Скорбь преисподней
Артур Радикович Гаскаров
Яроврат был честным воином, и смерть уважительно обходила его стороной. Жизнь на грани смерти ? занятие утомительное, вот и наш герой не дождавшись седых морщин устал жить. Фиолетово-чёрная чёлка устала умирать. Она школьница из вражеской страны, и каждый миг её жизни может оборваться. Ну как же без чудес? ? спро?сите вы. Как же без колдовства?! И будете совершенно правы! Колдовства нет только в фантастических книгах, а Яроврат с фиолетово-чёрной живут в обычном, как и мы с вами, а по сему и у них есть юный колдун «Вик», который путает карты, помогает и дурит одновременно. Чем же всё это кончится? Оо… дорогой читатель, ты будешь удивлён!
Артур Гаскаров
Скорбь преисподней
Департамент Ада благоволит обнародованию данной информации в массы, а также обязуется не преследовать чтецов, вне зависимости от предпочтённой ими стороны.
Небесная канцелярия данный текст проверила и одобрила к распространению. Полученная человеком информация во время суда Божьего учитываться не будет.
Силы земли, живущие с человеком бок о бок, остаются нейтральны к нижеизложенному.
Ступаю по земле, как по собственным владениям, как Бог, потому что нет на свете существа могущественнее меня. И подчиню я всё и вся своей воле, потому что я могу, я так решил, и ничто меня не остановит. И провозглашу я себя царём, и стану убивать, ибо я человек – вершина эволюции!
Явление
Трещинами побежали полосы по земле. Появившись из ниоткуда без стука и видимых на то причин, они разрывали спокойствие утра, нарушая его обыденность. Оползни лопались осколками вперёд, издавая звуки небольших взрывов, отбрасывая куски поверхности. Вначале это были звуки разрывающейся земли, позже – лопнувшего асфальта, крошащегося бетона, повалившихся столбов. Среди прочего из уст людских звучало – «землетрясение», но никакого трясения земли не было, кроме того, что породили обломки неустоявшихся зданий. Трещины бежали, кружили и множились, и конца и края им не было.
Бытие людское остановилось, жизнь замерла, красота происходящего завораживала и пугала. Излом мог пройти сквозь многоэтажный дом, от чего его теперь неравномерно распределённый фундамент крошился, а стены трещали. Оползню было всё равно – школа это или тюрьма, ему без разницы, кого хоронить.
Инстинкт самосохранения брал верх над любопытством, и хаос начался. Масштаб явления неизвестен: город или округ, может, страна или материк; человек видел до препятствия или до горизонта, но везде, где он видел, ползли трещины. И люди бежали кто как мог, в разные стороны. Кто-то спасал детей, попадались и любители животных, но в основном спасали себя. Трещины были неширокие, люди легко перепрыгивали их. Обезумевшие недисциплинированно бежали в поисках безопасного места, вон из города. Кто-то решил, что оползень не способен пройти воду, и группа людей бежала к реке, перемещаясь пешком – колёса транспорта проваливались. Какова же была боль безысходности и удивление лицезреть иссохшее русло. Теперь взор открывался много шире, и границы катаклизма уходили за пределы видимости, это сгущало краски.
На другом континенте в это время жители крайнего севера мчались на оленьих упряжках по осыпающемуся снегу. Им было во сто крат тяжелей – они не понимали, что где-то там, глубоко-глубоко под вечной мерзлотой, лёд и снег осыпаются в трещины земли. Запыхавшиеся и обессилившие олени с потерей скорости начинали проваливаться в снег, как в зыбкий песок, один за другим, а затем сани, и люди, обречённые бегущие люди, и надрывистые молящие голоса из-под снега.
В Африке огромный и могучий лев метался в разные стороны, подпрыгивал и скулил подобно щенку. Его глаза больше не олицетворяли ярость и вседозволенность, они теперь налиты слезами и мольбой. Его острый слух и пронзительное зрение позволяли понять масштаб катаклизма. Осознав обреченность, он покорно ждал смерти, наблюдая как недалёкие обезьяны смеются над ним и оживлённо прыгают меж деревьев.
Группа спортсменов, покоряющих просторы Австралии на кроссовых мотоциклах, приняла сие за развлечение. Почувствовав себя богами, они умело преодолевали трещины наперегонки со стадом кенгуру. Прямоточный выхлоп победоносно ревел, и резина цеплялась отлично. Но время шло, ресурсы кончались, силы исходили, а полосы всё бежали.
И детям гор не было спасения. Сидя на трясущихся, огромных породах, они наблюдали, как каменные острова их тают, рассыпаясь под гнётом земным.
Время расставило всё на свои места. Время всегда так делает: идёт, лечит, убивает, объясняет… А теперь оно такое… показывает.
