– Мед это был. Сладкий и вкусный. Твою мать, теперь и мне меду хочется…
– Вина попьешь, не развалишься, – съязвила Дарири. – Ты ж мед не перевариваешь.
– Теперь уже не знаю, – отмахнулась Лилит. – Я и в седле спокойно сидела раньше, а теперь коней видеть не могу.
– Что, боялся кто-то?
– До смерти просто. В панику впадал. Сильная эмоция, прям на поверхности была, я и ухватилась сдуру… Теперь вот расплачиваюсь, – Лилит ступила на палубу.
– Это потому что недоучка. Нормальные ментальщики годами учатся контролю, чтобы себя и чаруемого разграничивать грамотно. А ты с места в карьер, как обычно…
– Ой, не души! – устало поморщилась Лилит. – Пошли уже в каюты. Пока в море не выйдем, качка будет жуткая.
В двухместной каюте лежали вещи Лилит. В Синепалк она вошла на этом же корабле, который теперь держал обратный маршрут.
– А на второй кровати кто?
– Ты. Я всю каюту выкупила. Еще с приюта не терплю с кем-то спальню делить, – Лилит присела на кровать и устало провела руками по лицу. – А ты на гамаках, малец. Извиняй, места тут сам видишь.
– Да нормально… Посижу ток с вами, можно? Чет мне… – он не закончил фразу, не найдя нужного слова.
– Не по себе? Ну, посиди. Расскажи, что ли, как тебя нелегкая занесла на виселицу.
Он задрал рукав, показав свежее клеймо.
– Отцеубийца. Ну-ну. Правда или ложь?
– Правда, – кивнул мальчик.
– Заслужил хоть?
– Почем мне знать. Бог ему судья.
– Какой мудрый малец, – усмехнулась Лилит. – Ну и как ты попался?
– Да тупо как-то… Прилавок обносить пошел, и хвост не скинул. Сам виноват.
Лилит протянула ему один из кульков.
– В казематах кормят помоями. Поешь по-человечески.
Она сняла легкие монашеские туфли и улеглась на койку, закинув руки за голову.
– Дарь, откупоривай.
– Сама откупоривай. Я вино тысячу лет в руках не держала, – Дарири передала ей бутылку, все еще дуясь.
– Чего с мордой? Летней вишни объелась? – Лилит присела, поджав под себя ногу и взяла в зубы выступающую пробку дутой бутылки.
– Черешни, – Дарири подвязала буйные кудри рыжих волос в пучок.
Лилит выдернула пробку с характерным звуком и понюхала вино.
– Оно, – сказала она с удивлением. – До последнего думала, что паленка.
– Зачем взяла тогда?
Лилит пожала плечами и отхлебнула из горла, чуть причмокивая.
– Потому что паленое сульянское оранжевое лучше, чем оригинальное северное. Любое. Зачем вообще пытаются, не понимаю. В нашем-то климате.
– Денег хотят, – Дарири скрестила ноги, держа спину ровной. – Стихийщиков нанимают, чтоб состав почвы меняли. Бардак!
Окри переводил взгляд с Лилит на Дарири, жуя медовый пирог.
– Вы обе колдуньи чтоль?
– Мать твоя колдунья! – рассердилась Дарири. – А мы чародеи.
Лилит расхохоталась.
– Злая тетя, тебя нижегородский назвал неправильно! Ой, мама…
Дарири чуть смутилась.
– Два правила, малец: не называй чародеев колдунами, магами, ворожеями, ведьмами, ведунами и так далее по списку. Второе правило: не зли стихийщиков. Они темпераментные и злопамятные все, как один.
Дарири покашляла возмущенно.
– Чего? Скажи еще, что не так, – Лилит протянула ей бутылку с вином. Дарири недоверчиво понюхала.
– Не так! – сказала она упрямо. – Это стереотип. Мы с Идри сколько из тебя твое крестьянское невежество выбивали?
– Мое крестьянское невежество, – передразнила ее Лилит, переводя глаза на мальчика и закатывая их. – Аристократы!
Мальчик хихикнул с набитым ртом. Дарири махнула на нее рукой.
– Детский сад. Ты на койке-то уместишься на этой?
– Умещусь, только колени будут болеть потом. Я как-то раз на лодке ходила, там вообще выла волком. Спать можно было только калачиком. Везла девку мелкую, так она разлеглась на дне и кайфовала, пока я свои ходули пыталась хоть куда-нибудь пристроить. Несправедливость страшная! – пожаловалась она.
– А куда ты девку везла? – заинтересовался мальчик.
– Туда же, куда тебя. В Аньянг.
Мальчик поперхнулся.
– Мы на юг идем?!
– А куда ж еще. Не в Оренхай же.
– Епте, – только и выговорил он. – Они ж на всеобщем не бе не ме! Как я там буду-то?
– Не душись, малец. Я когда туда приехала тоже ни слова не знала. Жестами объяснялась сначала, потом слова начала подхватывать. Когда все говорят кругом, быстро учишься.
– А сколько тебе было?
– Девятнадцать, что ли? Дарь, сколько мне было?
– Девятнадцать, – кивнула Дарири.
– Ага, – Лилит отпила вино.
– А чего уехала?
– Надо было очень. Не твоего ума дело, малой. Пирог дай сюда, вон половину съел уже. С голодухи живот разболится.
– А расскажи про Аньянг, Лилит. Нам обоим полезно будет, – Дарири отщипнула себе кусочек пирога и чуть расслабила плечи, приняв более удобную для долгого сидения позу.
