– Сперва кушать. Ты ведь голодный?
– Ага. – Дема счастливо кивнул.
– Пошли.
– Яна, ты замечательно говоришь по-русски. Правда.
– Я разговариваю на этом языке всегда, с детства. Разве не заметно?
– При нашей первой встрече я этого не заметил.
– Это был тактический прием. – Яна посмотрела с хитрецой. – Я смоделировала острую ситуацию. Тебе не понравилось?
– Хм… Ты и вправду хулиганка! Ну, а если бы это был не я, чем бы это могло кончиться?
– Это мог быть только ты. Та встреча не случайна. Хотя я поняла это не сразу.
– Вот как? Звучит таинственно… И что же дальше?
– Я расскажу все подробнее потом.
Они вышли на улицу. Яна подошла к знакомой "пятерке" и похлопала ее по обшарпанному капоту.
– Узнаешь мою машину?
– Это не машина. – Дема скривился. – Это чучело машины! Откуда ты выкрала это? Из музея, из отдела палеолита? Давай вернем это обратно. Пусть стоит там, в музее вымершей фауны, пылится дальше между мамонтами и шерстистыми носорогами…
– Это наш автомобиль. У нас нет другого.
Демид почувствовал себя глубоко несчастным. Он-то уже представлял себя за рулем какого-нибудь "Вольво", правая рука на нежном колене… нет, предположим, на рычаге автоматической коробки передач. Затененный кожаный салон с кондиционером, электронная система управления. Диззи Гиллеспи томно извлекает свинг из своей трубы через колонки квадросистемы… А что ему предстояло сейчас? Валяться в дорожной пыли под этой колымагой, заправляя на место вывалившиеся кишки?
– Ну, твой папа…
(СКВАЛЫГА!!!
Не сказал. А был бы прав. Стеснительность помешала)
… не понимаю я твоего папу! – Дема почесал в затылке. – О чем он думает? Телохранителя тебе нанял, а о нормальной машине не позаботился! Сам-то на Ауди ездит…
– Демид, не расстраивайся. Это не такой уж плохой автомобиль. Мне говорили, что он очень подходит для российских дорог. Кроме того, за две недели его хорошо отремонтировали.
Особой уверенности в ее голосе не было.
* * *
Утро было по-июньски ясным, и день обещал быть жарким. Небо понемногу теряло голубизну, покрываясь белесым солнечным маревом. Но на волжском откосе, куда приехали Демид и Яна, было зелено, огромные вековые липы давали приятную колышущуюся тень. С высоты Дятловых гор на много верст был виден низкий левый берег Волги, с его извилистыми заливными лугами, пересеченными тонкими коричневыми ниточками дорог. Яна показала рукой:
– Мы поедем с тобой туда. Только гораздо дальше, на север, в страшные керженские леса. На поиски приключений.
– Здорово. Слушай, а зачем нам эти леса? Бывал я там и не нашел ничего страшного – кроме, разве что, десятка облезлых волков. Давай лучше махнем в Австралию ловить крокодилов. Вот уж страху-то натерпимся!
– Нет, в Австралии я уже была. Мне туда не нужно.
Демид завистливо вздохнул. В Австралию хотелось нестерпимо.
На завтрак заказали курицу-гриль, поджаренную до канцерогенного хруста, сок и мороженое. Яна явно не считала калории и не боялась испортить свою прелестную фигурку. Ее волновали другие проблемы.
– Демид, давай оставим шутливый тон. Я понимаю, что вещи, о которых мы сейчас будем говорить, для тебя непривычны. Но ты должен поверить, что этого зависит судьба очень многих людей. Я очень прошу тебя, Демид.
– Хорошо, хорошо, Яна. Ты не думай, что я всегда такой болтун. Я могу быть и серьезным. – Демид придал лицу умное выражение.
– Вы с отцом уже начали разговор о колдунах. Скажи мне еще раз: что ты о них знаешь?
