Спасательные шлюпки «Глен Карига»
Вильям Ходжсон Хоуп
Книга представлена в виде истории, записанной в 1757 году о событиях произошедших на несколько лет ранее. Рассказчик – молодой парень, который был пассажиром на корабле «Глен Кариг». Корабль потерпел крушение, а он спасся вместе с командой на двух уцелевших шлюпках. Использование автором профессиональной морской терминологии, а также невероятные приключения и борьба с чудовищами – делают сюжет этой истории интересным и захватывающим.
Вильям Хоуп
Спасательные шлюпки «Глен Карига»
Матери моей посвящается
Madre Mia
Пусть люди говорят, твои черты утратили былую красоту,
Пусть даже молодость твоя теперь лишь только грустное вчера,
Вчера, которое, как яркий аромат цветов,
В себе смешало и полет мечты, и сладость снов.
О, годы, годы! Как лихие кони, они промчались над тобой,
Укрыв мантильей прожитых невзгод, посеребрив почтенной сединой,
Но всё равно, всё также звонок голос твой.
Такое как могло произойти?
Твой волос почти утратил свой иссиня-черный блеск.
Морщины тронули чело, подобное челам античных фреск,
К чьей чистоте ничто не смеет прикоснуться,
Не посягнув на добродетель и покой.
Коснулись, словно золото зари вечерней,
Или как будто это ветер смурый пронеся над рекой.
Твои глаза. В них свет твоей души сияет, как кристалл,
подобный всем великим чудесам,
Так искренно,
Как чистая молитва,
Стремясь из самой глубины,
Из сердца, к Небесам.
1. Земля обреченных
Пять дней мы плыли на шлюпках и за все это время никакой земли, ничегошеньки не было видно. А потом утром шестого дня боцман, он командовал одной из наших шлюпок, как закричит, что видит далеко по левому борту землю; но уж больно она была далеко от нас, сразу и не различишь, то ли земля, то ли облако утреннего тумана. Тем не менее, поскольку в наших сердцах начала зарождаться слабая искра надежды, не смотря на свою усталость, мы налегли на весла, и примерно через час уже точно знали – перед нами действительно земля, а если говорить точнее, какой-то низкий берег.
* * *
Было уже, наверное, немного за полдень, когда мы подошли на своих шлюпках настолько близко, что смогли определить какого рода ландшафт скрывается дальше от берега, тогда то мы и поняли, – перед нами невероятно плоская, пустынная и необитаемая земля, такой она мне тогда показалась. Кое-где, там и сям, проглядывали островки какой-то странной растительности, только что это было низкорослые деревья или какой-то кустарник я точно не могу сказать, но я точно знаю, они не были похожи ни на что из того, что когда-либо мне доводилось видеть.
Насколько я помню, мы шли на веслах вдоль берега, стараясь плыть как можно медленней, в поисках хоть какого-нибудь залива, чтобы благодаря нему можно было бы войти внутрь этих земель. Не могу сказать, сколько времени всё это продолжалось, только мы не собирались сдаваться. В конце концов, мы её нашли – илистое, заболоченное устье, которое в итоге оказалась эстуарием[1 - Эстуа?рий (от лат. aestuarium «затопляемое устье реки») – однорукавное воронкообразное устье реки, расширяющееся в сторону моря.], впрочем, мы так и думали, что там будет устье. Как раз в него мы и вошли, и продвинулись совсем немного, вверх, по извилистому руслу реки или залива. Всё то время, пока мы тихонько гребли, мы внимательно осматривали оба берега в надежде на то, что, может быть, удастся найти место, где можно будет сделать стоянку, но ничего мы так и не нашли. Все брега были покрыты какой-то липкой, вонючей грязью, поэтому мы не отважились даже сунуться туда, как сначала нам всем хотелось, – махом, лихо и с отвагой.
* * *
Зайдя в залив углубившись по нему немногим больше мили внутрь неизведанной страны, мы увидели на берегах те растения, которые я заметил еще когда мы были в море, а теперь, находясь всего в нескольких ярдах от них, мы могли гораздо лучше их изучить. Так я сумел понять, что они представляли из себя низкорослые деревца, к тому же еще и корявые, причем выглядели они довольно чахлыми. Лишь только подойдя к ним поближе я сумел понять, что именно из-за слабых и болезненных ветвей я принял это дерево за кустарник. Его ветви были тонкие и мягкие по всей своей длине, при этом они провисали вниз и волочились по земле, а на каждой такой ветви был один-единственный, похожий на капусту плод, кстати сказать, довольно большой, и возникало такое впечатление, что он растет на самом её конце.