– Ну, пейзажи вы сами увидите, я недостаточно красноречива, чтобы описать местные красоты. Могу про этикет рассказать, пригодится. При первом знакомстве принято кланяться в пояс, не склоняя головы, с прямой спиной. Если человек уже знакомый, можно поклониться одной головой. Медленно и почтительно. Аньянгцы терпеть не могут торопливых. Что еще… Садиться в гостях только по приглашению, и только на пол. У них там традиционно все столы напольные, стульев вообще не водится. В городах разве что, где приезжих много. По-хорошему к старшим нельзя обращаться первому, но это правило себя почти изжило. Вот только прям если в гостях у высокородного, или очень уважаемого человека, можно об этом вспомнить. В повседневности необязательно. Запоминайте, как здороваться: один говорит headoji, это значит “рассвет”. Второй отвечает illemol, это значит “закат”, – Лилит кивнула им. – Попрактикуйтесь.
Степенно кивнув и задержав голову внизу, Дарири с достоинством посмотрела на Окри и вымолвила:
– Headoji.
Тот замешкался и с сильным акцентом ответил:
– Иллемоль.
– Кивнуть забыл!
– А, точно.
Он неловко кивнул болванчиком, и Лилит улыбнулась.
– Ничего, придет. Дальше. Когда знакомитесь и называете свое имя, потом добавляете yoengwan. Это… – она зашевелила пальцами в воздухе, подбирая нужное выражение. – Что-то вроде “это честь для меня”. Как бы “честь вас узнать”, но это грубо. Чего косишься, я тебе переводчик чтоль?
Дарири негромко рассмеялась.
– Ржет еще… К женщинам обращаться как ajumma, к мужчинам – ajossi. Это аналог нашего кирья и кирье.
– А кто у них правит?
– Император Бул, десятый в династии Коч. Император он только формально, кстати. Аньянг давно уже не империя; на севере уперлись в горный хребет, на юге – в море, расширяться им некуда, да они и не стремятся уже. Северян не любят, сульянцев не любят еще больше, всеобщий не признают. Туда очень тяжело чужая культура просачивается.
– А архоны у них есть? Мэтры?
– А то. У них все более категорично, чем у нас: на чьей земле ты родился, тому и принадлежишь. Формально. По факту ты свободный человек, конечно, езжай куда хочешь. Только там, где твоя фамилия и династия никому не известна, ни на что рассчитывать не приходится. Опять же…
– Формально?
– Ага. Города теперь уже не села, принадлежащие наместникам, и они стали достаточно большими, чтобы всем было плевать, кто ты и как тебя звать. Традиционалисты они, в общем… Что касается наместников, то все они входят в одно большое собрание совета. И государственные решения принимают коллективно, голосованием. В какой-то мере они могут сами распоряжаться законами в своих владениях, пошлину там поднять, например, или запретить всем ездить на лошадях, как в том же Чинджу… Но общегосударственные законы… как же это слово… – Лилит замялась. – Превалируют, во. Превалируют над местными.
Дарири широко зевнула. Послышался громкий звон колокола.
– Отчаливаем. Прощай, поганый Север! – Лилит закинула руки за голову. – Всего через пару лун будем в Чинджу.
– Сколько?! – переспросил мальчик пораженно.
– А ты думал? Нам, так-то, океан надо переплыть. Ты чего, малой, карты никогда не видел?
– А где мне, бляха, было на карты смотреть? В карточном магазине? – он чуть не плакал.
– Ты перенервничал сегодня, малой, – уже мягче сказала Лилит. – Иди-ка спать. Все теперь хорошо будет. Обещаю.
Он утер нос и кивнул, вставая.
– Если че вдруг… можно прийти постучать?
– Можно, – подмигнула ему Лилит. – Мы тут будем до утра. Как проснешься, дуй сюда. По кораблю тебя проведу, на ванты залезешь…
Окри кивнул, чуть успокоившись. Он попрощался и вышел из каюты, тихонько закрыв за собой деревянную дверь. Лилит потянулась.
– Бедняга. Много впечатлений для одного дня.
– Да уж да, многовато. Ты вообще в курсе, что на три тысячи ты могла бы две хаты в деревне купить? Или очень породистую лошадь.
– Или четыре тысячи буханок хлеба. Или золотую подвеску с камнями. Мы перечисляем вещи, которые мне нахер не упали, или чем мы занимаемся?
Дарири тяжело вздохнула.
– С тобой невозможно разговаривать, ты в курсе? Я всего лишь заметила, что три тысячи – большая сумма.
– Деньги это херня, Дарь. Сегодня есть, завтра нет. Я вон сколько за жизнь заработала, а все равно ни гроша за душой.
– Нет, это очень благородный акт, я не спорю…
– В жопу иди со своим благородством! – Лилит швырнула в нее подушкой. – Скажи еще “богоугодное дело”. Ты-то уж должна знать, что я не из благородства действую.
– Да уж знаю. Называй это как хочешь, но три тысячи, Лилит, твою мать!
– Да что ты пристала ко мне с этими тремя тысячами? Я тебе оставшиеся две дам, если ты заткнешься!
– Подкупить меня хочешь, зараза? Я тебе щас устрою две тысячи! – Дарири вернула ей подушку ответным броском. – Мое молчание стоит дороже!
– Торгуешься, а? Штаны могу отдать в довесок, хочешь?
