Вадим Хитцов "Исповедь военного музыканта. Книга I. Становление. Воспоминания"

Второй вариант для перевода с ИТО (историко-теоретический отдел – таково было полное название отдела, на который я поступил) меня заинтриговал. Времени для раздумывания было мало. Когда мама уехала, я, посоветовавшись со старшими товарищами по учёбе с оркестрового отдела, выспросив у них особенности игры на том или ином духовом инструменте, подошёл к заведующему оркестровым отделом Владимиру Ивановичу Дашкину, преподававшему игру на медных духовых инструментах (сам он был тромбонистом по специальности). Рассказал ему о своём решении перевестись на руководимый им отдел.

– Владимир Иванович, из-за того, что у меня не получается учёба на теоретическом отделе, я хотел бы перевестись на Ваш отдел.

– А на каком инструменте ты хотел бы заниматься?

– На каком-нибудь из деревянных.

Тогда он собрал других педагогов отдела, обучавших игре на деревянных духовых инструментах, а их было двое: класс кларнета вёл Виктор Константинович Орлов, класс фагота, флейты, гобоя и саксофона – Виктор Анатольевич Чубенко. Виктор Анатольевич был по специальности фаготист, но студенты у него были по всем другим инструментам, игру на которых он преподавал, а вот по его специальному инструменту – не было на тот момент. Предполагаю, что Владимир Иванович порекомендовал ему посмотреть мои физические данные, не подойду ли я для обучения игре на фаготе.

Меня пригласили в кабинет, попросили произвести ряд действий, которые должны были показать мою годность для обучения игре на фаготе, после чего случилось следующее:

– А как ты смотришь на обучение игре на фаготе?

– Вы знаете, с интересом, – сказал я.

– Тогда нам нужно проинформировать об этом завуча и директора. Сейчас мы вместе с тобой пройдём к ним.

Сначала мы подошли к заместителю директора по учебной работе Юрию Васильевичу Китову, который тогда был и заведующим дирижёрско-хоровым отделом, поговорили с ним, затем – к директору училищу, заслуженному артисту РСФСР, возглавлявшему помимо всего училища ещё и отдел сольного пения, Валерию Александровичу Побережскому, которому я уже был знаком по приводу меня к нему преподавательницей литературы Натальей Иннокентьевной Федоренко.

А этот предыдущий привод мне запомнился вот каким моментом.

Наталья Иннокентьевна пожаловалась на меня за то, что пропускаю занятия, халатно отношусь к выполнению домашних заданий.

– Сочинение по роману Достоевского до сих пор не написал и неизвестно, прочёл ли он его вообще.

– А какой роман-то, «Преступление» или «Наказание»? – спросил меня Валерий Александрович.

– Да, «Преступление и наказание», – с потупленным взором ответил я.

Тогда директор пошутил:

– Как, оба сразу?

А потом добавил преподавательнице:

– Ну, раз он не справляется, давайте будем его отчислять.

Наталья Иннокентьевна решила не ломать мне судьбу и сказала:

– Валерий Александрович, я думаю, что Хитцову нужно дать испытательный срок, в течение которого он подготовит и сдаст всё, что он должен.

Директор одобрил это решение.

Но вернёмся к переводу на отдел оркестровых инструментов. И вот вновь я стою перед директором.

– Ну, что опять, товарищ Хитцов?

– Да дело в том, Валерий Александрович, – начал свою речь заведующий отделом, на который я переводился, – что Вадим захотел перевестись с теоретического отдела на наш, оркестровый.

– А на каком инструменте он хочет заниматься?

– Сказал, что на каком-нибудь из деревянных?

– Например, на металлической флейте? – снова схохмил директор.

– Ну, флейта же тоже относится к деревянным, – блестнул я своими знаниями.

– Совершенно верно. Но так и что?

– Мы ему предложили фагот, потому что у Виктора Анатольевича нет студентов по его специальному инструменту, – снова вступил в разговор Владимир Иванович.

– И какова же была его (моя – В.Х.) реакция? – спросил Побережский.

– Он сказал, что ему будет интересно освоить этот инструмент.

Тогда мне сказали написать заявление на имя директора о разрешении перевода, был издан приказ по училищу об этом и с 1 октября я стал студентом другого отдела.

Меня на первых порах Виктор Анатольевич обучал без инструмента, показывал, какая должна быть постановка губ, дыхания и так далее. Когда настал момент начинать знакомиться с аппликатурой фагота, мне был выдан инструмент отечественного производства, изготовленный на Ленинградском экспериментальном предприятии по изготовлению музыкальных инструментов. Хорошим качеством этот фагот, как и другие инструменты, произведённые в Ленинграде (нынешнем Санкт-Петербурге), не отличался. Но на чём-то нужно было начинать овладевать знанием аппликатуры и принципом исполнительского звукоизвлечения. Поэтому ввиду отсутствия заведующего складом музыкальных инструментов, коим был Виктор Константинович Орлов (он же заведовал и училищной фонотекой), а был он в это время во Владивостоке на сдаче сессии в ДВПИИ (ныне – ДВГИИ), где тогда заочно учился, мне и был выдан инструмент худшего качества. По возвращении Виктора Константиновича я получил фагот чешской марки Amati Kraslice и всё остальное время обучения в училище занимался на нём.