– Да что о них знать-то? Развелось сейчас колдунов, как собак нерезаных – потомственных и самочинных, даже какие-то магистры колдовского ордена. Забавно! Жил себе человек, жил, работал дворником или, к примеру, радиоэлектроником. И вдруг стал колдуном. Сначала я никак не мог понять этого, считал простым шарлатанством. Но после некоторых размышлений решил, что это – все же вещь объяснимая и для человека вполне естественная. Человек ведь так устроен: надо ему во что-то верить. А человек больной, сломленный недугом, склонен к вере в сотню раз больше, чем здоровый. Он подсознательно ждет чуда. Он напридумывал себе половину болезней сам. Он ежеминутно прислушивается, не екнет ли сердечко, не заноют ли косточки. Ах ты, батюшки! Рак, наверное! Или сглаз, порча окаянная! Таких людей плохо лечат таблетки. Им нужно слово. А еще лучше – все то, что связано с какими-нибудь обрядами: размахивание руками, заговоры, свечи и прочие мистические штучки-дрючки.
– Не все так просто…
– Подожди, подожди, Яна. – Демид улыбнулся. – Дослушай меня до конца. Я не говорю, что все колдуны – негодяи и шарлатаны. Вовсе нет! Есть среди них и профессионалы, да вот только профессию эту я недолюбливаю. Я признаю, что существует явление, которое можно назвать мистическим, волшебным воздействием. А можно назвать его и простым психическим внушением – с какой точки зрения посмотреть. Но действует оно только на людей, которые в это верят, которые хотят, чтобы это на них подействовало. И совершенно не действует на тех, кто в это не верит. Вот в чем дело-то!
– Но ведь на верящих-то действует! Как ты можешь это объяснить?
– Человек – хитрая машинка, устроен он непросто. Тот, кто создавал когда-то человека, сконструировал его достаточно умно. Встроил в него механизм самовосстановления. Да только человеку ничего об этом не сказал, когда выгнал его из рая. И теперь в любом человеке есть умение излечить свои болячки и преодолеть душевный недуг свой. Есть дар божий. Проблема в том, что большинство людей до этого умения добраться не может. Может быть, от незнания, но чаще всего – просто от душевной лености. Гораздо проще, когда придет кто-то извне – сильный, умный, зловещий. Он наговорит древних слов, нагонит страху. И включит, так или иначе, твой механизм самоисцеления, заржавевший от бездеятельности.
– Откуда ты это знаешь?
– Можешь мне поверить. Я не мистик. Я – юный натуралист с двадцатилетним стажем. Кандидатскую защитил. Работа у меня такая.
– Нет, подожди… – Яна упрямо мотнула головой. – Мы же о колдунах говорили! Колдуны, они…
– Да не все ли равно! Колдуны, бодуны… Говорю тебе: все эти заклинания – только внешний толчок для подключения собственных резервов организма. Можно делать это по телевизору, даже по радио – эффект все равно будет. А уж к какой форме магии обратиться – зависит от самого человека. Если это индивидуум с высшим образованием, с неизжитыми остатками материализма в душе, то для него, как бальзам для сердца – разговоры об энергетике, биополе, всяких там микролептонах и экстрасенсорике. А для простого человека все это – китайская грамота. Ему попроще нужно идею, покондовее! И вот появляются народные колдуны, недобитые при культе личности. Они действуют ворожбой, крестом и молитвой. Современный колдун – это не сатанинское отродье. Он в газету интервью дает, клянется, что он – хороший, добрый и ласковый. Ему хочется верить. Но, по моему, все это не сверхъестественное, а просто психическое воздействие. Вот что я обо всем этом думаю.
– Да, ты, наверное, прав. – Яна задумчиво покачала головой. – Но то, ради чего я сюда приехала, не имеет к этому никакого отношения. Те люди, о которых ты говорил, которые лечат людей заговорами и именем Божьим, не являются колдунами. Во все века их называли знахарями. Знахарь всегда обращался к Богу, и ни за какие деньги не согласился бы назвать себя нечестивым именем колдуна. Просто сейчас люди забыли, что есть что, и готовы назвать себя хоть инопланетянами, лишь бы произвести побольше впечатления. Я напомню тебе старое русское определение: колдун – это человек, продавший душу дьяволу.
– Ага, понятно. Значит дело лишь в классификации?
– Прочитай-ка вот это.
Яна достала из сумки папку. В ней обнаружился старый, пожелтевший, но аккуратно сохраненный лист, вырванный из книги и напечатанный затейливым старорусским шрифтом. Демид погрузился в чтение.
