Наталья Баклина "Девушка с Рублёвки. История о любви в забавных обстоятельствах"

– А из чего джем? – заинтересовалась Ирина.

– Абрикос, инжир, клубника. А зелёный не знаю из чего.

– Может быть, киви? Дай попробую!

Она подхватила джем на кончик ножа, слизнула и задумалась.

– Интересный вкус… На киви не похоже.

– Дай я! – Татьяна тоже нырнула ложкой в зеленоватую массу.

В зал вошёл Пенкин. Выглядел он хуже, чем обычно: лицо мятое, глаза опухшие, на щеках щетина. Хотя откуда мне знать, как он выглядит по утрам, я его на работе обычно позднее вижу. Моё шеф бросил мрачный взгляд в нашу сторону, кивнул неопределённо и пошёл к стойке, где жарили глазунью.

– Слушайте, по-моему, это джем из местных кактусов, – закочила дегустацию Татьяна. – Помните, мы из автобуса вчера видели, какие они мясистые?

– Скажешь тоже! – фыркнула Алёна. – Если повидло из кактусов, то где колючки?

– Сбрили! – пожала плечами Татьяна. – Это джем из бритых кактусов.

Мы расхохотались. А Пенкин вдруг втянул голову в плечи, схватил свою тарелку и быстро ушел из поля моего зрения.

Вот те на, мой шеф на меня обиделся! Ну точно, так и есть.

Когда мы собирались в холле, а после грузили сумки в автобус, он делал вид, что меня нет. В салоне занял спереди крайнее сиденье, так, чтобы никто не уселся рядом и всю дорогу сидел с непреклонно-прямой спиной. Мне было видно, – мы вчетвером расположились сзади салона. Разумеется, я не смотрела ему в спину всю дорогу, так, поглядывала иногда. В основном я смотрела в окно, и пока мы ехали в Сусс, разглядывала эту удивительную страну.

За окном сначала мелькали белые двух- и трёхэтажные дома, странно выглядящие на желтоватой, без зелени, с редкой травой земле. Потом город закончился, и замелькали низкорослые раскидистые деревья (потом я узнала, что это оливы), окружённые живой изгородью из мясистых плоских кактусов. Точно таких, как я раньше видела в фильмах про мексиканские пустыни. Кое-где на кактусах набухали розовые бутоны.

– Сколько тут кактусов! Я думала, такие только в пустыне растут! – озвучила мои мысли девчонка из журнала «Зверь». Кажется, её звали Настя. – Надо же, цвести собираются! Красивые цветы, наверное.

– Они здесь везде растут, – сверкнул улыбкой наш гид, тот же, что и вчера, парень с именем, которое я позабыла. Абдул? Нет, как-то по-другому. Говорил он по-русски по-прежнему с лёгким акцентом, но сегодня я его почти не замечала. – Их вместо забора сажают, от воров. И скот этим кормят. А через месяц на них ягоды будут, очень вкусные, как это, делишес. В Париже их покупают по десять евро за штуку.

– Эй, ты извини, как там тебя, я забыла, – махнула ему Алёнка.

– Абдель.

– Абдель, точно. Ты где так хорошо по-русски научился разговаривать?

– Я в Питере учился в университете.

– Ой, а здесь, значит, гидом работаете, с туристами? – почему-то посочувствовала ему Ирина.

– Я здесь тоже в университете работаю. А с вами меня господин Саид попросил быть, страну показывать.

– Ой, он профессор, наверное, – зашептала Ирина. – А ты, Алёнка, орала на него вчера. Неудобно получилось!

– Да ладно, удобно. Он этому Саиду не за спасибо помогает. Пусть денежки свои отрабатывает, – фыркнула Алёнка.

Часа примерно через полтора обочины дороги перестали мелькать кактусами – появились низкие пальмы, похожие на громадные, воткнутые прямо в землю ананасы, цветущие кустарники и красивые ограды, за которыми виднелись белые виллы. Да и само шоссе похорошело, заиграло красками бело-жёлтой разметки. У развилки, отмеченной странной конструкцией, изображавшей раскрытую ладонь с глазом в середине и плотно сомкнутыми пальцами, изрисованными восточным орнаментом, наш автобус свернул вправо, ближе к морю, и вскоре уже въезжал на территорию нового отеля.