Трещины начали расширяться, одновременно все, что были. С высоты полёта казалось, что планета разбилась и сейчас рассыплется. Из разломов хлынул пепел и мутный дым. Он был достаточно густой, для того чтобы затмить солнце, и теперь нельзя было определить время суток, ибо поверхность земную ныне освещало не солнце, а поднявшаяся в трещинах магма. Пылая адским жаром, она сделала невозможным определить время года. Дня и ночи больше нет, точно как нет и зимы и лета.
Гарь била в нос, но не пожаром, а могильным. Тошнотворная вонь органических разложений и гнилья была страшней положенного запаха сероводорода, запаха тухлых яиц, запаха, сопутствующего вулканическим массам.
Люди должны были стоять на островках между разломами и ничего не понимать. Но они понимали. Теперь люди всё прекрасно понимали. Гарь, пепел, запах, раскалённая магма, они научили людей, объяснили, что происходит. Словно по щелчку пальцев, все как один оглянулись, читая во взгляде другого, что не он один теперь знает, теперь знают все.
Их ждала не смерть, смерть была бы милосердием. Смог преисподней одарил человека не только знанием о происходящем, в дыму открылся дар истинного видения; теперь некогда вершина эволюции, человек, видел другого человека таким, каким он является на самом деле. Маски сорваны.
У воришки-карманника пальцы, которыми он выдёргивал благо из чужих карманов, стали длинными и крючковатыми – под стать его ремеслу. Посерели руки его до локтей, ибо руки эти были ближе к аду и приближали своего хозяина к страшному суду, выставляя на показ заслуги и достоинства.
У лжеца теперь в руках был собственный язык. Много этот язык наворотил в угоду хозяину, поперёк чести, минуя правду, и теперь он такого же мёртвого цвета, что и пальцы воришки. Вывалившись на метр изо рта и отяжелев, он не позволял болтуну закрыть рта, и слюна из этого широко раскрытого рта текла точно как у бульдога.
У бегуна, что выхватывал сумки у девушек, ноги стали гораздо удобнее для этого дела, точно как у кузнечика, длинные и коленями назад. Правда, теперь спортсмену неудобно стоять – тело падает вперёд, и поэтому он лежит на боку, истерит над ужасом своих серых, гнилых конечностей, наблюдая разлагающуюся кожу голеней, на которых из раскрытых язв вытекал гной и отваливались куски от плоти.
Рядом с ним стоял аферист, держа свой вывалившийся мозг из прогнившей дыры в голове. Он ошарашенно глядел на сгнивший орган и неизвестно как думал, как и кого убедить спасти своё никчёмное существование.
Был там и убийца с конечностями как у богомола вместо рук, такими же острыми. Теперь нож не нужен – с такими лапами в самый раз протыкать жертву, присваивая содержимое его карманов.
Людские тела изощрённо трансформировались в то, что человек заслужил, чем занимался в течение прожитого, и специфических фантазий преисподней хватило на каждую грязную душу. Но были и нетронутые тела, души не настолько искушённые пороком. Моралисты, сохранившие лицо, веру, а теперь и нетленность собственного тела. Их было мало, ничтожно мало. Но они были.
Яроврат смотрел на это с той же обречённостью, как и тогда, во время непонятной войны, когда он укрывался от перекрёстного огня у торца здания школы, школы, в которой остались дети…
Явление первое
Яроврат инстинктивно пригнулся под гнётом глупых пуль, выглядывая из-за угла, наблюдая как вражеские солдаты приближаются к школьным дверям. Он слышал страх детей внутри здания, видел, как идёт война. Война шла, шла как человек, как большой, плечистый воин она шагала по стране; она и была человеком. В глазах первых злодеями были напавшие, в глазах оккупантов злодеями были первые, и поэтому на них было необходимо напасть. Этот мужик иногда шел на хитрости и не брезговал помощью мирных. Причиняя боль и разбивая сердца, он порождал ненависть у нового поколения, обеспечивая тем будущие новые войны.
Что такое человеческая жизнь?
До войны это игры на детских площадках, звон колокольчика первого сентября, запах цветов в руках влюблённого юноши, яркая улыбка счастливой девушки, пение скворца добрым утром, поцелуй матери.
Сколько стоит человеческая жизнь?
Во время войны это пара литров крови и один патрон, чтобы пустить её, а если есть возможность не расходовать боеприпас, то любой колюще-режущий предмет или братская пуля на двоих или троих, сколько сможет пробить. Человеческая жизнь теперь стоит меньше патрона, меньше сапог, если они свежие.
