Трижды проклятый, я слонялся по Тибету, пока не решил заглянуть в Монголию. В горах Лупаньшань мне встретилась госпожа из Алашани, Абу-гунджи, жена тамошнего князя. Госпожа был истовая тантристка[21 - Тантризм – направление буддизма, основывающееся на мистицизме, магических культах.]. Как увидела меня, вся задрожала, глаза закатились, лицо покраснело, ноги-руки задергались.
– Приведите мне его! ? приказала слугам, ? это мой тантрический супруг, а я его шакти[22 - Женская энергия божества; в популярном буддизме – жена божества или тантриста, практикующего магические культы.]! Чувствую это всеми моими чакрами! Брови у него правильной формы, дугами, как предначертано в предсказании!
Что у меня за брови такие, вообще не понимаю. Слуги схватили меня и притащили к ней. Она ко мне и прилипла, мол, она шакти, а я, значит, ей послан судьбой как тантрический супруг. Исполнил супружеский долг, как привык. Ан нет, тантрический супруг должен слиться со своей шакти и пребывать в таком состоянии долгие часы, а то и недели. Ой-ей, я, конечно, опытный мужчина, многое повидал, в Индии в разных местах бывал, где черт-те что практикуют, но здесь… Я недолго продержался. Но она говорит, что, мол, да, этот подходит, немного потренируется, подучится и будет настоящим Шивой.
Привезли меня в Алашань. Там все пошло замечательно. Хозяйку я периодически мял тантрическим образом. Получалось все лучше. Она довольна. Князь тоже не против. Видно, она его ушатала сильно. Народ только как-то косо поглядывал. Кто такой? Что ему надо?
Однажды появился в нашей Алашани один старичок-паломник. Посмотрел на меня и говорит:
– Ой, а что у вас делает Цанъянгьяцо? Он жив остался, это я слышал. Но что у вас живет, не знал.
Тут моя тантрическая супружница возрадовалась несказанно. Так меня признали Шестым далай-ламой. Монастырь построили. Уважение оказывают. Любят-почитают.
И вдруг ты с этими дхарани. Чувствую, расколдуешь ты меня, и все мое житье-бытье пойдет прахом. Вот и налетел на тебя, решил изгнать. Но пока ты сидела в Ордосе, а я ждал тебя на границе Алашани, я невольно стал размышлять. И вот что решил. Пора мне родные места повидать. Пора снять с себя чужую личину. А главное ? я свой супружеский долг исполняю без рвения. Это госпоже не нравится. Нет, девчонки там молодые ? это пожалуйста. А госпожа… Ей уже за шестьдесят, а все больше и больше требует. Чувствую, она скоро начнет искать нового тантрического супруга и меня просто в яму бросит. Или удушит по-тихому. Живым не оставит, нет ? слишком я много ее тайн знаю. В общем, лучше уж расколдоваться, снять все три проклятья. Вот так я решил. Давай, говори свои дхарани в последний раз.
– А какой сейчас год на дворе? ? спросила я.
– Год огня-тигра, ? ответил монах.
Значит, 1746. Год смерти псевдо-шестого далай-ламы. Если я его расколдую, он умрет. А если не расколдую? Все равно умрет. В любом случае его удушит госпожа Абу-гунджи. Эх!
– Ум хэрэ бадман дари бадзар гирда хаин хирва хулу хулу хум пад! ? грустно пробормотала я.
Камень все еще гудел. Я стояла рядом с ним с колотушкой в руках. Краевед и шофер вышли из помещения и ждали меня у входа.
Мы поехали в город.
Так закончилась эта история.
Как мне объяснить теперь ученым людям, что алашаньский далай-лама – ложный? Я это знаю, а доказательств нет. Не буду же я, серьезная тетенька профессор, рассказывать, как летала в разорванной юбочке над Алашанью. Или что? Показывать синяки? Трясти полупустым пузырьком «Этёрнити»? Демонстрировать следы на пальцах от веревочек? Чушь.
Зато я успокоилась. Эта тема меня уже не гложет. Иногда совсем забываю. Только время от времени чувствую тупую боль в районе копчика. Видно, монах слишком сильно меня пинал и задел какой-то нерв.