Если предыдущий отель подкупал своей тихой прелестью и уютом, то этот ошеломлял размахом и грандиозностью. Один холл чего стоил! Если убрать столики, барную стойку и стойку «ресепшн», запросто можно сыграть в футбол. Или в хоккей – блестящие серые плиты, отражавшие потолочные светильники казались скользкими, как лёд.

– Велкам ту мэджик пэлэс! – сказал официант, подавая нам бокалы с апельсиновым соком.

– Вот, сразу видно, что пять звёзд. Не фигнёй встречают разбавленной, а самым настоящим апельсиновым фрэшем! – довольно сказала Алёнка, отпив из своего бокала.

– «Волшебный дворец», – перевела я то, что сказал официант. – Хорошее название, сказочное.

– Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, – подмигнула мне Алёнка. – Вот такие отели я и предпочитаю, пять звезд «ультра», все включено!

– Здравствуйте, меня зовут Евгения, пожалуйста, заполните эти формы, – к нам подошла кудрявая девушка в униформе и стала раздавать плотные листочки уже знакомого содержания: имя-фамилия, откуда прибыл и насколько. Я посмотрела на Пенкина – тот отодвинул свой листок, насупившись, и барабанил по столу пальцами. Так, пора выполнять свои секретарские обязанности.

– Виктор Алексеевич, давайте паспорт, я ваш формуляр заполню, – подсела я к нему. Он скривился, молча метнул паспорт на стол, встал и отошёл к барной стойке. Ну надо же, как обиделся, что я с ним спать не стала! Детский сад.

На этот раз нам с Алёнкой достались двухкомнатные апартаменты. Первая комната – с диваном, двумя креслами, низким столиком и широкой дверью, ведущей на огромную лоджию-террасу. Вторая – с широченной кроватью, зеркалом и второй дверью на ту же террасу.

– Вот это я понимаю, сервис. – Алёнка села в кресло и потянулась к бутылке с вином, стоявшей на столике. – Смотри, как гостей встречают. Вино нам поставили, вазу с фруктами, орешки.

– Слушай, а вдруг за это платить придётся? – испугалась я. Лично у меня денег было совсем чуть-чуть. Тысяча российскими и несколько местных мелких купюр, которые остались сдачей после обмена в аэропорту и уплаты пошлины. Пенкин мне пока никаких «командировочных» не выдал.

– Да ладно, не бойся. Сказала же: пять звёзд «ультра». В таких отелях за все платят сразу, когда тур покупают. Винца налить?

– Ну, налей, – решилась я. Алёнка плеснула густой влаги в бокал. Вино слегка вязало и отдавало вишней.

– Алён, а ты часто в таких местах бываешь?

– Раньше часто, сейчас пореже. Петька меня раньше по таким курортам катал – и на Кипр, и на Майорку, и в Абу Даби!

– А кто это, Петька?

– Да бывший мой… Вроде как муж. Слушай, до обеда два часа ещё. Пошли, на море смотаемся! – сменила Алёнка тему. Видимо, вспоминать про бывшего Петьку ей не хотелось. Я согласилась смотаться на море, и мы принялись искать в чемоданах купальники.

Примерно через полчаса мы добрались до местного пляжа. Алёнка вырядилась в красный бикини с белыми ромашками, приделанными к бретелям, окантовке лифчика и к бокам трусиков. Поверх – экстремальный сарафан, который сверху выпускал на свободу ромашки от купальника, вызывающе обрамлявшие туго стиснутые лифчиком полукружья пышного Алёнкиного бюста. Снизу сарафан тоже сачковал, едва прикрывая красные трусики и абсолютно игнорируя белые, совершенно не тронутые загаром Алёнкины ноги, обутые в светлые шлёпанцы на платформе и высоком каблуке. На мой вкус, Алёнка нарядилась вызывающе и не по пляжному. По крайней мере, когда дорожка кончилась и начался песок, она начала вязнуть в нем своими каблучищами. Однако упорно шла на полусогнутых до ближайших шезлонгов.

