним плаванием было бы целесообразно испытать яхту по крайней мере на Темзе, но сейчас это было уже невозможно, и полдня «строевой подготовки» были очень полезны. Успех в плавании – не дело случая, на него можно было надеяться после отработки при дневном свете и хорошей погоде действий, которые потом пришлось бы делать при бурной воде и в темноте. К этому времени, всего через неделю с «Роб Роем», маленькая яхта уже казалась мне старым другом.

За это время проявились ее многочисленные достоинства и несколько недостатков. Счастливая жизнь на борту захватила меня, но я все же оставил лодку в Дувре и поспешил в Лондон на ежегодную инспекцию частей шотландских добровольцев. Проведя свою отличную роту стрелков в килтах через Гайд-парк, их капитан вложил свой палаш в ножны, чтобы снова взять в руке румпель и продолжить путешествие.

Новые снасти из грубых веревок сильно натерли мне руки, и они имели ужасный вид – в волдырях, опухшие и украшенные порезами, синяками и шрамами. Не скоро я снова надену перчатки или смогу появиться за обеденным столом. Это дало мне урок: спешить лучше помедленней. Когда каждое дело с утра до ночи приходится делать все своими пальцами, важно спаси их от синяков и мозолей. Нет ничего хуже бесполезной работы, а понадобиться может каждая частица жизненных сил, которые есть у вас в тот или иной день.

В Дувре стояла шхуна «Sappho». Ее владелец, член нашего клуба мистер Лоутон, попрощался с «Роб Роем» и отплыл в Исландию, а я приготовил в пять часов горячий завтрак и на рассвете отправился в Булонь. Все вокруг выглядело как гравюра на дереве, бледная и бесцветная. При пересечении Канала не произошло ничего особенного. Это было просто приятное плавание в хороший день, на хорошей маленькой лодке.

Когда вы находитесь посередине, одновременно хорошо видны оба берега, и это лишает переход романтики и интереса оказаться среди моря, вне видимости суши, кораблей и всего остального. Это волнующее чувство мне довелось испытать позже, при более длительном переходе из Гавра в Каус.

Когда знаешь рельеф дна Канала у Дувра, невозможно не чувствовать, что местами плывешь по мелководьям с их характерными волнами. Хотя эти воды при взгляде с Дуврского замка или Булонских высот кажутся глубокими и величественными, по пути лежит множество подводных мелей. Если бы вырезать в окрестностях Лондона холмистую полосу земли длиной в 20 миль, которая закрыла бы впадины, в отлив Канал можно было бы перейти пешком. Подвалы домов оказались бы на дне морском, но трубы торчали бы вместо ступенек.

По мере того как мы приближались к берегам Франции, ветер стих, появился туман, и прилив понес нас в нежелательном направлении – на север, к мысу Грисне, где я бросил якорь на глубине двадцати фатомов[8 - 120 футов, ~36 м. Прим. перев.] и ждал отлива шесть или семь часов. В следующие дни часто приходилось поступать так же. Каждый час таких вынужденных стоянок был занят какой-нибудь работой по усовершенствованию яхты и хозяйства, благо у меня был с собой ящик с инструментами; были и книги для чтения.

Ни один момент путешествия не был Роб Рою в тягость.

Заход в Булонь при отливе не был подготовлен, но увенчался заслуженной наградой. Заходить пришлось без помощи лоции, которую я спрятал так тщательно, что нигде не мог найти, хоть и обыскал всю лодку.

Наконец я пришел к выводу, что, должно быть, по ошибке увез книгу в Лондон. Оставалось довериться скудному естественному свету и идти вперед. Это вполне нормально для байдарки, но не для парусной яхты: если она сядет на мель и поднимется волна, спасти яхту одному человеку будет не под силу[9 - В Дувре я уменьшил чугунный балласт в 1,5 тонны, оставив 2 центнера на набережной, так как решил, что «Роб Рой» излишне тяжел. (1 англ. центнер = 50,8 кГ, 1 англ. тонна = 20 ц = 1,016 т. Прим. перев.)].

Уже у пирса в Булони волна ударила нас о грунт. Второй удар – вздрогнули мачты, загремели бутылки в трюме. Перед третьим валом я успел развернуться, и еще дважды ударившись при отступлении, мы отошли подальше и бросили якорь. Я вытащил тузик, несколько устыженный тем, что оказался в замешательстве в самом первом французском порту.

После часа или двух, проведенных в темноте за промерами глубины, в полночь мы наконец медленно поднимались по длинной гавани в тщетных поисках подходящего причала.

Все было тихо, все спали. Но, когда я подошел к шлюзам в конце, которые только что открылись, поток пенящейся воды из них снова понес нас назад в самом беспомощном положении. Я отдал якорь вблизи знаменитого «Etablissement», свернул паруса, забрался в люк и вскоре крепко уснул.

