Нани Кроноцкая "Двойной виски со снегом"

После его слов мир сразу потускнел, стал серым и таким холодным (хотя за бортом ярко сверкало солнце), что девушка даже не нашла в себе смелости спросить, что будет с ними дальше. Он, наконец, оделся, почесал заросший подбородок, закинул на плечо потертый рюкзачок и спустил с палубы лодку. Марина тщательно прятала глаза.

Вчера вечером она наконец-то вспомнила про телефон и поставила его на зарядку, после чего он буквально взорвался уведомлениями. Ее потеряли все: Алекс, куратор в колледже, начальство на работе, сестра, муж сестры, отец…

Никого не хотелось слышать. Тяжко. Словно предавала сейчас кого-то. Да, именно так оно и было.

Арат терпеливо ждал ее в лодке, собранный, серьезный, и весь какой-то погасший. Разглядел он ее, оценил и все понял. Зачем ему такая пустышка, пусть и в профессионально отделанной обертке? Горько.

Украдкой снова она любовалась его руками на веслах, выверенными движениями, будто из камня вырезанным лицом, а сама пряталась от его взгляда за экраном телефона, делая вид, что читает одинаковые и скучные сообщения от всех родственников разом. Трусиха и лгунья.

Едва ступили на берег, как раздался звонок сестры. Арат был рядом: плотно швартовал лодку, разворачивал и крепил над ней чехол, проверял замки. Развернулась к нему спиной, нажала «ответить».

– Ты рехнулась?!

– Я тоже тебе рада, Лизун. Прости, потеряла зарядник.

– И все? Вот так просто? Мне звонил этот твой.. Алекс, да. Голубой этот твой или кто он там.

– Пангендер.

– Фиолетово. Перепугала ты нас до хомячкового поноса.

– Какого? – она услышала вдруг, что звуки у лодки затихли. Вполоборота повернулась, Арат стоял на причале спиной к ней и отчего-то пристально смотрел на море.

– Ядреного. У тебя все нормально? Где ты была вообще или с кем?

– Или с кем. Потом расскажу все, хорошо?

– Так, стой!

Голос сестры раздался вдруг на весь причал. Нервничающая Марина случайно нажала на включение громкой связи и судорожно пыталась понять, как ее отключить. Мужчина обернулся.

– Давай все потом, Лизун. Меня, кажется, ждут.

Он отрицательно покачал головой. Что это могло означать?

– Кто ждет? Что у тебя произошло? Отвечай!

– Я… – перевела взгляд на окаменевшего Арата. – Я не знаю.

И отключила звонок.

Вот так.

Несколько секунд стояли молча, напряженно смотря друг на друга. Марине отчетливо вдруг увиделось, что между ними растет прочная ледяная стена. Почти Китайская. Еще немного – и больше она его никогда не увидит. Это будет в высшей степени правильно и целесообразно, не так ли?

Шагнула навстречу, он отступил, снова покачав головой.

– Тебя подвезти? У меня тут недалеко машина.

– Нет, спасибо. Предпочитаю ногами. Большой мальчик уже, справлюсь.

– Ты уверен?

Вместо ответа порывисто отвернулся. Сделал шаг от нее. Вздрогнул, снова вернулся, подлетел, как сокол – стремительно, хищно. Поймал ее за плечи, словно мышь. Такое мужское движение, Марина вмиг ощутила себя трепещущей добычей. На секунду сцепился с ней взглядом и поймал рот губами. Властно, словно метку ставил. Выдохнул в распахнутые ему навстречу губы, не дав ответить, не дав снова сойти с ума:

– Прощай!

Снова развернулся порывом – как ветер. И улетел.

Просто «прощай». Как все просто… Как она и хотела, ведь так же?

Проклятье, как больно.

5. Послевкусие

Арат чувствовал такую пустоту внутри, словно его сердце осталось там, с ней на причале. Он не хотел уходить, не хотел ее оставлять и, испугавшись этих ощущений, силой оторвал себя от Марины.

Девочка поиграла с ним, хватит. Приложила к телу, словно пластырь на больное место, вылечилась и будет. При воспоминании о ее теле стало дурно. Он не был подростком, чтобы возбуждаться от одного вида длинных ног или красивой груди. Давно уже не был. У Арата хватало выдержки и на большие подвиги. Он давно считал себя разумным и хладнокровным. Ему даже нравилось отказывать особенно назойливым женщинам. Нравы Нью-Йорка продиктованы властью денег: плати и бери. Просто и без обязательств. Он мог себе позволить взять половину женщин этого города. Не хотел.