Не понимаю, зачем так над собой издеваться? Лично я надела свободную длинную рубаху, трикотажные бриджи, резиновые тапочки и бейсболку от солнца. Красота! Удобно, и ноги совсем не устали, хотя нам пришлось топать через всю немаленькую территорию. Минут десять до пляжа добирались, не меньше.

Возле зонтиков, к которым мы шли, уже загорал народ из нашей компании: обе девушки из «Зверя» и одна из «аифовской» группы. Девчонки раскинулись на песке эдакими фотомоделями: точёные фигурки, загорелые ножки.

– Привет! Вы где так загореть успели? – помахала я им, занимая свободный лежак под зонтиком и нашаривая в сумке фотоаппарат. Пляж был очень колоритным: ослепительно белый песок, умопомрачительно голубое море, абсолютно туземные зонтики – эдакие конусы, крытые сухими пальмовыми листьями. И наши девчонки: загорелые, белозубые, молодые. Прямо как на рекламном плакате.

– В солярии, – ответила Настя из «Зверя», поворачиваясь на бок и демонстрируя изумительную линию бедра.

– Настя, девчонки, можно я вас сфотографирую? Вы так роскошно смотритесь на этом пляже, у меня аж объектив зудит!

– Давай, – приняла плакатную позу Настя.

Я нащелкала с десяток кадров, прежде чем успокоилась и сама разделась. В конце концов, я сюда загорать пришла, или зачем?

Алёнка уже возлежала на своём лежаке, спрятав голову в тени зонтика. Я тоже легла ничком, головой в тень, подставив солнцу спину, ноги и попутно спрятав собственное пузо. Возле точёных форм соседок я, наверное, выглядела совершеннейшей бегемотихой. По крайней мере, именно ею я себя и чувствовала. Нет, решено, в обед – только овощи и фрукты.

Я загорала минут десять и успела раскалиться под раскочегарившимся солнцем, когда мне на спину вдруг полетели ледяные брызги. Я вскрикнула и подскочила. Рядом завизжала Алёнка:

– Ирка, блин, ты что, спятила? Холодно же!

– Переворачивайтесь, сгорите!

Ирина хохотала, отряхивая мокрые волосы. Опять в море плавала.

– Идите в море окунитесь, вода просто блеск!

Она была такой довольной, а море так заманчиво бликовало под солнцем, что я решилась, поднялась и пошла к воде. Купальщики, к слову, были и помимо Ирины: над волнами покачивалось с полдесятка голов. Еще одна купальщица подплывала к берегу.

– Наверное, тоже русская. Кроме наших в такую воду никто купаться не полезет, – предположила Ирина. Дождалась, пока купальщица – загорелая стройная черноволосая девчонка – стала выходить на берег и крикнула. – Как водичка? Хорошая?

Девчонка улыбнулась и ответила по-испански.

– Ага, испанцы тоже лезут… – улыбнулась ей в ответ Ирина. – Похоже, на весь берег тут только мы русские. Иди в воду, не бойся. Сразу входи, целиком, так быстрее привыкнешь.

Сразу целиком не получилось – у берега было неглубоко и мне пришлось сделать с десяток шагов, пока вода дошла до пояса. Ой, холодная! Хотя, если разобраться, не холоднее чем в Быструхе, речушки возле деревни, куда я ездила девчонкой, и где мы полоскались с июня до сентября.

– Ларис, давай, окунайся вся, а то замерзнешь! – подзадорила меня с берега Ирина, и я решилась.

Море ласково приняло меня, лишь на секунду обдав холодом. Потом почти сразу мне стало тепло, и я поплыла. Господи, хорошо-то как! Впервые в жизни в море плаваю.

– Слушай, как здорово! Я ведь впервые в жизни в море плавала! – так и сказала я Ирине, выбираясь на берег. – Ух, а на берегу теперь холодно!