Вскоре мы миновали скопления деревьев и речные берега опять стали очень низкими, я залез на банку[2 - Деревянная доска, служит для укрепления шлюпки от сдавливания, а вместе с тем сиденьем для гребцов.], откуда мог обозревать окружающий нас ландшафт. При помощи этого мне удалось выяснить, что всё пространство, насколько я мог охватить его взглядом, было сплошь утыкано протоками и затонами, некоторые из этих затонов были очень большими и широкими. Поскольку у меня уже сложилось определенное впечатление об этом месте, теперь я убедился в том, что вся эта частичка суши не что иное, как сплошное болото, расположенное в какой-то потрясающей низине. Да, что ни говори, а влипли мы в огромную лужу грязи, и от этого такое чувство тоски и безотрадности охватило мою душу, что смотреть на это мне больше совсем не хотелось. Возможно, где-то глубоко на бессознательном уровне мою душу охватила своего рода оторопь из-за той поразительной тишины, которая окружала нас, так как, куда бы я не взглянул, нигде не было видно ни единого живого существа, ни птиц, ни растений, лишь только чахлые приземистые деревья росли островками, выглядывая то здесь, то там, повсюду.
Когда же я полностью привык к окружающей меня обстановке, эта самая тишина начала казаться мне какой-то сверхестественной и зловещей, поскольку память моя не могла подсказать похожего случая, чтобы прежде мне доводилось оказаться в таком царстве безмолвия. Всё словно застыло перед моими глазами, ни единой, даже маленькой одинокой пичужки не видать было на хмуром небе. Сколько бы я не прислушивался, даже слабого крика морской птицы не доносилось до моего слуха. Ничего! Не было слышно даже кваканья лягушек, даже плескания рыб. Я чувствовал так, словно мы попали в Страну Забвения, которую правильней было бы назвать Землей Обреченных.
В течение трех часов мы беспрестанно работали веслами, моря больше не было видно, также не видно было и места, куда могла бы ступить наша нога. Везде вокруг нас хлюпала грязь, – то серая, то черная. Вот уж, поистине, бескрайняя, дикая пустошь, до отказа заполненная вязкой и липкой мерзостью. Поэтому нам и приходилось грести, поскольку мы не теряли надежды, в конце концов, наткнуться на какой-нибудь островок.
Затем, незадолго до заката солнца, мы решили сделать передышку за веслами и перекусить, взяв немного из того, что осталось от нашего запаса, а пока каждый занимался своей порцией пайка, я смотрел на то, как солнце садится за горизонт, далеко, за бескрайним, необозримым болотом. Мне даже начали мерещиться какие-то странные, замысловатые тени, они выступали откуда-то из-за моей спмны и падали на воду по левому нашему борту, потому что мы как раз сделали стоянку напротив островка с этими отвратительными и жалкими деревьями. Именно в этот момент, насколько мне удается вспомнить, я с новой силой ощутил каким безмолвным и странным выглядит всё вокруг меня, к тому же я ясно осознал, что всё это отнюдь мне не мерещится. Также я заметил, что ребятам и в нашей шлюпке, и в шлюпке боцмана тоже, как-то неспокойно на душе от столь колоритного пейзажа, так как все они говорили вполголоса, будто боясь нарушить тишину.
В то самое время, когда я уже был почти раздавлен, чувствуя себя изолированным от мира, из дикой, заброшенной пустоши пришло первое напоминание о том, что жизнь в этом захолустье все-таки есть. Первый раз я услышал на большом расстоянии от нас, где-то глубоко внутри тех земель, какой-то низкий всхлипывающий стон. Его нарастание и утихание были подобны завыванию дикого ветра, проносящегося сквозь огромную лесную чащу, хотя никакого ветра и в помине не было. Вдруг, как-то сразу всё умерло, словно куда-то рухнуло, и тишина воцарилась еще более жуткая, тем самым представляя поразительный контраст с унылым и странным рёвом. Я огляделся по сторонам, посмотрел на ребят в нашей шлюпке и в той, которой командовал боцман, при этом у меня сразу возникло такое впечатление, что никого из них нет сейчас здесь, все они замерли, будто превратились в камни, и сидели напряженно прислушиваясь. Так прошла одна минута, вторая, вдруг один из матросов разразился раскатистым смехом, я сразу понял, что у него нервишки шалить начали.
Боцман отругал его и заставил замолчать. В тот же самый момент опять раздался этот не то стон, не то дикое всхлипывание, теперь мы слышали его откуда-то справа. Нарастая и становясь всё громче и громче, буквально через секунду, ревело уже за нашими спинами, подобно эху, а начинался рев далеко, где-то в глубине залива. Я опять взобрался на банку, намереваясь на этот раз лучше рассмотреть местность вокруг нас. Только вот берега стали заметно выше, да еще и растительность служила естественным экраном, загораживая обзор, не смотря на то, что я поднялся повыше и мое положение, по идее, должно было дать мне возможность видеть гораздо дальше за кромку берега.