Копа звали Жигжиджав
Часть первая. Дневники
1.
Лена была из интеллигентной ленинградской/петербургской семьи. Папа – физик, из тех, кто интересуется всем – от роли теодицеи в христианстве до обрядов оскопления у аборигенов Крайнего Севера. Мама работала в лаборатории, записывала показания каких-то приборов. Они ходили в походы, пели у костра, верили, что во всем виноват коммунистический режим, в общем, типичные советские интеллигенты конца века. Лена выросла бунтарем. Ей претило вычерчивание кривых, ближе казались оскопленные аборигены, поэтому она поступила на монгольское отделение университета. Кочевники, буддизм. Здорово! Но очень скоро оказалось, что никакой экзотики ее не ждет, а учиться довольно скучно. Спасала студенческая компания – можно было пить много вина, куражиться. В 17 лет она полюбила и съехала от родителей. В 17 с половиной разлюбила и поселилась с подругой в съемной комнате в знаменитых петербургских подворотнях (типичные Достоевский и менты). Из-за разочарования в мужчинах не сдала сессию. Мама, сидя в лаборатории, молилась, чтобы «девочка вошла в разум». Мятущейся Лениной душе – этот штамп здесь уместен – нужна была какая-то идея, которая бы ее увлекла. И – о счастье! – Лена ее нашла. Совершенно случайно выяснилось, что Лениным дедушкой был Ефремов Иван Антонович, знаменитый палеонтолог и писатель.
2.
Однажды Лена зашла к родителям. Они пили с мамой чай на кухне, папа был на мальчишнике – святом сборище друзей по университету, куда не допускались жены и подруги.
– Мам, а кто был мой дедушка? – вдруг спросила Лена.
Почему спросила, никто не знает. Она сама не знала. Бывает же так, неожиданно что-то приходит на ум, ты это произносишь, и судьба делает резкий поворот. Ленина судьба повернулась.
Было известно, что отец мамы – это какое-то табу. Пока была жива бабушка, не хотели ее расстраивать, а потом как-то так и повелось. Тема и рема были закрыты. Да Лене-то было все равно – ну есть дедушка, ну нет дедушки.
Мама стала рассказывать. Наверное, она подумала, что девочка уже взрослая. Или решила поговорить по душам с дочерью. Хоть какой-то контакт. В общем, она прищурилась, пристально посмотрела куда-то на угол потолка, и, как водиться, вздохнула. Мама была красавица. Когда она «бросала взоры», это было чудо. Лена красотой не отличалась, пошла в папу. Но она тоже подняла бровь. От удивления, что мама с готовностью заговорила на запретные тему и рему.
– Помню его плохо. Белое кашне, перчатки. Очень старый. Подарил мне тапочки, вышитые парчовой нитью. Однажды, помню, откуда-то у нас появилась корзина с фруктами. Стоит на столе. Не обычная, с который ходят по грибы, а высокая, как ваза. И фрукты в ней заморские. Мы не знали, как их едят. Все эти манго, личи. Видели их впервые в жизни. «Иван Антоныч прислал, – ответила мама на мои приставания. – Твой отец».
– Мне было что-то около пяти, меня это сообщение не тронуло вообще. Отец… Иван Антоныч… Но я запомнила. А потом узнала, что это – Иван Антонович Ефремов, ученый и писатель.
«У-у-у» – зашумело в голове у Лены.
– Который чего-то Андромеды?
– Да, «Туманность Андромеды» – его роман. Он много написал, и как ученый очень известен.
– А как они с бабушкой-то? В смысле, как ты появилась?
– Мама не любила об этом говорить. Какие-то детали доходили до меня, конечно, но очень глухо. А после маминой смерти мне все рассказала тетя Фира.
– Ну, конечно! Тетя Фира! Кто же еще! А ты на него похожа? Ты видела его фотки?
– Мне кажется, похожа. Видный такой мужчина. На фотографиях, по крайней мере, – мама сделала невозмутимое лицо. Мол, при чем здесь это. Мол, порода всегда видна. Мол, зато папа умный. Мол, не в этом счастье. Мол…
– Давай дальше! – прервала мимический монолог дочь.