«Когда христианская религия вступила в свои права, тогда изменился древний строй и быт народов, и борьба завязалась между одряхлевшим язычеством и христианством, по поводу новаго вероучения. Здесь все пришло в колебание и открылась самая благоприятная почва для развития всего чудеснаго и сверхъестественнаго. Как в язычестве жрец был посредником между богами и человеком, так в христианстве колдун (или, что то же самое, ведун, ведьмак) – есть лицо посредствующее между людьми и духами, которых христиане называли нечистыми, или злыми, сопричисляя их к обитателям ада, подвластным дьяволу, за их злыя направления против людей. Колдун мог обращаться к злым духам с тем, чтобы причинить то или другое зло человеку, так как духи тьмы или дьявол неспособен на добро, потому, что сам он злой враг творения Божия, всегда готовый к разрушению Его создания. Эти злоумышенныя люди отрекаются от Бога и царствия небеснаго.»
Далее в листке перечислялись злые деяния, которые мог совершать колдун, рассказывались народные приметы, по которым можно было отличить колдуна от простого христианина. И, наконец, говорилось о смерти колдуна:
"Есть поверье в народе, что покуда колдун не передаст свою волшебную силу, земля его не принимает. Это явление происходит оттаго, что заключил он договор с нечистою силой, и та его мучит, не оставляя и требуя, чтобы нашел ей новаго хозяина. Бывали случаи невольнаго становления колдуном, когда умирающий ведьмак отдавал силу вреда с ковшом воды или, к примеру, с веником, взятым у него дитем по незнанию. В случае же, когда колдун не передал никому свой тайны, нечистая душа его не может найти успокоения в смерти, и он по ночам выходит из могилы, вводя в смятение чувств добродетельнаго христианина.
Обыкновенно, чтобы колдун лежал спокойно в могиле и не тревожил живых, вонзают трупу между лопаток осиновый кол и тем, по мнению народа, посещение колдуна прекращается".
На этом страница обрывалась.
Демида поразила обыденность, с которой неведомый ему автор писал о колдунах – как будто они встречались ему каждый день.
– Ты все понял? – спросила Яна.
– Да. Ну и что с того? Предположим, я уяснил, что такое настоящий колдун, и чем он отличается от знахаря. А суть-то, суть в чем? Мне в принципе все равно, колдун или знахарь, или черт с рогами. Ты что, занимаешься русским фольклором?
– Нет, я занимаюсь колдунами. Как раз теми самыми, настоящими.
– Так, понятно. – Демид нахмурился. – По глазам вижу, что ты в них веришь.
– Я тоже в них не верила. Но мне пришлось столкнуться с ужасными обстоятельствами, и я убедилась, что злые колдуны существуют.
– Хорошо. Едем дальше. Пока я не спрашиваю о цели твоего путешествия, но ты должна считаться с тем фактом, что я в колдунов не верю. Ты не боишься, что это может стать серьезным препятствием? Проще говоря, гожусь ли я тебе в помощники?
– Ты в них тоже поверишь.
– И как же ты меня заставишь?
– Да очень просто. Я вижу, что ты – человек сугубо реальный. Ты можешь поверить только в то, что потрогаешь своими руками. И как раз это дает мне уверенность в том, что ты станешь моим союзником. Если ты увидишь нечто, выходящее за рамки твоих привычных представлений, ты не будешь говорить, что у тебя галлюцинации и такого быть не может. Ты просто воспримешь это как факт. Так?
– Да, пожалуй так.
Это действительно было так, и Демид не мог не признать это. И признать это было не очень-то приятно. Неприятна была Деме твердая уверенность девушки в своих действиях. Она заранее распланировала его поступки, основываясь не на интуиции и вдохновении свыше, как было бы естественно для российского человека, а на точном знании фактов. Как-то не по-нашему это было. Демид представил, как Джейн сидит за компьютером и внимательно просматривает досье на некоего г. Коробова, постукивая длинными ногтями по клавишам. Дема уже не раз сталкивался с подобной расчетливостью со стороны иностранцев, и относился к этому совершенно спокойно, как к должному. Но естественное для иностранки поведение ломало образ милой, беззащитной девушки, который Демид выстроил в своем воображении.
– Ты не обижайся, что я на тебя так наседаю, – сказала Яна, ласково глядя на Демида. – Я думаю, что в будущем ты убедишься в том, что я права. Ты покушал?
Демид, очнувшись, посмотрел на куриные косточки, которые он перемолол зубами как пес. По крайней мере, не перемазался до ушей в жире, и то хорошо.
