Наталья Баклина "Девушка с Рублёвки. История о любви в забавных обстоятельствах"

Девушка с Рублёвки. История о любви в забавных обстоятельствах
Наталья Баклина

Бросить всё и уехать в Москву – поступок. А когда ты мать-одиночка и тебе просто нужно заработать денег для своего ребёнка – поступок вдвойне. И когда судьба предлагает, вроде бы, прекраснейшие решения – романтическую поездку в Тунис, шефа, готового жениться и какую-никакую, но определённость – только вера в себя отводит от этого решения. Потому что приспособиться к жизни ещё не означает жить. Книга содержит нецензурную брань.

Девушка с Рублёвки

История о любви в забавных обстоятельствах

Наталья Баклина

Все события и персонажи романа вымышлены, совпадения случайны.

© Наталья Баклина, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Крыса была упитанной и крупной, размером с котёнка. Она пробиралась вдоль стенки и, казалось, совершенно не обращала на нас внимания. И только когда мы подошли к ней довольно близко, крыса решила не рисковать и прыгнула в пролом в фанерной стене, грациозно поджав передние лапки.

– Что-то совсем они обнаглели, – сказал мой провожатый. – Раньше только снаружи шастали, а теперь в подъезд полезли. А ты молодец, не испугалась.

– Крысы-то? – пожала я плечами. Ну, вообще-то, да, встреча неожиданная. Интересно, какие ещё сюрпризы готовит этот дом на Рублёвском шоссе? Первым сюрпризом было само здание – длинная унылая двенадцатиэтажка, растянувшяаяся вдоль дороги серой китайской стеной… Или нет, первым сюрпризом был Сергей, мой провожатый. Ну никак я не ожидала, отправляясь смотреть квартиру на Рублёвке, что показывать её мне будет такой простецкий мужик! Итак, мужик-унылая «китайская стена» -невозмутимая крыса. Что дальше?

А дальше была подозрительная лужа, которая растеклась на полу облезлог лифта.

– Вот скотина, опять в лифте нассал! – с чувством прокомментировал лужу провожатый..

– Кто скотина? – я прикидывала, стоит ли втискиваться в один лифт с лужей, или пойти на седьмой этаж пешком?

– Да алкаш этот с двенадцатого этажа! Его уже мужики здешние ловили, рожу ему били, всё равно ссыт. Специально. Из идейных соображений. Дверь откроет и с площадки сливает, как в сортир!

– Он сумасшедший? – я склонялась к мысли идти пешком и заодно соображала, сколько этажей будет отделять меня от этого ссыкуна за идею. Пять этажей? Нормально. А вниз с седьмого этажа по лестнице сбегать – вообще хорошо, вместо фитнеса.

– Сейчас газетами закидаю, и поедем, – оборвал мои размышления провожатый. Огляделся, шагнул к картонной коробке, притулившейся под почтовыми ящиками и до отказа забитой рекламными газетами, – наверняка, жильцы выгребли их, не читая. Прихватил стопку этого мусора и забросал лужу толстым слоем бумаги. Отряхнул руки и сделал приглашающий жест:

– Ну, вот и всё. Поехали!

– Слушай, может быть, пешком? – ехать в лифте с лужей, пусть даже и закамуфлированной газетами, мне всё равно не хотелось. Тем более, что бумага уже начала набухать.

– Пешком? Не, пешком я не дойду, – покачал головой мой провожатый и с сомнением посмотрел на собственное пузо, обтянутое серым трикотажем джемпера. – Ну, если всё равно брезгуешь, давай на втором лифте поедем! Только он на седьмом не открывается, придётся ехать до восьмого и спускаться пешочком.

– Второй лифт? А где он? – не поняла я, осматриваясь в поисках второй кабины.

Двери от лифта были только одни – синие, изрисованные чёрным маркером и облепленные клочками изодранной рекламы с тостами от «Путинки». Тосты перемежались инструкциями, – реклама маскировалась под правила пожарной безопасности в кабине лифта. Пока я искала второй лифт, первый подмигнул красным огоньком на кнопке вызова и уехал, увозя какому-то счастливцу сюрприз в виде лужи, заваленной сырыми газетами.

– А вот! – провожатый отжал ручку на узкой металлической дверке слева от лифта. Я её видела, но приняла за дверь какого-нибудь распределительного щита. Однако вместо автоматов и распределительных коробок за дверью оказалась кабинка. Крохотная, едва ли больше метр в поперечном сечении.

Мой провожатый первым шагнул в кабинку, занял не менее трёх четвертей пространства, максимально втянул живот и пригласил:

– Заходи!