Поначалу учёба моя проходила со всевозможными трудностями. Ведь инструмент, на котором я начал учиться играть, был для меня новым. Я старался уделять занятиям по специальности как можно больше времени, чтобы осваивать технологию звукоизвлечения, аппликатуру инструмента. Во всём этом мне помогало знание музыкальной грамоты, полученное в ДМШ.

Этим мог похвастаться не каждый первокурсник-духовик. Далеко не каждый поступавший в училище на оркестровый отдел (имею в виду на духовые и ударные инструменты) имел начальное музыкальное образование. В группе первого курса оркестрового отдела занимались два кларнетиста, трубач и ударник. На музыкально-теоретические предметы ходил с ними и один вокалист. По переводе на оркестровый отдел в эту группу влился и я.

Требования по музыкально-теоретическим дисциплинам у духовиков были значительно легче, чем у теоретиков.

По общему курсу фортепиано (далее – общее фортепиано) мне ставили задачи, зная, что я поступил с музыкальной школой по фортепиано, такой же сложности, как и теоретикам. Вспоминается мне один эпизод из занятий по общему фортепиано из того времени, когда я ещё учился на теоретическом отделе.

В сентябре 1985-го года в Благовещенск на гастроли должен был приехать Валерий Яковлевич Леонтьев, почитателем таланта которого я в то время был. Мне очень хотелось послушать его живьём и я купил билет на один из концертов этих гастролей.

В учебной программе первого семестра по общему фортепиано у меня была какая-то соната Й. Гайдна. Вроде бы и играть там нечего было, но почему-то давалась она мне нелегко. И вот в день концерта, на который я купил билет, я настолько увлёкся отработкой сложных мест в этой сонате, что не заметил, как пролетело 4 часа времени. Посмотрев на часы, я понял, что идти на концерт уже поздно.

Нас, духовиков, постоянно привлекали к иллюстраторской работе в училищном хоре, причём не бесплатно, поскольку на дирижёрско-хоровом отделе обучались одни девушки, а мужские голоса были нужны, чтобы хор был смешанным. Мы пели разную музыку. В репертуаре хора были произведения как композиторов прошлых веков, отечественных и зарубежных, так те, что создавались в XX веке. Среди таковых мне хорошо запомнились «Сибирские прибаутки» одного из выдающихся композиторов Сибири Аскольда Фёдоровича Мурова. Ежегодно, когда приближались государственные экзамены, с хором начинали работать дипломники, отрабатывать исполнение программы, выносящейся на госэкзамен по дирижированию хором.

Через то же самое проходили и оркестр русских народных инструментов, и духовой оркестр училища. Но здесь я ничего нового не сообщаю, потому что так происходило и происходит в каждом музыкальном училище или училище искусств.

Об участии в училищных капустниках

Ещё одной страницей моего обучения в БМУ была некоторая общественная деятельность. Никому, я полагаю, не нужно объяснять, что такое студенческие капустники. Так вот с первого курса я, по мере возможности, старался участвовать во всех училищных капустниках. Их череду открывал обычно либо посвящённый «Осеннему балу», либо посвящению первокурсников в студенты. Когда я был первокурсником, «Осеннего бала» в училище не проводили, а сразу начали с посвящения, которое обычно проводилось в конце октября. Не помню, что было в том капустнике, зато по сей день вспоминаю, как мне вручали студенческий билет.

Директор училища стоя у кафедры, вызывал каждого первокурсника на сцену и перед этим о вызванном что-то говорил. Не обходилось и без привычных для Побережского, уроженца Одессы-мамы, шуток. Когда очередь дошла до меня, ибо вызывали всех в алфавитном порядке, шеф сказал:

– На сцену приглашается Хитцов Вадим Александрович. Этот человек за два месяца учёбы успел сменить два отдела.

А моё участие в капустниках началось в предновогодний период 1984-го года.