Так вот, немного времени спустя завывание прекратилось и снова воцарилась мертвая тишина. Мы все сидели, затаив дыхание, в ожидании того, что последует дальше, Джордж, наш самый младший юнга, который сидел рядом со мной, дергает меня за рукав и спрашивает испуганным голосом, не знаю ли я, чтобы это всё могло значить. В ответ я только покачал головой, и хотел сказать, что знаю об этом не больше его, но вместо этого, чтобы его хоть немного успокоить сказал, что это, наверное, ветер так воет. Не поверив мне, он только покачал головой, так как действительно было яснее ясного, тут никаким ветром даже близко не пахло, погода стояла безветренная.
Едва я успел произнести эти слова, как снова раздался этот заунывный вой. Казалось, что он исходит откуда-то издалека, из самого верховья залива, а потом, буквально сразу, мы его уже слышали откуда-то с низу, из внутренней части земли, а потом с островка, что был между нами и морем. Он наполнил собой вечернюю мглу, пропитав воздух скорбным, жалобным стоном, и я заметил, что в этом жутком стенании, в этом плаче отчаяния, звучало что-то до боли человеческое. И такая жуть пробрала нас, что ни один не решался и рта раскрыть, казалось, мы все превратились в слух, застыли и внемлем страданиям потерянных душ. За то время, пока мы, перепуганные до полусмерти, сидели и слушали, солнце закатилось за самый край небосвода и нас окутал полумрак.
Сразу, вслед за этим произошла еще более необычайная вещь; пока ночная тьма сгущалась, странное завывание стихло, в тоже время другой звук словно вырвался откуда-то из внутренней части этой земли, из самого её центра, – раскатистое, низкое рычание. Сначала, как и завывание, оно казалось приглушенным, тем не менее оно очень быстро нарастало, накатываясь на нас со всех сторон волнами, и вскоре вся непроглядная ночная тьма была им полна. Оно становилось всё громче и громче, и вот уже в нем слышалось пронзительное звучание множества труб с характерным насыщенным тембром, которые, казалось, вырывались из дикого рыка. Вслед за этим, оно постепенно начало стихать и превратилось в нескончаемый рокот, в котором мне удалось услышать то, что я могу описать как злобное рычание голодного зверя. Потрясающе! Никакого другого слова, из тех, что я знаю, не способны передать те нотки неутолимого голода, которые в наиболее устрашающей форме доносились до моего слуха. И этот рык, больше чем какие-либо другие из всех необъяснимых и странных звуков, которые мне пришлось услышать за свою жизнь, леденил в моих жилах кровь и заставлял трепетать сердце.
Когда я так сидел весь превратившись в слух, Джордж неожиданно схватил меня за руку и, дрожа от страха, визгливым шепотом сообщил, что кто-то ходит в зарослях между деревьями на левом берегу. Подтверждение этим словам я получил незамедлительно, поскольку собственными ушами уловил шорохи и шелест именно в том самом месте, и они не стихали. А затем, совсем близко к нам, я услышал приглушенные звуки напоминающие урчание, казалось, будто дикий зверь мурлыкая трется о мой локоть. В тот же момент я услышал слова боцмана, он тихо приказал Джошу, старшему юнге, он был за главного на нашей шлюпке, плыть борт о борт с ним, теперь он взял на себя командование над обеими нашими шлюпками. Мы подняли весла и положили наши обе шлюпки в дрейф в середине залива, при этом перепуганные до смерти мы зорко вглядывались в кромешную ночную темень, пытаясть там хоть что-нибудь разглядеть, и старались говорить только шепотом, только у нас это получалось настолько тихо, что с трудом удавалось разбирать слова через непрекращающийся рык.
Тянулись часы, и ничего кроме того, о чем я уже рассказал, более не произошло. Правда, где-то сразу после полуночи деревья напротив нас начали опять колыхаться, словно какой-то зверь, хотя вполне может быть там их было несколько, крадучись подполз и притаился среди них, немного погодя вслед за этим мы услышали всплеск, будто что-то плюхнулось в воду возле берега. Впрочем, звуки эти быстро стихли, и мертвая тишина воцарилась опять.
Так, утомительно долго тянулось время, пока на самом Востоке небо не начало проясняться, тем самым извещая нас о наступлении нового дня. И по мере того, как нарождался новый день, а свет обретал свою силу, это ненасытное рычание становилось всё тише и тише, уходя вместе с мраком ночи. А потом настал этот долгожданный день, и снова мы услышали горестное стенание, которое не давало нам покоя до самой ночи. Оно то стихало, то снова набирало силу и, приобретая еще более скорбные оттенки, расползалось по необъятной пустоши, окружающей нас, это продолжалось до тех пор, пока солнце не поднялось на несколько градусов выше горизонта, после этого стон начал постепенно становиться тише, долгим унылым эхом достигая наших ушей. В конце концов, всё смолкло, и опять на нас навалилась тишина, придавив своей тяжестью на все часы, пока светило солнце.