Соображать, чем поездка в тесном контакте с чужим пузом лучше поездки в испарениях чужой лужи сил уже не оставалось. Всё, не могу, скорее уже попасть в разнесчастную квартиру, с которой мне, по словам Пенкина, сказочно повезло. И я вошла в тесную кабинку, развернулась, примяв своим тылом изрядное пузцо провожатого и даже смогла сообразить, как заставить лифт поехать: надо закрыть деревянные створки, тогда замкнётся какое-то реле и лифт будет слушаться кнопок.

– Наверное, его ещё при царе ставили, – не удержалась я, слушая, как скрипит механизм и наблюдая в щель створок, как уплывают вниз такие же узкие дверки с номерами этажей, небрежно намалёванными зелёной краской.

– Не, не при царе. При Хрущёве, – откликнулся из-за спины провожатый. – Этому дому пятьдесят уже. И лифту столько же.

Ветеран лифтостроения доскрипел до дверки с зелёной кривой восьмёркой и дёрнулся, затормозив. Провожатый за спиной завозился, видимо, пытаясь обойти меня и открыть двери. Места для манёвра не было, поэтому двери я открыла сама. Ничего сложного: поворачиваешь зверского вида ручку, отпускаешь защёлку, – и выходи на умеренно облезлую площадку с четырьмя квартирами по обе стороны от лифта.

Квартира, куда мы шли, находилась справа.

– Что здесь было? – ахнула я, переступив порог.

– Что было… Отец мой жил.

Мой провожатый аккуратно закрыл расхлябанный замок, перешагнул ободранный край линолеума – дырка занимала с треть крохотной прихожей – и пошёл на кухню. Я потопала следом.

– Разве Витька не говорил, что квартира убитая? Потому и сдаю задарма.

– Он говорил, что требует ремонта. Но чтобы настолько…

Я оглядела кухню и плюхнулась на колченогую табуретку. Стоя выносить такое зрелище было тяжеловато.

Потолок кухни был покрыт желтоватыми разводами, видимо, заливали соседи. Обои на стенах – наполовину ободраны. Грязно-серый линолеум прожжён в нескольких местах. Громоздкая газовая плита гордо подбоченилась чугунными трубами и вылезла чуть ли на середину кухни. Раковина отсутствовала: кривой кран сиротливо глядел в заткнутый тряпкой отвод канализационной трубы.

– А раковины почему нет?

– Пропил, наверное, – пожал плечами мой квартиросдатчик. – Папаша закладывал по-чёрному, оттого и мать с ним развелась, квартиру разменяла. Жильё ему и так не в лучшем виде досталось, а он его совсем добил. Ну, селишься?

– За пятнадцать тысяч? В эти трущобы?

Я ещё раз оглядела грязный пол, жёлтый потолок, ободранные стены, газовую плиту и заткнутый тряпкой слив… Ну Пенкин, ну болтун! Ну такие песни пел: «Квартира на Рублёвском шоссе, двухкомнатная, всего за пятнашку в месяц! Такая квартира да в таком месте стоит минимум тридцать штук! Просто хозяин мой друг, вот и берёт чисто символически!» Похоже, и жить в этой чисто символической квартире можно только чисто символически.

– А комнаты можно посмотреть?

– Можно, – кивнул хозяин и продолжил экскурсию.

Комнат было две, в этом Пенкин не обманул. Одна большая, метров восемнадцать, вторая вдвое меньше. И были они в менее плачевном состоянии, чем кухня. Ну, окна пыльные, годами не мытые. Ну, потолок пожелтел от старости, ну обои выцвели и сверху слегка отстали. Зато в комнатах была кое-какая мебель, и даже вполне чистая. Старенькая только: мебельная стенка, последний писк моды семидесятого года, диван-книжка той же эпохи, и отчего-то – пианино у стены. В маленькой комнате расположился шкаф от стенки – в большую комнату не влез – и облезлый письменный стол, на котором красовался неожиданно новенький кнопочный телефон. В принципе, в комнатах жить можно, – прикинула я и запнулась о шнур. Он тянулся из большой комнаты в маленькую и нырял под письменный стол.

– Слушай, а почему тут провода по всей квартире?

– Да розетки в большой комнате накрылись, менять надо. Я пока удлинители кинул. Ну, и что решаешь?

– Да как-то трудно мне так сразу решить, – я села на диван и покачалась, проверяя. Крепкий. – Я, если честно, слегка в шоке. Когда Виктор сказал, что квартира на Рублёвском шоссе, я представила себе нечто менее… удручающее.

– Ну да, квартирка убитая, – не стал спорить хозяин. – Я всё хотел хоть какой-то ремонт сделать, вон, обои на кухне ободрал, да с деньгами пока… того. Не очень. Я её всё равно продавать буду, попозже, через годик. Пусть цены ещё подрастут. А ты поживи пока… Или не будешь селиться?