На берегу действительно похолодало. Откуда-то взялся ветер, и мне в сыром купальнике было зябко. Я быстро подскочила к своему лежаку и накрылась полотенцем – хорошо, сообразила из номера захватить.

– Если впервые в жизни что- то делаешь, то можешь загадывать желание, обязательно сбудется.

Настя из «Зверя» проговорила это, не открывая глаз. Она полулежала на песке, откинувшись на локти и подставив солнцу лицо, живот и тугие загорелые грудки. Соски нахально целились в небо. Две другие девчонки тоже загорали топлесс.

– Желание… Столько всего надо, не знаю, на чем остановиться, – пробормотала я, удивляясь смелости девчонок. Хотя, похоже, они не единственные. Вон, там девушка с парнем, она тоже загорает без лифчика. А там вообще тетка в годах развесила то, что когда-то было бюстом. Может быть, и мне не терпеть эту сырость на груди, а скинуть мокрый лифчик и позагорать « в натуре»? Уж грудь у меня гораздо лучше, чем у той тетки, а она и не комплексует.

– Ну, выбери самое-самое, – Настя по-прежнему не открывала глаз. – Я, например, всегда загадываю желание про то, чтобы в моей жизни случилось чудо.

– Да? Слушай, а ведь точно, – согласилась я. – Неприятностей всяких в жизни всегда с избытком, а чудес и не бывает почти. Чуда хочу. Пусть в моей жизни будет чудо, – пожелала я вслух. И подумала, что уж если и хочу я какого чуда, так такого, чтобы вернуло меня в возраст этих девчушек. Чтобы я опять стала молодая, стройная, беззаботная. И обязательно – уверенная в собственной неотразимости. Может быть, тогда бы моя непутёвая жизнь сложится по-другому.

Глава 5

В свои двадцать три года я выглядела ничуть не хуже, чем эти девчушки. По крайней мере, на фотке, оставшейся с тех времён, я похожа на Нину из «Кавказской пленницы»: «комсомолка, спортсменка и просто красавица». У меня на снимке прическа-каре с чёлкой до бровей, глаза в пол-лица и тонюсенькая талия, по контрасту с широкой юбкой колоколом – просто осиная. Внизу карточки – надпись «Пятигорск 1991». Это был последний год советской власти и первый мой самостоятельный выезд за пределы города Челябинска. Путёвку в пятигорский санаторий мне достал папа, и я поехала подлечить скукожившийся от защиты диплома желудок, попить минеральной водички.

В санатории соседкой по номеру оказалась двадцатишестилетняя Зина из Ростова. Мне, домашней девочке, впервые вырвавшейся из-под родительского присмотра, Зина казалась бывалой и опытной. Она красиво курила, щурясь и потряхивая соломенными волосами. Так же, щурясь и потряхивая волосами, она говорила о мужчинах. По её словам выходило, что девушка она в этих делах опытная, мужиками может вертеть, как захочет, и вообще знает, что им нужно и как сделать, чтобы они штабелями валились к ногам. Я насчёт штабелей была не в курсе. Те секреты в отношении мужчин, которыми со мной делилась мама (Девушка должна быть скромной и опрятной. Приличная девушка должна вести себя сдержанно, иначе её примут за девицу легкого поведения. Серьёзные мужчины на всяких вертихвосток внимания не обращают, а не серьёзные – не женятся) на фоне Зининых приёмов стремительно падали в цене.

Прежде всё было по-маминому. Все институтские годы я себя вела – скромнее некуда. Волосы – почему-то они у меня ниже лопаток не отрастали – заплетала в толстенькую короткую косичку и закалывала на затылке, потому что носить их распущенными, по маминому определению, – «ходить лахудрой». Носила платья, юбки и сарафаны, – джинсы считались слишком вызывающей одеждой, – с джемперочками, связанными мамой собственноручно. Из косметики я пользовалась только тушью для ресниц и бледной помадой в цвет губ. И ходила вся такая скромная и опрятная, приличная девушка для серьёзных мужчин.