Когда день уже был в самом разгаре боцман предложил нам позавтракать тем, что осталось из наших скудных запасов. После этого, первым делом окинув взором берега, чтобы понять, не таят ли они какой-нибудь опасности, мы снова налегли на весла и поплыли вверх по заливу, уповая на то, что сможем добраться до такого уголка этой земли, где жизнь еще не совсем угасла, и где наши ноги ступят на твердую почву. Вопреки тому, что я рассказывал раньше, растительность в том месте, где мы тогда уже находились, стала богаче, а потом, когда мы проплыли дальше, и вовсе расцвела во всем своем буйном великолепии. То есть, получается я был не совсем прав, когда говорил о том, что жизнь здесь полностью вымерла. Теперь, когда я вспоминаю наши приключения, я думаю, что непролазная грязь, которая нам встретилась в первый день пребывания в этих землях, не смотря на то, что была липкой и вязкой, таила в себе огромный потенциал, в ней сохранялись вялые зародыши обильной и разнообразной жизни.
Стоял ясный полдень, кроме того заметна была хоть и не большая, но все-таки какая-то перемена в ландшафте, окружающем нас, при этом и растительный покров подальше от воды стал немного богаче и более сплошным, только с воды берега по-прежнему оставались такими же неподступными, покрытыми всё той же непроходимой липкой грязью. Так что нигде мы не могли пристать, потому что даже если бы мы где-нибудь и высадились, то ничего хорошего нас не ждало.
Всё то время, пока мы плыли, мы постоянно следили то за одним берегом, то за другим, к тому же тем, кто не сидел на веслах, приходилось держать наготове свои охотничьи ножи, поскольку события прошлой ночи не давали никому покоя и мы были очень сильно напуганы. В результате, нам все равно пришлось повернуть свои шлюпки обратно к морю, не говоря еще о том, что и провиант наш был уже совсем на исходе.
2. Корабль в Гавани
Уже вечерело, когда мы плыли по заливу, впадающему в другой более крупный залив, а туда можно было попасть лишь только обогнув берег, находящийся по нашему курсу с левой стороны. Мы собирались пройти мимо, – как уж не раз делали за весь этот день, но наш боцман, чья шлюпка была впереди, вдруг как закричит, что видит какое-то судно, лежащее в дрейфе, немного выше первого изгиба берега. Смотрим, так и есть, мы даже не сразу и поверили в то, что, действительно, торчит прямо перед нашими глазами одна из мачт какого-то корабля, правда, паруса на ней были изорваны в клочья, видимо, их так потрепало, пока его носило по волнам.
Именно в тот момент, когда мы уже начали сходить с ума, чувствуя себя покинутыми и брошенными на краю земли, и с опаской ожидали наступления ночи, в сердцах своих мы ощутили светлое чувство очень похожее на радость. Впрочем, боцман сумел нас сразу охладить, грубо, в свойственной ему манере, заткнув наши рты, он напомнил о том, что мы ничего не знаем о том, кто является хозяином этого судна. В полнейшей тишине он направил свою шлюпку к этому кораблю, в залив, куда мы за ним и последовали, изо всех сил стараясь не издавать ни единого звука и следя за тем, чтобы подгребая веслами не плескать. Действуя таким образом, не спеша, мы подошли к самому рукаву залива, откуда открывался прекрасный вид и можно было беспрепятственно рассмотреть этот корабль, безмятежно качающийся на волнах, немного поодаль. С этого расстояния он совсем не производил впечатления судна с экипажем на своем борту, по этой причине, после недолгих колебаний, мы налегли на весла и прибавив скорость поплыли прямо к нему, стараясь производить как можно меньше шума.
Какой-то явно не английский корабль качался на волнах в гавани, рядом с берегом залива, который был от нас по правую руку, а на том берегу виднелись густые заросли низкорослых, чахлых деревьев. Казалось, будто он стоял на якоре, прочно увязшем в топком иле или грунте. При этом выглядело это судно довольно старым и потрёпанным, по этой причине в душе моей зародилось смутное сомнение в том, что мы сможем на его борту найти что-нибудь подходящее для наших желудков.