Надо сразу же сказать об одной особенности, общей для всех французских портов. Ночью в них будет довольно тихо, но только до времени начала прилива. Как только пойдет прилив, порт просыпается: рыбаки готовят свои суда к выходу на лов.

Причалы оглашаются криками, визгом, свистом, и весь этот идиотский шум и гам среди ночи совершенно не дают спать. В данном случае вопли начались примерно в два часа ночи. Вскоре к ним прибавился плеск воды, хлопанье больших парусов, стук рангоута и звон цепей, словно снаружи свирепствовала буря. Несколько неуклюжих шаланд ударились о пирс, и раздались еще более дикие вопли. В конце концов самая крупная (и пьяная) посудина навалила на мелкие лодки, в том числе и на нас. Ее неуклюжий ржавый якорь зацепил нашу бизань-ванту (которая была сделаны из стального троса и не собирались рваться) и потащил «Роб Рой» куда-то в сторону, причем самым позорным образом: кормой вперед. Какой уж тут сон. Неужели можно ждать такое и в других портах, куда нам предстояло зайти?

Что делать, в парусном плавании надо уметь легко отказаться от ночного сна. Потеря легко переносится, если постараться забыть о ней, когда взойдет солнце и будет осушена добрая чашка чая, а если ее не хватит, и чего-нибудь другого.

Чтобы получать удовольствие и восторг от яхтинга, нужно крепкое здоровье. Что же до сна, в жизни моряка это не такое обычное явление, как у нас на берегу. Возможно, тот неподвижный и даже несколько стеклянный взгляд, который часто бывает у тяжело работающих матросов, вызван как раз прерывистым сном. Моряк словно никогда полностью не бодрствует, но ведь он никогда и не спит нормально.

Булонь – гораздо более приятное место для жизни, чем можно было бы предположить, просто проехав по городу. Однажды я провел там целый месяц и нашел, на что посмотреть и чем заняться. Здесь хорошие прогулки, отели, церкви и купальни; река, читальня, скалы, на которые можно карабкаться, и пески, на которые можно смотреть.

В Дувре с меня великодушно взяли «нулевую пошлину». У меня были письма во Францию от высших властей, представляющие «Роб Роя» как экспонат парижской выставки. В Булонь прибыли таможенник и полицейские чиновники, чтобы оценить стоимость яхты и заполнить многочисленные формы, сертификаты и другие документы. Были долгие хождения, чтобы выполнить все требования и заполнить бумаги, я терпел все это с самым вежливым видом. Потом пришлось оплатить санитарный сбор, два су за тонну, то есть три пенса.

Наконец, возникла трудность, казавшаяся непреодолимой: все мои корабельные бумаги были оформлены, но они должны были быть подписаны «двумя лицами на борту»! Я предложил подписаться сначала в качестве капитана, а затем в качестве кока. Больше портовые власти ни в одном другом порту меня не беспокоили, вероятно, считая, что лодка слишком мала, чтобы выйти из чужой гавани.

Закон заботливого французского правительства запрещает французу плавать по морю в одиночку.

Когда мы вышли из Булони, дул легкий теплый ветерок с северо-востока; весь день плавание было сплошным удовольствием.

Первым удовольствием было утреннее умывание, когда «Роб Рой» шел на всех парусах. Для проведения водных процедур толкаем люк вперед, открывая каюту. Если вода вокруг чистая (будь то соленая или пресная), просто черпаем ее жестяным тазом, но если мы находимся в мутной реке или сомнительной гавани, приходится набирать воду из нашего цинкового бака для воды на неделю. На рисунке (стр. 18) этот бак скрыт фигурой коленопреклоненной кухарки; он находится на нижней полке. Бак наполняется через большое отверстие в верхней части, а из него вода берется с помощью длинной резиновой трубки, проходящей через пробку до дна. Когда я хочу набрать воды, нужно всосать немного воздуха, и через сифон чистая струя стекает в прочную жестяную банку объемом около 8 куб. дюймов, из которой пресную воду можно пить в течение дня.

Когда я лежу в постели, конец трубки свисает в дюйме-двух от моего лица, и я могу выпить ночью глоток воды, не беспокоясь и не проливая ни капли.

На баке лежат сверху мыло и чистое полотенце, которое завтра будет разжаловано в кухонную тряпку, а оттуда снова попадет в каюту – в мешок для стирки. Таков порядок обращения полотенец, заведенный на борту «Роб Роя».