Но или мама чего напутала, или я с приличиями переборщила, или серьёзных мужчин в нашем институте не водилось, но за те пять лет, что я училась, ко мне с целью познакомиться подкатывали всего лишь дважды. Весной, на исходе первого курса – дистрофичный очкастый пятикурсник Гена. Он был старше меня аж на восемь лет, и я приняла его приглашение в кино отчасти от сострадания (парень очень волновался, приглашая, мялся, мямлил, и, кажется, потел), отчасти из интереса (как это – пойти в кино со взрослым мужчиной?). Гена жил в общежитии, где я с ним и познакомилась, бегая в гости к девчонкам-одногруппницам. Они меня, кстати, и подзадорили идти с ним в кино, окончательно сломив мои колебания. А колебалась я, потому что какой-то неказистый он был, этот Гена. И худой, и стёкла в очках толстые, и по общаге ходил в дурацких темно-зелёных кримпленовых штанах (точно-точно, я эту ткань знала, у мамы юбка такая висела в шкафу!) и в синей футболке с белой надписью «Спорт». Хотя, если разобраться, парень же в домашнем ходит. Я и сама по дому тоже не в кринолине шастаю!

На первое в своей жизни свидание с «серьёзным мужчиной» я принарядилась. Волосы не стала в косичку собирать – сделала два хвостика. Надела любимую юбку в косую клетку, светлый джемперок машинной вязки, купленный на первую в жизни стипендию. К кинотеатру пришла за пятнадцать минут до сеанса. Кавалера своего увидела издалека. А увидев, спряталась за автобусной остановкой, потому что идти с ним в кино мне расхотелось моментально и окончательно. К кинотеатру Гена явился в тех же кримпленовых штанах и «спортивной» футболке и встал, дурак-дураком, под афишей, тиская в руках букет из пожухлых ромашек. Не знаю, сколько он там прождал – я сбежала оттуда «огородами», больше всего на свете боясь, что Гена меня заметит, окликнет, и все вокруг решат, что он – мой парень.

Второй случай «подката» можно таковым и не считать – на дискотеке в той же общаге, теперь уже на третьем курсе, в меня вцепился какой-то хорошо поддатый парень и поволок танцевать. На мои вопли «Отстань, урод!» подтянулись дежурные с красными повязками и вывели танцора вон – чужим оказался, не из наших студентов. Вот и все «штабеля». И сколько я ни влюблялась за эти пять лет учёбы, а я влюблялась регулярно, сколько ни обмирала, гадая, обратит ли «предмет» на меня внимание, ничего и не с кем у меня не срослось. Мои «предметы», их было трое, все из нашей группы, мило со мной общались, списывали у меня английский, помогали делать лабораторные по сопромату… И всё. Двое из них к концу института женились, третий, Димка, в которого я втрескалась как-то совсем уж безнадёжно, сразу после защиты диплома уехал в Свердловск, тогда ещё не ставший Екатеринбургом.

В санатории я как раз переживала по поводу своей третьей не сложившейся любви и проводила ревизию маминым секретам женского счастья. Может быть, мне надо было с Димкой вести себя как-то менее дружески и более кокетливо, что ли? Вон, как Надька Семёнова: волосами тряхнёт (распущенными!), бедром качнёт (джинсовым!), мальчишки наперебой на дискотеке на танец приглашают, а потом в коридоре она с кем-нибудь целуется. Мне не надо было с кем-нибудь, но, распусти я свою вечную косичку и умей я так смотреть, как Семёнова, может, Димка увидел бы во мне девушку, а не ту, у которой можно списать… В общем, последняя безответная любовь меня совсем тогда подкосила, подозреваю, что в большей степени она, нежели нервотрепка с дипломом, проявилась повышенной кислотностью в желудке. И упустив Димку я, словно пытаясь себе что-то доказать, разжилась несколькими смелыми нарядами, сочинёнными к поездке в санаторий.