Мы подошли к нему на расстояние примерно равное десяти морским саженям[3 - Морская сажень = 1,83 м.], взяв курс на его правый крамбол[4 - Крамбол – на парусных деревянных судах – толстый короткий брус в виде консоли, выходящий за борт и поддерживаемый снизу кницею, называемой сапортус. На внешнем конце К. – шкив для кат-талей, посредством которых якорь после его выхода из воды подтягивается на высоту палубы, что называется взять якорь на кат.В данное время К. почти повсюду заменен кат-балкой, т. е. металлическим изогнутым брусом, похожим на шлюпбалку.Выражение "справа (слева) на крамболе" указывает направление на предмет, видимый справа (слева) по носу по линии, проходящей от наблюдателя через место нахождения прежнего правого или левого крамбола.], поскольку нос его был направлен прямо в устье маленького залива. Затем боцман скомандовал своим ребятам отгрести немного назад, тоже приказал и Джош гребцам на нашей шлюпке. Приготовившись сразу удирать в том случае, если возникнет какая-либо опасность, боцман громко приветствовал незнакомое судно, но никто ему не ответил, послышалось лишь только эхо его собственного крика, которое, отразившись от корабля, вернулось обратно. Он снова гаркнул, надеясь на то, что на этот раз его услышат те, кто сейчас находится внизу, в подпалубных помещениях, если они не услышали его первое приветствие. И во второй раз ничего, за исключением раскатистого эхо, впрочем нет, деревья на берегу, такие безмолвные и неподвижные, как нам сперва показалось, начали немного трепетать, словно его голос растревожил их.
Набравшись смелости, мы подплыли к нему и прижались борт к борту, после чего закинули на его борт свои весла и уже через минуту по ним вскарабкались на палубу. Смотрим, никаких особых повреждений вроде бы нет, разве что палубный иллюминатор в кают-компании разбит, да корпус кое-где слегка покорежен, а в остальном полный порядок. А потом, присмотревшись повнимательней, у всех у нас возникло предположение, что этот корабль команда покинула не очень давно.
Как только боцман поднялся на корабль из своей шлюпки он сразу же кинулся на корму, к трюмному люку, и все, кто уже был на борту, последовали за ним. На корме мы увидели, что крышка трюма отошла примерно на дюйм и нормально не закрыта, при этом от нас потребовалось приложения стольких усилий для того, чтобы убрать её в сторону и всё это заняло столько времени, что в результате мы очень хорошо уяснили, каких трудов это стоит отодвинуть крышку трюма на заброшенном корабле.
Однако на то, чтобы спуститься в трюм нам много времени не понадобилось. Внизу мы обнаружили, что в кают-компании нет ничего кроме пустых шкафов и полок. Из неё открывался проход в две отдельные каюты, расположеные в носовой части корабля, и в каюту капитана в кормовой его части, причем во всех этих каютах мы нашли личные вещи, одежду и всякий хлам, это как раз служило подтверждением тому, что корабль его команда покинула в спешке. Еще сильней нас в этом убедило то, что в выдвижном ящике шкафа, стоящего в капитанской каюте, мы нашли большое количество золотых самородков. Вряд ли можно было бы такое предположить, чтобы его владелец всё это бросил по собственной воле.
Относительно отдельных кают; одна из них находилась по правому борту и по обстановке в ней можно было догадаться, что её занимала женщина, причем никакого сомнения не возникало в том, что она была пассажиркой. Другую, в которой стояло две койки, с определенной степенью уверенности можно сказать, занимало двое молодых людей, это мы сумели установить по носильным вещам, небрежно разбросанным по всей каюте.
Все же вряд ли можно сказать, что на осмотр этих кают мы потратили слишком много времени, поскольку мы искали провиант и по этой причине торопились, подстегиваемые приказами боцмана. Нам нужно было как можно быстрей выяснить, есть ли на этой старой посудине хоть какая-нибудь провизия, которая могла бы спасти нас от голодной смерти.
В завершение своего осмотра мы отодвинули крышку люка, которая вела в кладовую и, взяв с собой две лампы, которые мы принесли со шлюпок, спустились вниз, на разведку. Оказавшись там, через некоторое время мы наткнулись на два бочонка, которые боцман открыл при помощи своего топорика. Бочки были целые и прочные, в них хранились корабельные галеты[5 - Корабельные галеты представляют собой увесистые лепёшки из муки и воды, высушенные до почти каменного состояния. Употреблять их в сухом виде просто невозможно – нужно предварительно размачивать в воде или алкоголе. В раздробленном виде они добавляются в незамысловатые морские рагу на базе солонины (об этом ниже). Кроме того, если раскрошить галеты помельче, они сгодятся в готовке вместо муки. В общем, практичная штука, если знать к ней подход. И может храниться годами.], – очень хорошие и пригодные в пищу. После такой находки, как можно догадаться, у нас на душе сразу полегчало, теперь мы уже знали, что страшную голодную смерть удастся отсрочить хотя бы на немного. Продолжая разбирать запасы мы обнаружили: бочку черной патоки, бочонок рому, несколько ящиков сухофруктов, правда, они уже заплесневели и не очень годились в пищу, бочонок говяжьей солонины и бочонок хорошо просоленой свинины, небольшой бочонок уксуса, ящик бренди, четыре бочонка муки, один из которых, как оказалось, сильно отсырел, и целую кучу различных жирных соусов.