"Ты – последний романтик Запада, Арат!" – говорили ему друзья.

Пусть так. Он не обольщался.

Марина не из тех, кому нужны какие-то чувства и привязанности. К тому же у нее уже есть мужчина, и явно не какой-то убогий азиат ростом ниже ее на полголовы. Он, конечно же, обследовал и вторую каюту, в которой обнаружил пару рубашек и дорогой костюм. Монгол никогда не понимал этого пафоса: просто так носить дорогую одежду. Зачем? Можно подумать, костюм за пять тысяч долларов умеет сам одеваться, сам чистится и подсказывает хорошие шутки. Дичь. Нет ничего удобнее качественных джинсов и хорошо пошитой обуви. Конечно, на работе он был вынужден носить все эти маски статуса: и дорогие часы, и костюмы. Но дома, в кругу друзей, с любимой? Дикость. А электробритва с сапфировыми лезвиями и гарантией в пятьдесят лет? Этот сноб собирался передать бритву в наследство? Размер мужской одежды и домашней обуви, аккуратно расставленной во встроенном шкафу, одном на две спальни, совершенно недвусмысленно намекал ему: Арат, тебе здесь не место.

Ее мужчина был крепок, строен, высок, богат и аккуратен. Как же Арат его ненавидел!

Не допуская даже мысли о возможности конкурировать, он готов был задушить неведомого противника голыми руками. Забрать свою женщину и увезти домой. В предгорья и степь. Никому и никогда не отдавая.

Нужно было срочно выкинуть все это из головы, отравляющее его, растворяющее. Еще немного, и не останется на этом свете Арата, будут лишь жалкие головешки на пепелище его внезапной и неразделенной любви.

Кинул сообщение друзьям. Кратко и лаконично:

«Мне надо нажраться».

У него были отличные друзья. Самое главное его богатство. Лишь два встречных вопроса:

«Где?» и «Когда»?

И планы на вечер сложились в один плоский паззл.

Ему не задавали вопросов. Виски без льда, на закуску – дольки лимона с солью и красным перцем. Его личное изобретение. Пили молча в маленьком уютном баре с русским владельцем. Давно знакомый бармен лишь взглянул на Арата из-за стойки и молча выставил большую бутылку текилы: «утешительный подарок от заведения».

Видимо, нечто такое читалось на обычно невозмутимом восточном лице, что пора утешать.

– Ты как, Рат? – сокурсник и почти брат Кирюха тоже попал сюда «по работе» сразу после учебы.

– Тебе честно или цензурно?

– Второе, – Кир усмехнулся, наливая себе и всем, сидевшим рядом.

– Тогда молча и не чокаясь.

– Ага. Баба, значит.

Арат пожал плечами. Слишком они хорошо его знают.

– Судя по скорби на лице монгольского народа – красивая баба.

Наморщил нос. Ему не нравилось сочетание прекрасной и лучезарной Марины и плебейского слова «баба».

– Даже так? Ну так женись тогда. Фигня вопрос. Подумаешь, проблема.

– Так она меня и ждет. Не Пенелопа. Да и я – не Одиссей, как видишь.

Он вдруг стал словно еще меньше. Сидел за барной стойкой стремительно опьяневший, взъерошенный, словно воробей.

– Ага. Так укради ее тогда. Как там у вас в степи делают? За хвост и об забор… Не, на плечо и в кумыс или как там? Ну, разберешься. Слушай, я тебя не узнаю.

Друг снова по-хозяйски разлил по стаканам напиток. Бармен даже не пытался вмешаться в этот священный ритуал, лишь кивая головой, словно в согласие ко всему сказанному.

– Ты же совершенно недавно, отшив эту… как ее.. не помню, ну, не важно… нам тут вещал про любовь и про свои высокие идеалы. Получил? Так распишись и радуйся, Рат.

– Я рад.

– Оно и видно.

Выпили. Ему было достаточно. Обычно мало хмелеющий, устойчивый к алкоголю Арат стремительно терял контроль над сознанием. Как и хотел.

– Значит так, дорогой друг. Сейчас я вызываю такси, забираю тебя к себе, и не спорь, не хочу завтра вылавливать из Гудзона хладное тело неизвестного монгола. Ты валяешься на коврике всю ночь, можешь даже поблевать – тазик у меня есть. А завтра утром борешься с похмельем и, мучительно его побеждая, решаешь, что тебе делать с твоей долгожданной любовью.

– Угу.

– Так, ребятки, концерт окончен, всем спасибо, труппу я увожу на антракт. Созвонимся.