На левой полке в каюте стоят две коробки из японской жести размером 18 ? 6 дюймов, одна из которых отведена для белья, а другая – для книг и письменных принадлежностей. Под полкой – чемодан с одеждой. Рядом висят барометр и часы. Коробки с правой стороны предназначены для хранения инструментов и еды. Рядом с ними «кладовка» с чайником, кружкой (блюдце выброшено) и стаканом, подносом, ложкой, ножом и вилкой, солью в табакерке (самый лучший способ хранить соль), перцем (крупный, а то сдувается), горчицей, штопором, рычажным ножом для консервных банок и т. д. и т. п.[10 - Организация размещения всех этих предметов была тщательно обдумана, и ее одобрили самые дотошные критики из многих сотен посетителей, осмотревших «Роб Рой».]

На северном побережье Франции от Булони до Гавра ночью множество огней, но судоходство опасно из-за многочисленных отмелей и сильных приливных течений. Примерно на половине пути берега низкие, а вода даже вдали от берега мелкая. Затем берег поднимается огромными красными утесами, иногда тянущимися без каких-либо щелей на многие мили.

Самое важное при плавании в этих местах – направление ветра. Если бы ветер был встречным, т. е. юго-западным, да еще с туманами и сильным волнением, которые он обычно приносит, это стало бы для меня серьезным препятствием, возможно, даже пришлось бы останавливаться в портах, чтобы спать спокойно. Вряд ли было бы приятно стоять на якоре в десяти милях от берега, да еще без постоянной вахты. К счастью, во время плавания вдоль трудных частей французского побережья стояла хорошая погода; мои бурные дни были еще впереди.

Глава 3

Русская горелка. Завтрак. Кладовые «Роб Роя». Судовой огонь. О правилах и сигналах. Зыбучие пески. Опасные берега Франции.

После умывания и утренней молитвы экипаж отправляется на завтрак, так что пора поработать на камбузе. По долгому опыту использования я считаю его оснащение самым удачным.

Много размышлений и опытов было уделено этому предмету. Напряжение тела должно поддерживаться обильным питанием, а холодная еда всухомятку вредна. Если у вас не будет удобного камбуза, пригодного для приготовления пищи в дождь, ветер и ненастье, ночью и днем, уже через несколько дней удовольствие от путешествия сойдет на нет.

Конечно, не могло быть и речи о печах на угле или подобном топливе: их трудно разжечь, и они дают много пыли и грязи. Были опробованы различные спиртовки – «Этна», «Волшебная печь», «Сойер» и другие, и все они имели критические недостатки. Бесфитильная горелка, используемая альпийским альпинистом, занимающим ответственный пост «кока» в каноэ-клубе, улучшенная после консультации с профессором Тиндалем, имеет размеры менее трех дюймов по каждой стороне и действует подобно паяльной лампе. Через две минуты после зажигания она извергает яростное пламя до фута высотой, которое вскипятит две большие кружки воды в моем плоском медном чайнике за пять минут или банку мясных консервов за шесть минут[11 - На рисунке (стр. 18) кок изображен в каюте под брезентовым укрытием. Но, как правило, при работе на камбузе я сидел в кокпите.]. Пока закипает чайник, выдвигаем коробку с надписью «Еда» и достаем из прорезиненного мешочка хлеб, готовим кастрюльку с парой яиц, кладем в кружку сахар, ложку молока (сухое молоко Amey, или наиболее вкусное молоко Borden в виде пасты); наконец, открываем жестянку с маслом и банку с мармеладом или анчоусами.

Простой горячий завтрак на лодке, когда кругом свежий воздух, солнце на востоке, танцуют волны и лодка все время весело плывет, становится целительным наслаждением. Какое удовольствие, управляя яхтой, намазать маслом хлеб, съесть горячее яйцо и выпить чашку чая! Приносит удовлетворение и то, что вы делаете все это, никому не доставляя хлопот по уборке: каждая капля этой работы тоже будет вашей. Если крошки упадут в лодку, вам придется нагнуться и поднять их. Яхта всегда должна быть опрятной и чистой.

Итак, завтрак съеден, все убрано и расставлено по местам. Теперь можно еще раз осмотреться. Устройство и оборудование кокпита мы уже рассмотрели, но не полностью – только то, что расположено по левому борту.

Повернувшись направо, мы увидим такую же откидную водонепроницаемую дверцу, как на противоположной стороне. За ней у нас «булочная»: четырехпенсовая буханка хлеба, завернутая в прорезиненную ткань, из которой делают макинтоши. Это лучшая скатерть: ее можно постелить на мокрую палубу, легко постирать и быстро высушить. Здесь стоит и бочонок с маслом (в самом прохладном месте), коробка с печеньем и фляжка с ромом. Это штормовой запас, который можно использовать только тогда, когда открыть главный люк в каюту было бы большой неосторожностью.