Сюжетом капустника стал некий международный музыкальный фестиваль, в котором мне досталась роль всемирно известной фаготистки Вадимы Фаготини. Выглядело это так: меня нарядили в заимствованные у девчонок парик и красивое платье, даже с какими-то блёстками, сделали мне макияж, я сидел на стуле на авансцене и имитировал игру на фаготе, а за занавесом один из моих старших по отделу товарищей, а был им тромбонист со второго курса Толя Хопатько, председатель студенческого совета общежития (ныне он – художественный руководитель и дирижёр эстрадного оркестра, единственного в Благовещенске профессионального гражданского коллектива, «Амурджазбэнд»), играл на флейте пьесу «Сладкая грёза» П. И. Чайковского и кто-то ему из наших пианистов (ок) аккомпанировал. В то время, когда я изображал игру на фаготе, вокруг меня работала «группа подтанцовки», в которую входили другие наши парни, также нарядившиеся в женские наряды.

Такие капустники проводились перед каждым из наиболее значимых праздников. Ну, к примеру, перед Международным женским днём. Перед 8-м Марта 1986-го года мы в качестве поздравления прекрасной части нашего студенческого контингента организовали капустник, идеей которого было показать в нём тех или иных девчат, чтобы они смогли посмотреть на себя как бы со стороны (приблизительно аналогично девчата пародировали нас перед 23-м февраля, только несколько иначе, о каждом придумали частушки).

В капустнике нашего варианта был такой эпизод: изображалась лестничная площадка 5-го этажа нашего общежития, на которую выходили на перекур увлекающиеся этим безобразием девушки; на этой «площадке» размещались парни, наряженные в курящих девчонок. Мимо них с нотами и нотными тетрадями под мышкой, с серьёзной мордой лица, проходил, возмущаясь, я. Они меня выслушивали и обдували табачным дымом. Но всё это так игралось, что те, кто себя узнавал, смеялись над собой и своими недостатками.

А в одном из капустников, не помню, каком, но не исключаю того, что тоже к 8-му Марта, был такой эпизод. Была показана репетиция студенческого хора. Некая причина портила настрой на плодотворные занятия. Хормейстер, образ которой замечательно воплотил мой старший товарищ по отделу, обучавшийся по классу трубы, Валера Гимазов, занимающийся ныне коммерческой деятельностью (у него такие склонности были и в училищные годы), недоумевала, почему ничего не получается. Тогда кто-то из девчат, дабы прояснить ситуацию, сказал жалобным голосом:

– Галина Александровна, сегодня продают импортные туфли.

– Где? – спрашивала хормейстер. И хор, стройно, аккордами, пел в ответ:

– В «сте-кля-шке» (так называли в Благовещенске центральный двухэтажный магазин «Обувь», располагавшийся, как и старое училище, на ул. Ленина, на её противоположной стороне справа от перекрёстка с ул. Калинина, если стоять к нему лицом, и ближе к ул. Б. Хмельницкого – В. Х.)!

– В «стекляшке»?! – восклицала «хормейстер» и первая дёргалась из репетиционной студии. Зал лежал от смеха.

И таких капустников, проводившихся на «Осенний бал» в начале учебного года, на посвящение первокурсников в студенты, опять же предновогодних и на 8 Марта, в которых я сыграл интересные роли, за четыре года учёбы было предостаточно.

Посещение концертов приезжих артистов и общение с ними

Первым из запомнившихся мне такого рода мероприятий был визит в Благовещенск заслуженного деятеля искусств РСФСР (в то время), знаменитого уральского композитора Евгения Павловича Родыгина. Он приезжал в третьей декаде мая 1986-го года. Первым его выступлением перед благовещенцами стала творческая встреча, состоявшаяся на зелёной эстраде Городского парка культуры и отдыха. Евгений Павлович сам пел свои песни, как уже известные публике и любимые ею, а это «Куда бежишь, тропинка милая», «Едут новосёлы», «Уральская рябинушка» и другие, аккомпанируя себе на аккордеоне, представлял он и новые свои творения.

Эта творческая встреча с композитором состоялась накануне фестиваля искусств «Амурское пограничье», проводившегося ежегодно в преддверии Дня пограничника. Непременным для этого фестиваля был большой концерт, проводившийся на стадионе «Амур» Благовещенска. Евгений Павлович был приглашён принять участие в этом концерте. Когда он начал петь «Уральскую рябинушку», с ним пела вся публика, собравшаяся на стадионе.

Так вот. По окончании описываемой встречи я робко подошёл к мэтру отечественной песни и попросил его оставить мне в записную книжку автограф. Этот автограф положил начало моей коллекции автографов, которые мне в-дальнейшем приезжавшие в Благовещенск знаменитости оставляли на маленьких открытках, которые я заблаговременно подготавливал для этого. К сожалению, эта коллекция давно и бесследно исчезла в неизвестном направлении, о чём я очень по сей день сожалею и вот почему: в этой коллекции были автографы таких деятелей отечественного музыкального искусства, как пианисты Максим Кончаловский и Евгений Могилевский, как композитор Владимир Яковлевич Шаинский, как туркменский эстрадный певец Мурад Садыков, как российский эстрадный певец Николай Николаевич Соловьёв и целый ряд других знаменитостей. Самое важное – к ним в гримёрки по окончании концертов разрешали заходить и не было при них никаких телохранителей, подозревающих всех и вся во всех мыслимых и немыслимых злонамерениях.