– Ну, вот. Ты же знаешь, что бабушкина семья была из Вильно. Ее папа был революционер. А его родители очень ортодоксальные, отец был чуть ли не раввином. Они с бабушкиной мамой бежали и жили невенчанные в Питере. Бабушка писала на прокламации, потому что их прятали в ее люльке…
– Мааама! Я все это знаю. Давай про Андромеду!
– Ну что про Андромеду? Мм… Твоя бабушка хотела быть врачом, – мама не сменила эпического тона, – но не поступила, и ее устроили учеником таксидермиста в Зоологический музей. Там она подправляла чучела и готовилась к экзаменам. Однажды они с тетей Фирой были на лекции Ефремова. После лекции подошли к нему, чтобы задать какой-то вопрос. Он пригласил их прогуляться. Дошли до дома, где он остановился у друзей, кажется, на Карповке. Жил-то он в Москве. Потом появилась я. Тетя Фира говорит, что первое время он помогал. А потом исчез. Мама считала, что просто не хотел ей навредить, потому что ходили слухи, будто он английский шпион. Но все равно обижалась. А потом он умер.
– Какой английский шпион?! Мама, что ты несешь?!
Тут пришел с мальчишника Ленин папа. Довольно пьяный. Когда папа был пьяный, он был добрый и веселый.
– Девочки мои, – полез он целоваться.
– Папа, ты знал, что мамин папа – Ефремов?
– Конечно, знал. Тафоном и английский шпион!
Папа поднял указательный палец и исполнил джигу.
– А Сироткин все-таки подлец! Девчонки, я пошел спать!
Мама стала подбирать за папой трусы-носки. На этом повесть о Ефремове была закончена. Лене предстояло самой добывать сведения. Она стала читать.
3.
Так. Родился Ефремов в Вырице. Это же у Петровой там дача! Отец – своя лесопилка, земство. Ага, неплохо. Учеба – биологический факультет ЛГУ, академик Сушкин. Кто такой? Надо посмотреть. Экспедиции. Нашел ветлугозавра. Динозавр, что ли? Да, динозавр. Работал в Палеонтологическом институте. В 1935 г. переехал в Москву. Всё сходится. Экспедиции, защиты. В войну в Алма-Ате заболел тифом. Осложнение на сердце, год в постели. Начал писать. Вот откуда Андромеда. Разработал науку тафономию. Папа что-то такое бурчал. «Учение о закономерностях сохранения остатков ископаемых организмов в слоях осадочных пород». Бр-р-р! Приняли плохо. Как же! Примут они что-то новое хорошо, жди! Ученые хреновы. «Академия наук разрешила публиковать "Тафономию" Ефремова лишь после того, как его экспедиции в Монголию принесли богатейший материал (несколько железнодорожных вагонов костей динозавров)». Ух ты! Вагонов! Писал фантастику. Мировоззрение – космизм. Чего?! Предсказал будущие катастрофы. Три жены. И бабушка, между прочим. Умер. А-а, ну да, сердце. Обыск КГБ. Шпионаж в пользу Великобритании. О-бал-деть!
Дед Лене понравился.
4.
Больше всего ее заинтересовали Монголия и динозавры. Во-первых, было ясно, что Лениной жизнью руководил «перст судьбы», и не просто так она оказалась на монгольском отделении. Туда ее привели высшие силы. Во-вторых, вагоны динозавров. Это круче Андромеды. Куда эти вагоны делись? Что-то бабушка, всю жизнь проработавшая в Зоологическом музее, не хвасталась никакими монгольскими динозаврами. При случае надо расспросить тетю Фиру. Они там в музее должны были хоть что-то знать.
– Твоя бабушка – фрукт! – тетя Фира была всегда категорична. – Такой славный за ней ухаживал Савелий Матвеич. Нет! Ивана Антоныча ей подавай! И ведь ничего не расскажет, все молча, все про себя. Скала! Сталагмит! – тетя Фира работала в отделе пещерной фауны. – И тут бац! Инженер из Марокко. Ну кто мог подумать?! Правда, глаза у него были, – тетя Фира закатила свои – большие, еврейские, навыкате.