Преддипломную практику я проходила в стройуправлении, где папа работал главным инженером. Практиковалась по-настоящему. Составляла сметы на строительство, закрывала наряды. Недельку – под присмотром прораба Степаныча. Потом Степаныча скрутило с аппендицитом, второй прораб, не помню уже, как его звали, ушёл в запой, и я вдруг оказалась на самостоятельной работе, закрыв собой внезапную амбразуру. Меня рискнули поставить сметчицей на отделку панельной пятиэтажки. Полагали, что на недельку, тем более что смета там была типовая, наряды тоже. Я вполне справилась и с тем и с другим, и меня оставили на участке до конца практики. К концу практики я многому научилась. Во-первых, не краснеть, когда штукатуры и маляры подпускают матюги. А во-вторых – писать в нарядах реальные объёмы, а не те фантазии, в которые меня по-первости пытались убедить отделочники. Результатом практики стали зарплата и премия – вполне серьёзная сумма. Часть я отдала маме, остальное отложила для себя. И когда отец добыл путёвку от треста – тоже в честь моих трудовых заслуг, получается, – я на эти деньги и купила на рынке джинсы, красную майку в обтяжку и на узких лямочках и ситца в бело-красно-чёрныий цветок, из которого сшила юбку-колокол.

Белый лаковый пояс я купила уже в Пятигорске, как бы поставив точку своей ревизии секретов в отношении полов. К тому времени я уже почти неделю слушала Зинины рассказы про мужиков, смотрела, как она красиво курит и щурится, а буквально накануне пошла в парикмахерскую и остригла косичку, получив взамен короткую стрижку-каре и густую чёлку до бровей. Потом купила помаду вишнёвого оттенка, оливковые тени для век и этот широкий лаковый белый ремешок.

Вечером мы с Зиной пошли на танцы в соседний дом отдыха – в нашем санатории контингент был не тот. Как сказала Зина: «Сплошь язвенники и старпёры». И там ко мне – взбунтовавшейся, обновленной, с вишнёвой помадой на губах, пышной чёлкой до глаз, подмазанных оливковыми тенями, с осиной талией, туго затянутой пояском – подошёл Эдик. Высокий, почти на голову выше меня, плечистый, в светлом батнике и модных штанах-«пирамидах», явно фирменных, а не кооперативных «самошивок», – ах, какой был мужчина! Эдик пригласил меня на танец, взял за руку и увел в сказку.

Сказка длилась целых четыре дня и пять ночей. Зина очень кстати познакомилась с каким-то волосатым брюнетом и ночами пропадала у него, оставив номер в наше с Эдиком распоряжение. Как я сейчас понимаю, он оказался опытным и умелым любовником. Или, может быть, просто мы с ним совпали. Как бы то ни было, я легко и без лишних сожалений рассталась с девственностью. И все эти ночи упивалась новыми, ошеломительными ощущениями (Оказывается, моё тело умеет та-а-акое!). А все дни – новым для меня общением. Мы гуляли по городу, ели какие-то чебуреки, фотографировались у уличных фотографов. И говорили, в основном – про него. Про его работу (В Москве, в цирке, помощником укротителя бенгальских тигров, вот это да!). Про людей, с которыми он встречался (Подумать только, с самим Никулиным за руку здоровался! Котов Куклачёва спасал, когда они сдуру к тиграм в клетку сунулись. Игорю Кио ассистировал в его номере со львом!). Про Москву (Ох и город, с непривычки умом можно тронуться, сколько там машин и людей. Но я не тронусь, со мной же будет Эдик!). Стихи он мне читал красивые, про любовь. Я даже тогда решила, что его собственные, и только потом, случайно наткнувшись в журнале, узнала, что стихи – Андрея Дементьева. Я тоже иногда что-то вякала про свой Челябинск и строительный институт, он кивал, не слушая, и я замолкала. Да и что я могла сказать интересного этому москвичу, мужественному укротителю свирепых хищников? И я слушала, слушала с благоговением, страстно отвечала его поцелуям, пылала в его руках и плавилась от счастья – вот она, Любовь, дождалась!

А на пятый день Эдик исчез. Ушёл утром из моей постели, и не вернулся. Я весь вечер металась, не зная, где его искать – на танцплощадке в доме отдыха его не было, а ни фамилии, ни номера, где парень остановился, я не знала. Некогда было спросить – мы про другое говорили. Под утро меня, зарёванную и распухшую, нашла в номере Зина, подключилась к поискам и все выяснила. Мой Эдик оказался не Эдиком, а Петей. Не москвичом и не дрессировщиком, а лаборантом из Красноярска. И вчера он уехал домой – путёвка кончилась.