Такой порядок возможности закулисного общения с гастролёрами существовал до начала 1990-х годов. Хотя мне и в 1990-х годах посчастливилось получить автографы у разных мастеров эстрадной и академической музыки, а то и коротко пообщаться с кем-то из них. Но об этом подробнее и позже.

В 1988-м году по весне в Благовещенск приехало из тогдашней Белорусской ССР шоу «Песня и мода-88». В нём показывались коллекции современной на тот момент одежды, создававшиеся в те годы белорусскими модельерами и между этими показами выступали известные артисты белорусской эстрады. А таковых было двое – заслуженные артисты БССР Светлана Кульпа и экс-солист ВИА «Верасы» Леонид Кошелев. Оба выступали сольно. Если имя и репертуар певицы я только открыл для себя, то с большим интересом послушал то, что предложил публике Леонид Кошелев из своего постверасовского репертуара. По окончании концерта я набрался наглости и подошёл к певцу пообщаться:

– Здравствуйте. Большое Вам спасибо за чудное выступление в нашем городе. Скажите, пожалуйста, а что послужило причиной Вашего ухода из «Верасов»?

– Здравствуйте. Вы знаете, работа в ансамбле – это такое дело, на которое нужно положить всю жизнь. А мне уже хотелось чего-то другого.

Потом мне захотелось расспросить его об уходе из ансамбля Александра Григорьевича Тихановича и Ядвиги Константиновны Поплавской.

– Саша с Ядвигой ушли для того, чтобы работать дуэтом, но ушли со скандалом.

Из известных ансамблей мне в Благовещенске довелось послушать ВИА «Добры молодцы», у которых все дни их гастролей было по два концерта. На один из них я попал. Сижу, балдею, подпеваю знакомые песни. За этим наблюдает уборщица Дома офицеров Благовещенского гарнизона, где концерт проходил. Потом, ближе к окончанию концерта, она мне потихоньку говорит:

– Вижу, Вам дюже нравится концерт. Оставайтесь, если есть желание, на второй.

– Спасибо большое. Я бы с удовольствием, но нужно идти заниматься. Я в музыкальном училище учусь.

Помимо этого, в Благовещенск приезжала рок-группа «Савояры». Первая попытка их приезда оказалась неудачной. В их концерте должен был участвовать один из классиков авторской песни, Юрий Алексеевич Кукин, но он заболел. Поэтому концерт отменили. А вот вторая попытка увенчалась успехом. В ДОСА был аншлаг на том концерте, на который я пошёл.

На сцене концертного зала училища, а я имею в виду здание училища на ул. Ленина, 138, когда оно там располагалось в годы моего обучения, выступали в разное время выдающиеся музыканты. Среди таковых я могу вспомнить альтиста Михаила Кугеля, пианиста Владимира Троппа, меццо-сопрано Маргариту Мирошникову, замечательную украинскую певицу, солистку Киевского органного дома Ольгу Ивановну Басистюк, скрипача Льва Тушина.

Окончание первого курса и первые студенческие каникулы

А весной, перед началом летней сессии, в училище состоялось ежегодное родительское собрание, на котором родители выслушивали от администрации, от педагогов разного рода приятную или неприятную информацию об учёбе своих детей в течение учебного года. У меня первый курс был как успешным в плане учёбы, так и не очень. В конце собрания мне были высказаны папой, приезжавшим на собрание, все недовольства по поводу услышанной обо мне от педагогов информации. Но он и поделился приятными впечатлениями о концерте, которые подготовили студенты и педагоги для родителей.

А на горизонте замаячили летние каникулы, сессия сдана, комната отремонтирована и нужно ехать домой. До встречи на втором курсе, дорогое училище.

Летние каникулы между первым и вторым курсами были заполнены зарабатыванием денег: мама предложила мне ввиду проблемы в детском саду с муз. работником устроиться на время подготовки и проведения выпуска подготовишек из детского сада. Так и сделал. Для меня это было новым видом музыкантской деятельности, а, стало быть, и новой страницей в музыкальной биографии.

Вводя в курс этого дела, мама меня проинструктировала, в чём заключаются задачи музыкального работника детского сада, как должны проводиться музыкальные занятия в той или иной группе, какова должна быть форма их, что может включать в себя содержание занятий. Помнится мне, что я знакомил детей с фаготом, предлагал им к ознакомлению разные маленькие шедевры большой музыки в записях на пластинках, а то и в собственном исполнении на фортепиано. Ну, и обязательным в занятиях должно было быть разучивание песен или танцев к выпускному утреннику.