Яроврат наблюдал ситуацию и понимал: когда враги попадут в здание, дети сыграют роль живого щита, будут страховкой от штурма. После больших потерь личного состава, оставшегося не в лучшем положении, моральные планки упадут и у наших. Штурм будет, и живой щит падёт. Яроврат скалился от злости на себя, бессилия, оттого что не в силах это остановить. В его голове рождались весьма импульсивные рассуждения:
– Сколько сейчас стоит моя жизнь? Одну шельму в лицо или шею, и смерть неизбежна. А чего стоит моя жизнь? Вот этот вопрос уже поинтересней… Чего он стоит, если допустит стрелков в здание?
Яроврат выглянул вновь, враги прятались за бетонной клумбой, уже в тридцати метрах от дверей. Эти оставшиеся тридцать метров были последними, но пустыми, дальше прятаться негде. Но врагов за клумбой дюжина, а Яроврат один – остальные не смогли так близко подобраться.
Сейчас эта дюжина будет штурмовать двери, которые наверняка заперты, им будет не до внимательности, они останутся на открытой площадке и будут спешно выбивать ставни – шептал нашему герою внутренний голос. Он его никогда не подводил, и в острых жизненных ситуациях герой всегда знал, как поступить.
Так и произошло, чертова дюжина как один ринулась к дверям, бросив отстреливаться. Яроврат вышел на полкорпуса из-за угла, присел на колено, чтобы отдача Калашникова не уводила мушку, выровнял дыхание, и начал выцеливать незащищённые места. Над мушкой своего автомата, метров за сто за врагами, он увидел гражданского. Молодой парень в кожаной косухе сидел на заборе и улыбался ему. Герой стал махать глупцу, чтобы тот ушёл с линии огня, но рокер продолжал сидеть и болезненно, отчаянно улыбаться.
Пока Яроврат жестикулировал заблудшему, его заметила дюжина, закричала, задёргалась, немного даже растерялась в глупых попытках укрыться на открытой местности, но затворы всё же щёлкнули, и шквальный огонь открылся. Пули создавали оглушительный свист и воздушные вихри рядом с головой Яроврата. В этот момент слеза заблудшего рокера скатилась по поверхности рваной щетины, и разбилась об асфальт. В месте с ней разбивался бронежилет героя, и только зелёные нитки отлетали от дуршлага.
Яроврат стоял на колене, оглушенный и шатающийся от ударов в туловище. Но он стоял, а враги падали один за другим. Герой не слышал звон ударившихся об асфальт гильз, не слышал глухие падения вражеских тел, он просто жал на спусковой крючок, направляя ствол в нужную сторону.
Враги кончились, кончался и запах пороха; дым от выстрелов уносило ветерком, и звон в ушах степенно сходил, и сердце опустилось с горла. Яроврат снова слышал страх детей за стеной, но теперь они в безопасности, страх необоснован. Адреналин ушёл, а трезвость мысли вернулась.
– Сколько же во мне дыр?.. – произнёс герой осматривая своё тело, но пулевые отверстия были лишь на одежде и бронежилете, тело – цело.
– Странно… Видимо, Бог не допустил или время ещё не пришло, – удивлялся герой, но не придал этому должного значения, направив взгляд на пустое место, где сидел рокер.
– Привидится же такое…
Война для Яроврата закончилась – срок его контракта истёк, продлевать он его не стал, и теперь это не его война.
Яроврат сидел на своей любимой одинокой скамейке, смотрящей на городской пруд, с американским бумажным пакетиком в руке, прячущим собственное содержимое в моральных целях. Тут, на пруду городского парка свобода, спокойствие, жизнь как доказательство, что всё было не зря, реки крови не напрасны, и человеческая жизнь теперь вновь бесценна. Он наблюдал за жизнью, за влюблёнными парами, целующимися украдкой, за детьми, бросающими хлеб в воду, и обретал покой. Это было единственное место, где ему хотелось жить и воспоминания о павших товарищах не тревожили; а их было много, все, кто стал ему другом. Яроврат сидел и не понимал, как он выжил? И бумажный пакетик не мог дать ему ответ. Столько раз он обязан был умереть, пасть вместе с ними, но шельма не ложилась в его грудь, словно боялась его.
Герой почувствовал, как рядом присел кто-то холодный.
– Привет, Ярый.
Яроврат повернулся и увидел того самого парня в косухе, из перестрелки возле школы.
– Я думал, ты погиб, – сухо произнёс герой. Он должен был удивиться встрече и ещё больше удивиться, что парень знает его прозвище; но герой не удивился – ему на это было всё равно, он радовался душой, что парень жив, и этого ему было достаточно.
– Я давно погиб, – столь же сухо ответил неизвестный.