Какой еще инженер из Марокко? Ленина тихая бабушка открывалась с новой стороны, она оказалась каким-то тайным эротоманом. Хотя слава гулены была как раз у тети Фиры. Та всю жизнь прожила с одним мужем, дядей Сеней, но любила намекнуть на свои любовные приключения. Бабушка на этот счет фыркала. То ли не одобряла эти любовные приключения подруги, то ли сомневалась в их обилии. Было известно, что дядя Сеня жену побивал. Он считал, что их младшая дочь – не его. Хотя эта Милечка была такая же противная и страшная, как дядя Сеня.
– Какой еще инженер из Марокко? – жалобно спросила Лена.
– Очень интересный инженер из Марокко. Темный такой, ну арабы, знаешь, но не негр. А глаза…
– Откуда он взялся?
– Из Марокко он взялся. Приехал перенимать опыт по части хранения останков доисторических животных. Звал Симку с собой, да она не поехала. Как же, поедет она, родину предавать! Всю жизнь я с ней боролась, а сейчас без нее хоть вой.
– Тетя Фира, а что с вагонами-то?
– Никаких костей к нам в музей не привозили. Да если они и были, то в Москве. Иван Антоныч в это время уже в Москве работал, институт его там был. А знаешь что? Если тебе это так интересно, сходи к его ученику – Леониду Борисовичу Хольценбогену. Может быть, что-то и расскажет. Жив ли, не знаю. Пил много. Еврей, а пьющий. Если жив, то на пенсии, должно быть. 6-я Советская, дом 4, квартира 13.
– Вы и адрес его знаете?
– Знаю! – рявкнула тетя Фира. – Все! Иди!
Может, дядя Сеня был не так уж и неправ? – пронеслось в голове у Лены.
5.
Дом был симпатичный, облицованный белыми изразцами. Лестница со двора, для прислуги или бедных съемщиков. Доходный дом. Звонок – как в кино, доисторический.
– Здравствуйте, могу я увидеть Леонида Борисовича Хольценбогена? Я из Зоологического музея.
Пришлось немного приврать, а то долго объяснять.
– Входи. Туда, – женщина была не очень приветлива.
Лена не любила, когда пахнет едой. Особенно овощами. Если капустой, вообще невыносимо. Нет, хуже всего – рыбой. В квартире пахло всем. В дальней комнате сидел мужчина. Он не был похож на пьяницу. Щечки кругленькие, курчавый.
– Здравствуйте, Леонид Борисович. Я – внучка Серафимы Владимировны Левиной. Ваш адрес мне дала Эсфирь Борисовна Гинцбург. Я хотела бы узнать о бабушке, о дедушке, – Лена немного поперхнулась на дедушке.
Мужчина смотрел на нее молча. Долго. Тут Лена поняла, что он все-такие пьяница. Даже сейчас сильно выпивши. Вдруг из глаз его полились слезы, и он запричитал:
– Деточка, внучечка Симочки… Нюрок! Сооруди нам чего-нибудь. Внучка Серафимы Владимировны пришла.
В комнату вошла Нюрок. Та женщина, которая открыла дверь. Она молча взяла с полки банку и вышла, всем своим видом показывая, что ничего сооружать не будет.
– Я, конечно, могу сбегать, но, боюсь, тетя Нюрок меня снова уже не пустит. Лучше я вам дам немного, а вы потом за память бабушки выпьете, – быстро нашлась Лена.
– Разумно, – согласился Хольценбоген, засовывая деньги в карман. – Так что вас интересует?
– Меня интересует дедушка. И еще кости динозавров из Монголии. Я учусь на восточном факультете на монгольском отделении. Вот, хотелось бы узнать.
– Иван Антоныч… Динозавры…
Леонид Борисович на глазах из пьяного хитрована превращался в нормального интеллигентного человека.
– Иван Антоныч был великий. Понятно? Ве-ли-кий! Ты – внучка великого человека. Он сделал всего – на институт хватит. Это только в науке. А еще писал. Неплохо писал, между прочим. Был как с другой планеты. Так что Симочку понять можно. Будь я женщиной, сам бы в него влюбился. Впрочем, и влюбился. Пошел к нему в палеонтологию. Занимался бы своими земноводными, был бы сейчас профессором, кафедрой заведовал. А я к нему. Вот и сижу теперь. Не защитился, ничего не написал. Под пятой у своей бабы. Выпить, дура, не дает!