Моя путёвка тоже кончилась, одновременно со сказкой. Я поменяла обратный билет и вернулась домой на десять дней раньше. Родители, против ожидания, спокойно отреагировали на мой новый облик. А я, чувствуя себя Золушкой, чей принц ровно в полночь превратился в мерзкую крысу, пошла оформляться в стройуправление. Попала на бумажную работу, и вскоре возле меня даже стали крутиться молодые мастера с намёками насчёт кино и дискотеки. После «Эдика» не хотелось никого и ничего. А через месяц укротитель бенгальских тигров дал о себе знать. Моей пятигорской сказке последовало продолжение, – выяснилось, что я беременна. О том, как я решила оставить ребёнка и как не решалась сообщить об этом родителям – отдельная история. Они, кстати, приняли известие спокойнее, чем я ждала. И Никитку полюбили без памяти. И никогда, ни разу, меня им не попрекнули.

А зачем им попрекать, когда я все слова сама себе сказала? Что права была мама, что серьёзные, настоящие мужчины смотрят на скромных девушек, а на расфуфыренных дур – только подлецы, Эдики всех мастей. Дала себе слабину, расфуфырилась – и пожалуйста. Мне потребовалось ещё несколько лет жизни плюс свершившаяся в стране сексуальная революция, чтобы я поняла – всё, что я о себе нарешала и всё, чему меня учила мама – ерунда. Скорее, наоборот: на скромных девушек чаще всего реагируют либо зануды, либо неудачники, либо ловеласы в поисках лёгкой добычи. А на распущенных, пардон, раскрепощённых, девушек обращают внимание… А хрен его знает, кто там на них внимание обращает. Личного опыта на этот счёт я так и не приобрела – слишком быстро перескочила из девушек в молодые мамаши. На мужиков опять смогла смотреть года через три, когда отдала Никитку в садик и вышла на работу.

Кстати, с этим своим декретным отпуском я очень удачно пересидела лихие для нашего стройуправления дни. За три года оно превратилось в акционерное общество, народ, переживший волну сокращений, научился работать по-рыночному: с минимумом халтуры и на трезвую голову. Я, как вернулась, попала в личные помощники к новому шефу, бывшему прорабу Иван Иванычу. Ему как раз только-только компьютер поставили, нужен был человек, который соображает. Не соображал никто, и я в том числе. Но я догадалась вызвать ребят, которые компьютер ставили, и попросила показать мне хотя бы азы. Они показали, я поняла, как открывать и сохранять документы. А тюкать по клавиатуре двумя пальцами – вообще дело знакомое, не сложнее, чем на машинке печатать. Иваныч, оценив мою смелость и грамотность, потом на курсы меня отправил.

Так вот и стала я в нашей конторе личным помощником гендиректора, первым специалистом со знанием персонального компьютера. И мужчины стали обращать на меня внимание. Иногда слишком назойливое, и в основном – чьи-то мужья, пузатые и лысоватые, подуставшие от семейной жизни и искавшие «свежих веяний» на стороне. Им казалось, что молодая мать-одиночка – как раз то самое веяние. Один так и выдал прямым текстом: давай, мол, по-бартеру. Ты мне – любовь и ласку, я тебе – гормональную и материальную поддержку.

Тогда я послала коммерсанта на три буквы – научилась уже к тому времени не просто не краснеть от мата, а и сама заворачивать при необходимости. А где-то через полгодика сдалась, – закрутила роман с Василием, женатым инженером с цемзавода из области. Он к нам частенько заглядывал, поставщик, как-никак. Василий никогда не приставал и не обшаривал сальными глазками, как некоторые, напротив – смотрел с восхищением и какую-нибудь шоколадку или апельсин обязательно приносил. Ну и в День строителя, когда все гуляли на общем празднике, мы с ним и согрешили.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69168763&lfrom=174836202) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.