Через некоторое время мы подняли все эти припасы в просторную кают-компанию, там уже можно было спокойно выбрать, что лучше подходит нашим желудкам и выкинуть пропавшие продукты. Пока боцман тщательно просматривал наши трофеи, Джош взял двух матросов и поднялся с ними на палубу, а оттуда они спустились на наши шлюпки и с них перетащили нашу экипировку и снаряжение, так как мы решили эту ночь провести на борту корабля.
Когда мы всё это сделали, Джош отправился на полубак[6 - Бак (нидерл. bak) – передняя часть палубы (от носа до фок-мачты) или палубы носовой надстройки.Надстройка над верхней палубой в носовой части корабля называется «полубак». Удлинённый полубак может занимать до 2/3 длины судна.Основное назначение полубака заключается в увеличении высоты борта в носовой части корабля, что важно для обеспечения хорошей мореходности, защиты верхней палубы от заливания при встречной волне и повышения непотопляемости. В удлинённом баке на грузовых судах располагают грузовые твиндеки, на пассажирских судах – каюты.На баке или внутри полубака обычно располагают якорное и швартовное устройства.], туда, где должен был находиться кубрик[7 - Кубрик – жилое помещение для команды.] для матросов. Там он не нашел ничего кроме двух матросских сундуков, матросского чемодана, еще там валялся какой-то старый такелаж, к тому же еще не в полной комплектности. В кубрике имелось всего десять коек, поскольку это был всего-навсего небольшой бриг[8 - Бриг (англ. brig) – двухмачтовое судно, имеющее от 6 до 24 орудий, с прямым парусным вооружением фок-мачты и грот-мачты, но с одним косым гафельным парусом на гроте – грота-гаф-триселем.] и не было никакой необходимости держать на нем большую команду. Кроме того Джош хотел проверить, что у них хранится в запасных рундуках[9 - Рундук – ящик или ларь, устанавливаемый во внутренних помещениях корабля, для хранения личных вещей команды, экипажа.], невозможно было в такое поверить, чтобы у десяти здоровых мужчин было всего два сундука да один матросский чемодан. Но сейчас ему было не до этого, почувствовав сильный голод, он вернулся на палубу, а оттуда направился в кают-компанию.
За то время, пока он отсутствовал, боцман приказал двум матросам убрать в кают-компании; после чего он выделил каждому из нас по две галеты и стопке рома, а Джошу, когда тот вернулся он выделил такую же порцию. Чуть погодя мы провели что-то вроде совещания, мы были довольны и чувствовали удовлетворение от того, что сегодня сидим в каюте полной провианта и говорим о своем насущном.
При этом, до того как начать совещаться, мы успели покурить наши трубки, дело в том, что боцману удалось найти в капитанской каюте целый ящик табака, и только потом мы приступили к обсуждению той ситуации, в которой оказались.
У нас имелся запас провианта, как расчитал наш боцман, позволяющий прожить, в лучшем случае, около двух месяцев, причем не особенно ограничивая себя в питании; кроме этого, нам нужно было проверить есть ли на бриге вода в бочках, так как в заливе вода была солоноватая и противная, даже в той самой дальней его части, куда мы заходили с моря, стоит сказать, что до сих пор недостатка воды мы не испытывали. Проверить наличие воды боцман поручил Джошу и двум матросам, к тому же он распределил дежурства на камбузе[10 - Камбуз (нидерл. kombuis) – помещение на судне, соответствующим образом оборудованное, и предназначенное для приготовления пищи (кухня). В зависимости от размера судна, размещают в отдельном помещении. Представляет собой выделенный участок большего пространства.] для матросов, на всё то время, пока мы будем находиться на этой посудине. В эту ночь, сказал он, нам можно отдохнуть, поскольку у нас был достаточный запас воды в бочках на шлюпках, с ним мы спокойно могли дожить до следующего дня. Постепенно сумрак надвигающейся ночи стал заполнять каюту, но мы все равно продолжали болтать, наслаждаясь комфоротм и получая удовольствие от хорошего табака, который мы смогли должным образом оценить.
Через какое-то время один из матросов неожиданно прикрикнул на нас, чтобы мы замолчали, и в тоже мгновение мы все опять услышали этот далекий протяжный стон, тот же самый, который мы слышали вечером в первый день. Вспомнив о том, какого страху он на нас навел накануне, мы переглянулись сквозь клубы табачного дыма и сгущающийся сумрак наступающей ночи. За всё то время, пока мы ошарашенно смотрели друг на друга, стон стал еще отчетливей слышен, и, в конце концов, мы словно укунулись в него, – всё было именно так! Казалось, он просачивается прямо через разбитый иллюминатор, как будто какое-то измученное, невидимое существо стоит и плачет на палубе над нашими головами.