И больше Арат ничего не помнил. Зачем? Кто такая Марина? Обо всем подумает завтра.

Завтра настало.

– Вставай, боец невидимого фронта.

Кто давал право этому монстру орать прямо в ухо Арату? И где он?

Глаза не спешили открываться, голова распухла, конечности отказывались считать себя руками и ногами. Мироздание, за что ему эти муки! Впервые с ним такое. Даже думать не мог, что приобщится к великой культуре борьбы с похмельем. Бр-р-р!

– Ты там не умер? – Кир был бодр, весел и уже стоял на пороге комнаты с высоким стаканом томатного сока в руке. – Тебя ждут очистительные процедуры. И хотел бы напомнить, рабочий день по случаю похмелья отменить никто не позаботился.

– Лучше бы я умер. Который час?

– Шестой час утра. Ты успеешь принять душ, позавтракать, и не корчись – эта часть процедуры обязательна, поговорить со мной по душам и дождаться такси. Я сегодня тебе не водитель. Выползай давай из образа бренного тела, порушенного безответной любовью. Я жду на кухне, у тебя ровно тридцать минут.

– О!

Немыслимо трудно было стащить себя с постели. Голова оказалась пуста, словно воздушный шарик. И это было очень полезно для его душевного равновесия. Чего не скажешь о физическом. С трудом передвигая ноги, дополз до душа. Благо, все сантехнические удобства находились рядом – волочить тело в туалет было выше всех его сил и возможностей.

Минут десять тупо стоял под ледяным душем. Злился. На себя. Невозможно, неудержимо. Арат чуть было не сбежал от себя. При первой же возможности. Опять себе лгал. Так было проще. А теперь он стоит под холодным душем, маленький и жалкий, и отчетливо понимает – пора становиться мужчиной.

Мужчина должен уметь отвечать за слова и поступки. Перед собой, людьми и перед своей женщиной.

Аминь.

Своей. Эта мысль пришла в его голову так просто и так правильно, что мужчина выключил воду. Словно проснулся после долгого сна. Или прозрел. Все вдруг стало на свои места. Вышел из кабины, задумчиво вытираясь гостевым полотенцем. Из зеркала на него смотрел неказистого вида азиат с внушительной щетиной на впалых щеках, ввалившимися узкими глазами и кривой улыбкой. Зато взгляд его был необыкновенно решителен.

Его предки завоевывали мир, а он упустит из рук девушку, подаренную ему самой судьбой? И пусть он для нее – лишь лекарство от телесного одиночества. И пусть между ними пока только секс. Можно, конечно, отступить сейчас, поступить «чисто по-американски». Не создавать проблем ни себе, ни ей, а потом жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Нет. Так он не согласен. Слишком мало для него.

Обернутый в одно полотенце вышел на кухню.

– Ей, Арат, я не девонька твоя озабоченная, неземной красоты твоих голых коленок и пяток не оценю. Иди одевайся, время есть еще.

– У тебя есть рубашка свежая? Я новую верну.

– Ну… На галстук кулиску затянешь и рукава закатаешь? Смешно, не злись. Есть. Я как-то на размер не глянул, купил на два меньше, так и не выкинул. Погоди, сейчас дам. Кофе себе наливай – вон машина.

А и ничего, что он ростом ниже Марины. Зато как она его рассматривала! Как племенного, прости Господи, жеребца. Арат вдруг впервые нашел в себе смелость признаться тому суровому внутреннему монголу, что Марина не просто его возбуждала своей красотой и недосягаемостью. Она умудрилась влезть своими длинными ногами и руками ему в самую сердцевину души. Он не только думал все время о ней, он мысленно с ней разговаривал. Такое с мужчиной случилось впервые. Вот и ответ на всего его сомнения!

Кир пришел, принес рубашку, пару чистых носков, мужской дезодорант без запаха и «набор гуляки», как он его сам определил. Комплект из одноразовых расчески, зубной щетки, бритвы и прочих милых сердцу холостяка мелочей.

– Пользуйся. Ну, что ты имеешь мне сказать, мой потерянный друг?

– Уже ничего. Устаканил.

– Хм, ты уверен? И спросить не хочешь ничего у мудрого Кирилла?

– Ты когда надумаешь жениться, мудрый?

– О, как заговорил наш монгольский Одиссей. В мае. Какого-то года.

Арат поперхнулся кофе.

– Ты спросил – я ответил. А ты?

– Как заберу свою Пенелопу – так сразу. Или не заберу – так хоть будет, что вспомнить на кладбище.

– Она того стоит?