– Ну даа… – согласно протянул Ярый. – Я тоже душой давно погиб. Тогда, возле школы. Откуда знаешь меня?
– Ну как же? Возле той самой школы виделись, познакомились, так сказать…
– Ага, хорошее знакомство… Я тогда чуть пулю не схватил из-за тебя. А что ты там делал?
– Как это что?! – удивлённо возразил неизвестный? Я пришёл забирать души павших, проводить, так сказать.
Контузило, что ли? – подумал про себя герой.
– Но, видишь ли, в чём дело, – продолжал незнакомец, – я не планировал забирать души детей – их не было в списке. Да и при чём тут список… Список, собственно говоря, и не при чём вовсе, они просто не должны были умереть. То, что задумала тогда эта дюжина, было слишком… даже для нас. Перевес игры на тёмную сторону, не то что обескураживал, но даже злил меня. Воспользоваться жизнями детей было истинной несправедливостью, и тогда я решил ответить на твои мольбы. Ты помнишь, что ты просил?
– Что я?.. Ты о чём?
– Ты молил Бога дать тебе силы. Как сейчас помню: «Боже, дай мне силы, вот прямо сейчас дай, сейчас она мне очень нужна». Но Бог не собирался давать тебе силы – ты её не заслужил, ты же не апостол…
Яроврат уже было хотел принять неизвестного за сумасшедшего, и даже уже сам для себя оправдал его безумие, ведь много кто с войны остались контужены или отчуждёнными, ноо… он задумался:
– А ведь вправду просил, молил Бога. Потом, эти дыры от пуль в одежде, и вообще… с тех пор пуля не брала… Да и его непонятное исчезновение…
– Значит, ты – дьявол?
– Ну неет… Дьяволом вы называете нашего главного, хотя его не так зову. Впрочем, это тоже неважно. Я просто тёмная сила из ада, служитель, так сказать. Ну вроде как ваши попы в церкви служат, только я, наоборот, я в аду.
Яроврат погрузился в непонятное состояние, он уже окончательно не понимал: дурак его собеседник или вправду демон. Но было жутко интересно, и герой продолжал расспрашивать:
– И что же ты вылез из ада?
– В нашем, так сказать, адском департаменте, у каждого горемыки есть своё дело. Ну не прям уж у каждого, кто палку в своё время перегнул и вправду мучаются, проходят, так сказать, курс реабилитации, искупают вину; но… Кто-то же должен мучить их… И вести подсчёт, кому сколько осталось мучиться, тоже кто-то должен. Работы хватает, некто сидит на списках, следит, кого когда забирать, выдаёт наряд-задание; а кто-то отправляется с этим наряд-заданием на поверхность, забирать души по списку. Так вот, как ты уже догадался, наверное, забирать хожу я.
– Ну допустим… предположим, это правда. А причём здесь мои мольбы? И детей ещё сюда приплёл… которых, между прочим, я пожалел, я их спас!
– Спас, спас. В том, что ты будешь спасать неизвестных тебе детей, я увидел в твоих глазах ещё тогда. Но ты бы их не спас без моей помощи; и детей бы не спас, и сам бы пал. Ради такого дела я решил сделать тебе дар, адский дар, силу бессмертия. Между прочим Бог такого дать не может, Бог может тебя апостолом сделать, потом, после смерти. Ну или ангелом.
– Хех, – показательно усмехнулся Яроврат, сменив манеру рассудительно излагать на сарказм. Получается, что ты – неправильный демон, у которого заиграли земные чувства, и ты решил сделать благое дело, спасти детей и меня?! – прибавив к сарказму ещё полтона и насмешливое лицо.
– Нет, конечно, что ты. Хотя… чувства у меня есть… Но не это важно, это тут совершенно не причём. Я дал тебе бессмертие не оттого, что сердце моё взвыло от неминуемой гибели невинных. Таким образом я предотвратил беду, ведь они были бы причислены к мученикам, а ты к лику святых – самопожертвовавших. А теперь я вам всем дал шанс испортить свои души, успеть нагрешить до смерти.
Яроврат ушёл в себя не на шутку, глубоко-глубоко погрузившись в мысли:
“А ведь правда, логика в этом есть, поступок неоднозначный. Ему какое дело – умрём мы сейчас или потом… Только вот потом мы ещё можем успеть нагрешить, а сейчас прямиком в рай”.
– Но хватит, я пришёл сюда не оттого, что мне поболтать больше не с кем, и не потому, что ты мне симпатизируешь, а ты мне симпатизируешь; я затеял этот разговор, чтобы прояснить ситуацию. Я намерен оставить тебе дар, чтобы ты и дальше мог спасать людей, невинных людей, тех, кто наверняка попадёт в рай.
– И что же я буду должен за это? Душу?