Все сидели как завороженные в каюте наполненной этим стоном и никто не мог даже пошевелиться, ни один из нас. Только боцман и Джош поднялись вверх на палубу через люк, чтобы посмотреть, может быть, кого-нибудь смогут заметить, но ничего они не увидели, так и вернулись обратно к нам, решив, что ничего хорошего в этом нет выставляться на обозрение безоружным, какими мы были на тот момент, ведь за исключением матросских ножей[11 - Почему нож матросский? Виной тому скругленный кончик клинка. Если судить по откровениям приключенческих писателей, то это сделано для того, чтобы сделать драки в портовых кабаках менее травматичными.Вот только добиться своей цели горе-реконструкторам не удалось. Обух ножа скруглялся к острию, но какая-никакая заостренная часть оставалась. Можно было вовсе убрать острие, сделав нож моряка чем-то вроде столового – но до такого радикализма корабельное начальство не дошло. А вообще изначально матросский или «морской» нож был сильно похож на финку. Прямое лезвие оканчивалось острием с характерной «щучкой» или же без нее. В первом случае скос обуха иногда затачивался под фальшлезвие, но это – по непроверенным слухам и мемуарам.Настолько старые матросские ножи до нас не дошли. Зато сохранился документ, авторство которого приписывают ни много ни мало – британскому адмиралу Френсису Дрейку. Из него следует, что этот прославленный флибустьер на службе Ее Величества был озабочен драками на кораблях его эскадры. Тогда, в эпоху парусного флота путешествия могли длиться месяцами, и людям бывало трудно уживаться друг с другом в тесном пространстве. Разумеется, тогда еще никто не слышал о тренингах на психологическую совместимость, вроде тех, которые проходят современные космонавты и экипажи подводных лодок. Да и скажи вы сэру Дрейку про подводную лодку – мигом пришлось бы пройти по доске или принять ванну под килем. Во избежание, так сказать, распространения бреда.В общем, товарищ Дрейк ограничился тем, что вооружил корабельного плотника точилом и приказал скруглить обушки матросских ножей. Дескать, пускай бравые морские волки выясняют отношения в благородном боксе. Кстати сказать, морякам, уволившимся со службы по выслуге лет, вручался матросский нож в «первозданном» виде – без отломанного острия.] у нас ничего не было.
Постепенно ночь окутала мраком весь мир, а мы так и сидели в темной каюте. Никто не проронил ни единого слова, лишь только когда огонек вспыхивал в трубке, озаряя лица, можно было понять, что рядом с тобой находится кто-то еще.
Внезапно мы услышали низкое, раскатистое рычание, оно прокатилось по всей этой земле. В ту же секунду стон затих, захлебнувшись в угрюмом, грохочущем шквале, опять всё смолкло и полная тишина воцарилась на какое-то мгновение, а потом опять началось всё сначала, теперь рычание это слышалось ближе и было гораздо отчетливей для слуха. Я вынул трубку изо рта, потому что меня снова охватил неописуемый ужас, я опять вспомнил то сильное чувство тревоги, которое у меня появилось в первую ночь, сейчас вкус табачного дыма не доставлял мне никакого удовольствия. Глухое утробное рычание, словно волной накрыло нас с головой и постепенно смолкло где-то вдали, уступив место напряженной тишине.
Сквозь тягостное безмолвие я услышал голос боцмана, он приказал нам всем быстро перебраться в капитанскую кабину, а после того, как подчинившись его команде, мы перешли туда, он решил задраить люк трюма. Джош тоже пошел с ним, и только вдвоем они сумели закрыть его как надо, хотя попотеть им пришлось изрядно. Когда они вернулись в капитанскую каюту, мы плотно закрыли дверь и задвинули засов, а затем подтащили к ней два рундука, чтобы подпереть ими для надежности. Даже сделав это мы едва могли успокоиться, хотя казалось, что никто ни зверь, ни человек не сможет теперь добраться до нас. Не смотря на это, мы были еще весьма далеки от того, чтобы чувствовать себя в полной безопасности, потому что в том рычании, которое заставляло нас дрожать от страха всю прошлую ночь, было что-то демоническое, и мы не знали порождения каких жутких Сил поджидают нас за пределами нашего укрытия.
Всю эту ночь, также как и вчера, мы слышали рык, иногда казалось, что он совсем рядом – такое невозможно передать словами! Он громыхал чуть ли не над нашими головами, на этот раз он было гораздо громче, чем в прошлый раз. И всю эту ночь я благодарил Господа Бога за то, что он помог нам найти убежище в самом центре этого кошмара.