– Буду, – решила я. – Только не за пятнашку, а за ремонт. Найму мастеров, попрошу побелить-поклеить, раковину поставлю, плиту передвину. Расходы спишу в счёт квартплаты, как эту сумму выберу, начну платить. Такой вариант тебя устроит?

– Ну, знаешь, – покрутил головой хозяин, – ремонт нынче столько тянет, что ты тут у меня пару лет за квартиру платить не будешь…

– Да ладно, – изумилась я. – зачем такой дорогой ремонт? Косметику сделаем, и всё.

– Давай, ты ещё коммуналку будешь оплачивать? И договорились! А?

Я подумала ещё пару минут и кивнула:

– Договор составляем?

– А как же! Давай, я составлю, у меня образец есть, Витьке скину – подпишешь, его печатью заверим, сойдёт.

Было видно, насколько хозяин квартиры обрадовался. Ну конечно, самому не надо с ремонтом хлопотать, за него всё сделают. И квартирку станет продавать – всё подороже получится. Ишь, сияет, рад, что нашлась чудачка, которая берётся разгрести эти авгиевы конюшни. А что делать? Возвращаться в Бибирево? Ну уж нет!

– Тогда ключи давай, я обживаться буду, – протянула я руку.

– Ты это, ты не думай, здесь вообще-то район хороший, – сказал мой квартиросдатчик, отдавая ключи. Радости в голосе поубавилось, появились нотки смущения. Видимо, всё-таки проняла ситуация – приличный хозяин в такой дыре собаку не поселит. А тут не собака, – женщина жить собирается.

– Лес радом и вообще…

– «И вообще» – это хорошо, – кивнула я, пряча ключи в сумочку. – Хотя, если честно, всё ещё в шоке от такого убожества. Не в Капотню ведь ехала, —на Рублёвку!

– Да посбесились вы все с этой Рублёвкой! – хлопнул себя по ляжке хозяин квартиры, возмущённо колыхнув пузом.

– Тут полдома – бараки расселённый, сплошной люмпен пролетариат. А газеты раструбили почём зря, будто на всём Рублёвском шоссе – сплошь коттеджи да пентхаусы. Я, вон, кредит в банке взять пытался, триста тысяч рублей и надо-то был всего. А они, знаешь, вопросы всякие задают: где проживаете, есть ли автомобиль, женаты ли. А я ведь сейчас здесь прописан, ну и сказал им адрес по прописке. И про жену сказал, и про «Ладушку» свою двенадцатой модели. И что ты думаешь? Перезванивают эти козлы и заявляют: не может человек, проживающий на Рублёвке, иметь отечественный автомобиль. Вы что-то недоговариваете. И отказали в кредите, представляешь?

– Так ты бы им объяснил про люмпен пролетариат, – улыбнулась я.

– Да ну их в задницу, последний банк, что ли? – махнул рукой хозяин, успокаиваясь. – Я в другом взял. А эти пусть сидят, карту Москвы учат. Дойдёт, может быть, что Рублёвское шоссе от Кунцевской начинается, везде сплошь нормальные народные многоэтажки. А коттеджи эти возле МКАД и за МКАД стоят…

Он ещё раз махнул рукой и неожиданно сменил тему:

– Слушай, насчёт ремонта мы тоже договорились, да, что ты скромненько делаешь? В договоре пишу, что ты год живёшь и оплачиваешь коммуналку. Чтобы потом без претензий, да, что я тебе что-то должен…

– Пиши. Я всё по минимуму сделаю, чтобы в этой твоей халупе хотя бы жить можно было.

– Понял. Ну, я пойду? Мне тут ещё в одно местечко успеть нужно. А ты тут хозяйничай, что надо – бери, что не надо – выбрасывай.

– Ладно, – кивнула я. Значит, товарищ Пенкина ещё мне и разгребание папашиного хлама оставляет. Блин, вот умеют же мужики за счёт женщин устраиваться!

Хозяин убитой квартиры на Рублёвке исчез, а я посидела в раздумьях ещё минутку и пошла по новой осматривать доставшиеся мне «хоромы». Так, в шкафу есть кое-какое постельное бельё, пара стареньких, но неожиданно чистых полотенец. На полке несколько книжек-«покетов» – какие-то боевики, судя по душераздирающим обложкам с окровавленными ножами и трупами полураздетых блондинок. Неужели папаша-алкаш почитывал в межзапойные периоды? Или сынок-наследник успел натащить, когда тут насчёт ремонта задумывался?

А мне с чего ремонт начинать? С кухни, наверное! Я отправилась ещё раз прикинуть масштабы бедствия. Так, потолок белить, а лучше всего – заклеить. Есть такие панельки потолочные. Чисто получается и нарядненько. Обои какие-нибудь простенькие поискать, возле раковины – виниловые наклеить. Саму раковину тоже где-то надо искать… И подставку под неё… И шкафчик бы для посуды не помешал. Кстати о посуде, она тут имеется?