– А динозавры?
– Динозавры меня и сгубили. В 1946-м Ивана Антоныча послали в Монголию. Там в двадцатых работала экспедиция американца Эндрюса. Эндрюс несколько раз бывал в Центральной Азии, а тут решил поехать на автомобилях. Гоби – это же не песок, а довольно твердая почва, растительности мало, увалов-перевалов тоже нет, езжай – не хочу! Это была первая экспедиция на машинах через Гоби. Они там нашли уйму всего – кости протоцератопса, пинакозавра, заурорнитоидеса, овираптора. Велоцираптора! Яйца нашли овираптора!
– А как же Википедия пишет, что дедушка был первый? Мол, в Монголии работала американская экспедиция, но никаких палеонтологических находок у них не было.
– Врет Википедия! Все врут, и Википедия врет! Советскую экспедицию и послали, потому что американцы там нашли много всего. Хотели в тридцатых послать, но война. Вот в 1946-м и поехали наши. Они там тоже уйму всего понаходили. Уйму! Ты вообще понимаешь, что это такое? Пинакозавры, например? Они жили 80 миллионов лет тому назад! 80 миллионов! А в Монголии просто так их мослы торчат из песка. Ребрышки ветерком обдувает. И американцы в двадцатых, и наши в сороковых, они все там как с ума посходили. Есть такой азарт, даже сумасшествие, когда люди ищут и находят. Туда повернется – яйцо. Сюда – клыки. Надо уже ехать, хватит. Нет, остановиться невозможно. Вот так вагоны и насобирали. Но главное не в этом.
– А в чем?
– А в том, что американцы свои находки полностью вывезти не смогли. Собирались потом за ними вернуться. Сложили в каком-то амбаре и уехали. А наши, когда свои кости забирали, не разобрались и погрузили американские тоже. Привезли в Москву. Иван Антоныч смотрит, а кости-то не его! Он мне сам рассказывал. Решил, что совсем рехнулся. Откуда эти кости? Кто такие? Ничего не понятно. Потом выяснилось, что американские. Монголы написали, мол, ой-ай, это не ваши. Скандал. А после войны вроде только-только стало с американцами налаживаться. Решили эти кости не разглашать. Поместили их в разные хранилища, часть туда, часть сюда. Но за ними же уход нужен, наблюдение. Это же миллионы лет! А они часть на автобазу Академии наук свезли. Суки! Иван Антоныч бился с этими костями до конца своих дней. И умер-то из-за них. До сих пор про эти кости молчок. Сгнили, наверное, где-нибудь. Мне аж думать про это больно…
– А монголы?
– А что монголы? Сейчас про это уже и не помнит никто, наверное. Был там один парень, мой ровесник примерно. Сын какого-то их академика. Приезжал в Москву, Питер, пытался что-то узнать. Но в девяностые не до костей было.
– Ужас какой.
– И вот еще что! Самое важное забыл тебе сказать. Может, ты в Монголию попадешь, так порасспрошай там. Иван Антоныч оставил в Улан-Баторе свои дневники. Когда уезжал в Москву, думал, что вернется. Его вызвало начальство. Но вернуться не пришлось. Там он свои записи и оставил. А это не просто дневники. Уникальнейшие вещи. Там все географические координаты, где что найдено. Координаты американских находок, координаты не откопанных (!) яйцевых кладок и костей. И еще много всего. Без этих записей он не смог доказать свою теорию об ориктоценозах в слоистых толщах. Очень жалел, что записи пропали. А меня эти суки не пустили туда. Как же! Еврей. Беспартийный. Опровергает Пегова. Идет на поводу у английского шпиона Ефремова. Ты слышала про Пегова? Кто-нибудь вообще знает Пегова? Никто! Никто теперь и слышать не слыхивал про такого ученого. А он мою жизнь сгубил. И Ивана Антоныча в могилу свел. Но самое ужасное – теория Ивана Антоныча осталась недоказанной. Пойдем, я тоже выйду.