– Спасибо… Все очень вкусно. – Дема сдержал естественное желание облизать пальцы и культурно вытер их под столом об скатерть.
– Это разве вкусно? Я когда-нибудь угощу тебя тем, что готовлю сама. Говорят, у меня хорошо получается. Папе нравится.
"Интересно, только ли папе? – ревниво подумал Демид. – Хочу, чтобы ты угостила меня завтраком, даже если это будет пережаренная яичница".
– Яна, у меня есть деловое предложение. Давай возьмем бутылочку сухого вина и посидим где-нибудь на откосе. Что толку сидеть в этой стекляшке? Уверяю, что тебе понравится.
– Дема, а как же машина? Я знаю, что за рулем у вас пить нельзя.
– Сегодня нам не нужна машина. Мы поставим ее на стоянку и просто погуляем по городу. Если нужно, проедемся на трамвае. Зайцем. Это очень романтично.
– Зайцем? Это что? Снаружи прицепимся?
– Зачем же снаружи? Изнутри.
ГЛАВА 5
Яна и Демид сидели в парке под сенью большого дерева. Дема прислонился спиной к шершавому коричневому стволу и вытянул ноги. Яна устроилась напротив на толстой коряге, отполированной сотнями сидевших до нее. Она сняла обувь и положила ногу на ногу. Гладкие колени девушки, не прикрытые короткой юбкой, находились на уровне деминого лица и он с трудом удерживался от желания погладить их. По алее гуляли молодые мамаши с колясками. Дышалось легко, молодой летний ветерок шелестел в листве, по траве прыгали светло-зеленые солнечные блики. Выпитое вино растекалось по телу Демида волной блаженной расслабленности.
– Демид, ты слушаешь?
– Да.
– Слушай. Все это началось полгода назад. Зимой. Папа уехал в Россию, и мы остались в доме вдвоем с братом. Его зовут Алекс, по-русски Саша. Ему двадцать девять лет, он не женат. Вернее, развелся. У меня есть еще один брат, Юджин. Женя. У него семья, он живет в другом городе. А я – самая младшая.
– А мама?
– Она умерла пять лет назад.
– Извини…
– Ничего. Однажды я пошла в церковь на воскресную службу. У нас в русской церкви, если нет праздника, народу бывает немного, и все знакомые. И в этот раз все было как обычно. Я стояла недалеко от выхода и все прихожане стояли ко мне спиной. Неожиданно я почувствовала на себе чужой взгляд. В левом крыле церкви, лицом ко мне и спиной к алтарю, стоял пожилой мужчина и разглядывал меня. Знаешь, неприятный такой взгляд, словно тебя раздевают.
Дема кивнул. Представил Яну в платочке, раскрасневшуюся от мороза, с тоненькой свечкой в руках. Просто картинка!
– Я отвернулась от него и попыталась сосредоточиться на службе. И вдруг ощутила, как что-то чужое пришло в мое сознание. Я увидела, как священник скидывает одежду, и остается голым, с толстым белым брюхом. Это было настолько мерзко, настолько непохоже на мои мысли, что меня замутило. Старик, это он заполз в мои мысли! Он стоял уже рядом, сбоку от меня, бородатый, неопрятный. И улыбался – глумливо, похабно. Я прошептала: "Изыди прочь, сатана". Он отшатнулся, как будто я ударила его, и мысли мои очистились. Он пробормотал какое-то ругательство и выбежал из церкви.
Демид с изумлением посмотрел на Яну. Лицо ее покрылось лихорадочным румянцем. Она соскочила со своей коряги и изо всех сил стукнула кулаком по дереву. Кажется, это несколько привело ее в чувство.
– Я попыталась успокоиться. Сказала себе, что это обычный сумасшедший оборванец, которые постоянно толкутся на паперти. Но настроение испортилось, как будто меня облили грязью. И страх. Мне стало страшно… Я больше не могла стоять на службе, поставила свечку и вышла на улицу. Ты представляешь, этот мерзавец стоял и ждал меня! Я сделала вид, что не замечаю его и пошла мимо. Он схватил меня грязной рукой за полу плаща, уставился прямо в глаза и забормотал: "Что, девка, брезгуешь мной? Молодого кобеля тебе подавай?" Я закричала: "Отпустите меня!" и попыталась оттолкнуть его. Но он вцепился в меня, как клещ. "Пожалей старика, девка. Подай денежку на пропитание!" Было очень необычно, что он говорил по-русски. Я знаю всех русских в нашем городке, в основном это люди состоятельные. Чтобы русский у нас опустился до нищенства – такого сроду не бывало. К тому же нищие в Канаде выглядят совсем по-другому. Это профессиональные бездомные, их ни с кем не спутаешь. А этот словно сбежал из России – таких, как он, я видела разве что в кино. Я бросила ему монету, вырвалась и пошла прочь.