Я осмотрелась. Какая-то посуда жила на подоконнике: несколько тарелок, кастрюлька, пара бокалов, ложки-вилки-нож торчат букетом в пол-литровой банке. Так, а в холодильнике что?

Холодильник, допотопный ЗИЛ, зарычал мотором, то ли приветствуя, то ли отгоняя. Его белая дверь с массивной ручкой скрывала пустые недра с ледяной бородой, наросшей из морозильника, и килькой в томате, усохшей в консервной банке. Судя по степени усохлости, бынку вскрывали в незапамятные времена. Не исключено, что ещё при жизни папаши-хозяина. М-да, может быть, с этого и начать? С мытья холодильника? Только как воду набирать? Может быть, в ванной, в ведёрко? Ведёрко в ванной есть?

Ведёрка в ванной не было. Зато были два плоских тазика и горка грязной посуды: кастрюля, сковородка и несколько тарелок. Они стояли на реечной подставке, положенной поперёк ванны. И, судя по всему, стояли давно: пригоревшая картошка в сковородке покрылась чёрной пушистой плесенью, остатки кетчупа в тарелках присохли намертво.

– Знаешь что, Серёга, а вот это уже свинство, – возмутилась я вслух и пообещала себе, что за уборку квартиры слуплю с него дополнительно. А то, ишь, устроился. Развёл тут грязь и рад, что нашлась желающая в ней копаться!

Я открыла кран с горячей водой – о, смеситель исправный, хорошо! – и стала наблюдать, как съёживается, намокая, чёрная пушистость в сковородке.

М-да, при другом раскладе ноги бы моей в этой помойке не было, ни на минутку бы не задержалась! А тут выбирать не приходится – либо остаюсь в этой, с позволения сказать, квартире, либо продолжаю делить быт с бригадой чувашей из Саранска. Либо возвращаюсь к маме в Челябинск. Хотя там Углов, и это тоже не вариант.

Интересно, чем же я так Бога прогневила, что он мне сплошь проверки на вшивость устраивает? Или это Углов там ярится, а у меня тут в Москве всё через пень-колоду идёт? Стоило вспомнить Углова, как я будто увидела его чёрные от злости глаза и снова услышала слова, которые он в тот раз говорил. Говорил, будто камни в меня швырял: «Ты без меня никто. Ты ведь – полное ничтожество. Единственное, на что ты сгодишься в этой своей Москве, так это мыть подъезды и убирать помойки. С твоей внешностью и убогими способностями тебя даже в приличные проститутки не возьмут! Если только в шлюхи привокзальные». Я, конечно же, хвост задрала пистолетом, – мол, не обольщайся дорогой, иди в задницу, я не пропаду. А вот теперь, когда всё так странно закрутилось, нет, нет, да и вспомниться его рожа перекошенная. Будто накаркал, паразит.

Я прикрутила кран и оставила сковородку откисать. Чайку попить, что ли? Вроде бы, на подоконнике коробка стояла с чайными пакетиками, а на плите – чайник закопчённый… Чайник оказался не только в копоти, но и в жирном кухонном налёте. Пришлось отдраивать по-быстрому мелкой солью, и лишь потом ставить на огонь. Зато найденный на подоконнике бокал оказался чистым. Правда, слегка щербатым, но это так, мелочи. Откинувшись к стене и покачиваясь на кривенькой табуретке, я ждала, пока закипит чайник и прокручивала в голове события последних недель.

Или месяцев? Это смотря откуда начинать отсчёт. Если месяцев, то с того момента, как я поняла, что Углов меня водит за нос. Дурит самым элементарным образом. Партнёр по бизнесу, ё-клмн! Я и бизнес-то этот начала с его подачи – мол, дело верное, заработаем с тобой по-крупному. А заработать ой как хотелось! На квартиру новую, чтобы не тулиться в нашей двушке с мамой и Никиткой в смежных комнатах. На дачку приличную, чтобы Никитку на лето вывозить. Да и вообще, на жизнь.

Интересно, чем же он меня взял, Углов-то? Наверное, уверенностью своей. Ну и к крепкому мужскому плечу хотелось притулиться, не без этого. Притулилась. Отдала ему всё, что скопились за четыре года. Причём львиная часть этой заначки образовалась от продажи папиного «москвичёнка», что я получила в наследство. А Углов на мои сбережения набрал товару – порошков всяких, мочалок для посуды, шампуней, пасты зубной. И начали мы в своём Челябинске сетевой маркетинг организовывать. Шустрых тёток собирать, товар этот им продавать и учить, как его дальше втюхивать.