Яна плюхнулась на землю рядом с Демидом, сделала большой глоток из бутылки, закашлялась. Проходящие по аллейке люди бросали на нее любопытствующие взгляды, но она не обращала на это внимания.
– В ту ночь я плохо спала, мне снились кошмары. Среди ночи с улицы раздался жуткий вой. Я вскочила и подбежала к окну. Но на улице было темно, мне так ничего и не удалось разглядеть. Заснуть я уже не смогла. Когда начало светать, я преодолела страх, оделась и вышла на улицу. От нашего крыльца по снегу тянулся кровавый след, он вел к большому дереву, которое росло у дороги. Когда я увидела то, что висело на дереве, то закричала, как сумасшедшая. Из дома выбежал мой брат, но я ничего не могла сказать, только плакала. На дереве висел мой кот Тим. Мой любимый кот, ласковый и пушистый. Кому он помешал? Он был прибит гвоздями к дереву! Он был распят, как Иисус! Страшная, уродливая пародия на распятие. Бедный мой кот! Он был весь в крови, в бурой засохшей крови, а живот его был распорот, и кишки свисали до земли. Брат снял Тима и закопал его. Я не могла видеть это. Только через несколько часов мне удалось привести себя в порядок и я отправилась в полицейский участок. Я думала, что там все всполошатся, когда услышат о такой бессмысленной, невероятной жестокости. Но никого это не взволновало. Молодой полисмен, с которым я разговаривала, спокойно посмотрел мне в глаза и сказал: "Я очень сочувствую вам, мисс. Очень жаль, что убили вашего кота. Я даже знаю, как это выглядело. Его приколотили гвоздями к дереву на высоте три фута. Живот распороли, а кожу с головы содрали". Я была ошеломлена его информированностью: "Откуда вы знаете?" "Третий случай за последний месяц, мисс. И пятнадцатый, если не ошибаюсь, за год. Какой-то извращенец убивает кошек. Кошек, к счастью, а не людей. Так что отдельного дела я заводить не стану, а только приобщу ваш случай к другим, уже имеющимся. Не переживайте, прошу вас. Следствие уже ведется".
Джейн была неплохой рассказчицей. Она живо, в лицах изображала людей, подражая их говору, и Демид представил их, словно они стояли перед ним – старик-нищий в обносках из канадской помойки и чернокожий сержант, медлительно перекатывающий во рту жвачку.
"Кино. Вот на что это похоже".
– Я была потрясена: пятнадцать убитых живых тварей, и никто не бьет тревогу! Но когда я заявила об этом полисмену, он доверительно сказал мне: "Простите мисс, насколько я догадываюсь, вы – русская?" "Да, ответила я". "Тогда вы должны знать об этом больше меня. Это типичный почерк "русских сатанистов". Все убитые кошки были "русскими", если можно так выразиться. Впрочем, таким же способом убивают еще и коров, и овец… Это омерзительно. Но все же жертвы – животные, а не люди. В наших интересах поймать этих негодяев. Но увы, пока мы не можем ничего сделать. Еще ни один мерзавец не покусился днем на кошку, нагло приколотив ее к дереву на глазах у хозяйки. Все делается ночью. А что нам достается – кошачьи трупы? На них, знаете ли, отпечатков пальцев не остается. Извините".
Так я впервые узнала о "русских сатанистах". Я решила, что это шайка местных пакостников. Знаешь, у нас много таких. Подростки сходят с ума от безделья. Курят марихуану, красят волосы в зеленый цвет, читают непотребные книги. Воображают себя поклонниками дьявола. Для таких прибить к дереву десяток кошек – невинное развлечение. И я немного успокоилась.
Но неприятности на этом только начались. Сначала в нашем доме появился отвратительный запах. Он шел отовсюду, изо всех щелей, никакое проветривание не помогало. Начало заедать замки, они закрывались намертво, хотя никто к ним не прикасался. Пришлось снять все внутренние замки и задвижки в доме. Двери начали отчаянно скрипеть и хлопать сами по себе. На полу в спальне отца появилось огромное кровавое пятно. Один раз утром я обнаружила, что тяжелый шкаф ночью бесшумно сдвинулся на шесть футов и забаррикадировал дверь. Мне пришлось выбираться через окно. Наконец, однажды ночью большой ворон влетел в мое окно, со страшным громом разбил стекло, и тут же сдох у меня на кровати. Мы с братом уже не могли жить так. За неделю дом превратился в скопище кошмаров! Я стала настоящей неврастеничкой, пугалась любого шороха. Саша, человек сильный и выдержанный, стал спать с револьвером под подушкой. И у меня созрело вполне естественное решение – обратиться к священнику и окропить дом святой водой.
В то утро я направилась к церкви, полная решимости отстоять свой дом от кого бы то ни было – хоть от шайки преступников, хоть от нечистой силы. Погода была морозная, солнечная. Я шла и думала: "Все будет хорошо, ведь есть же Бог, и он защитит меня". Оставалось несколько минут ходу до церкви. Вдруг я запнулась на ровном месте и полетела носом в сугроб. Я встала и оглянулась. Дорога была абсолютно ровной, и непонятно, обо что я умудрилась споткнуться. На улице никого не было. Я отряхнулась и пошла дальше. Но через несколько шагов снова полетела вниз лицом – как будто кто-то дернул меня за ногу. Я очень испугалась и побежала к церкви изо всех сил. Через несколько секунд меня буквально подкинуло и я упала – чуть голову не разбила. Я перевернулась на спину и увидела того самого оборванного старика. Он стоял рядом и гнусно ухмылялся. Я закричала: "Что вам от меня нужно? Оставьте меня в покое, ради Бога! Оставьте меня! Я ничего плохого вам не сделала!" Он посмотрел на меня презрительно. Знаешь, что он сказал? "Никуды ты теперя не денешься, голуба! Здеся ты у меня. Денежка-то, вот она!" Он раскрыл ладонь и я увидела тот злосчастный двадцатипятицентовик, который я кинула ему как милостыню. Потом он нагнулся ко мне, положил руку на грудь и заговорил. Я попыталась встать, но не могла даже пошевелиться. Потом мне стало очень больно, и я потеряла сознание…
Очнулась я уже в постели, в больнице. Рядом сидел Саша. Милый мой брат… Он так выручал меня и поддерживал. А главное, он мне верил. Мне ведь никто не верил, Демид! Ты, наверно, и сейчас считаешь, что я плету какую-то небылицу?
– Да нет, что ты, Яна. Я тебе верю. Честное слово.
– Саша сказал, что меня нашли на улице, в полумиле от церкви, я лежала без сознания. Сколько я так пролежала? Никто не знает. Конечно, я сильно простудилась. Врачи поставили мне диагноз: пневмония. Я очень плохо себя чувствовала. Я умирала. Меня лечили антибиотиками, делали много раз в день инфузии в вену. Но ничего не помогало. Я задыхалась. А главное, я боялась спать. Стоило только мне заснуть, как начинали сниться жуткие кошмары. Врачи говорили, что я скоро миную кризис, поправлюсь, но в их глазах я видела свою близкую смерть. А я не могла позволить себе сдаться и просто умереть. Я боялась попасть в ад – тот самый, что снился мне в кошмарах.
И я сбежала из больницы. Вечером, когда сменялись медсестры. Я потихоньку добралась до выхода, там меня ждал брат. Он посадил меня в машину и отвез к знахарке. Ты вот смеешься над знахарями, а она спасла меня. Если бы не она, я бы давно уже умерла. У меня действительно не было болезни, которую можно бы было вылечить лекарствами. Это было гораздо хуже.
Демид встал, расправил затекшую от неудобной позы спину. Яна глядела на него, не отрываясь. И он увидел в ее голубых глазах, где-то на самом донышке, незатихшую пережитую боль. Нельзя было сказать по этой красивой загорелой девушке, что полгода назад она была высохшим дистрофиком с горячечным румянцем на щеках, но глаза ее не лгали.