3. Чудовище, в поисках своей жертвы
Я лежал, лишь временами проваливаясь в сон, также спали и другие наши ребята, по крайней мере, большинство из них. Однако на самом деле получалось так, что я пребывал не то в полусне, не то в полузабытьи, будучи не в состоянии заснуть по-настоящему, и всё из-за этого непрекращающегося рыка, в который мы погружались, окутанные ночной тьмой, причем от этого мне становилась всё страшней и страшней. Вдруг, где-то сразу после полуночи, я услышал звук в кают-компании, сразу за нашей дверью, лишь только я это услышал – в одно мгновение весь сон у меня как рукой сняло. Я сел на своей постели, прислушался и понял, точно, кто-то копошится возле двери в кают-компанию. Поняв что происходит, я тут же встал со своей постели и пошел, осторожно на цыпочках, туда, где спал наш боцман, собираясь его разбудить, если он, конечно, спит. Лишь только я к нему подкрался, он тут же схватил меня за лодыжку и приказал шепотом молчать, потому что он тоже слышал этот странный звук за дверью, похожий на то, будто кто-то чем-то возит по стенам и по полу.
После этого мы вдвоем тихонько подкрались к двери настолько близко, насколько это позволяли рундуки, которыми мы её прижали, и здесь, согнувшись в три погибели, мы стали прислушиваться; правда, ничего не могли понять, что это было, что издавало такие странные звуки. Они не были похожи ни на шарканье ног, ни на топанье, не походили они ни на трепет крыльев летучей мыши, а о них я подумал первым делом, так как слышал слухи о вампирах, появляющихся по ночам в таких зловещих и мрачных местах, не похоже это было и на едва различимый шорох ползущей змеи. Можно сказать, что больше всего это напоминало елозание половой тряпки, когда ей драят палубу, пол в каютах или межпалубные переборки. Нам очень хотелось открыть дверь и посмотреть, что там происходит, чтобы убедиться в правильности своих догадок, но вдруг, совсем неожиданно, хлюпающим мазком что-то волоком прошло снаружи по нашей двери, за которой мы притаились и слушали. От этого звука мы испугавшись отпрянули назад, хотя между нами и тем, что терло по двери и по стенам стояли рундуки, прижатые к толстой двери.
Неожиданно всё стихло, и сколько бы мы не прислушивались, больше мы ничего не слышали. Не смотря на это, до самых первых утренних часов мы все равно не могли спать, всё ломали голову над тем, что бы это могло быть, что шарило в потемках по полу и стенам в кают-компании.
Затем, в свой положенный час наступил новый день и рычание прекратилось, и снова это бесконечное скорбное стенание наполнило наши уши, а потом, наконец, на нас свалилась мертвая тишина, которая здесь обычна в дневные часы, и словно камнем придавила нас.
В наступившей тишине, невероятно измученные и утомленные, мы все-таки заснули. Около семи часов утра боцман разбудил меня, смотрю, а наши ребята открыли дверь кают-компании и уже ходят везде, однако, сколько бы мы с боцманом не искали того, что могло напустить на нас такого страху среди ночи, найти хоть какой-нибудь след нам так и не удалось. В тоже время я сомневаюсь, будет ли правильным сказать, что мы ничего не обнаружили, поскольку в нескольких местах кормовые переборки имели довольно потертый вид, правда, мы точно не знали, были они такими раньше или стали такими после этой ночи.
Боцман велел мне не говорить никому о том, что мы слышали этой ночью, поскольку не было никакой нужды пугать ребят, они и без того были сильно напуганы. Я решил – это мудрое решение и поэтому держал язык за зубами. К тому же я хотел понять, что это было, чего мы так сильно испугались, более того, мне очень хотелось узнать, проявит ли оно себя как-нибудь образом днем. Куда бы я ни пошел, чем бы я не занимался, – я постоянно думал об этом. Почему-то мне казалось, что оно может напасть и уничтожить нас всех.
После завтрака, на который каждый из нас получил свою порцию свиной солонины, стопку рома и галету (к этому времени огонь на камбузе мы уже развели), под чутким руководством боцмана нас ожидали трудовые свершения. Джош и двое матросов проверили бочонки для пресной воды, а остальные занялись люковыми чехлами, так как нужно было узнать, какой груз везут на этом судне. Но увы, к нашему великому разочарованию, мы не нашли ничего! Да и, баки с водой были, считай, пустые, вода стояла в них где-то фута на три от дна.
К этому времени Джош уже открыл одну из бочек, но к великому нашему сожалению вода в ней оказалась, считай, непригодной для питья, потому как запах у неё был затхлый и вкус отвратительный. Тем не менее боцман приказал ему вылить всю воду в ведра, надеясь на то, что постояв на воздухе она станет лучше. Сделать то это он сделал, да только вот, даже простояв всё утро вода от этого особенно лучше не стала.
В сложившейся ситуации, как того и следовало ожидать, мы стали думать о том, где нам найти годную в употребление воду, поскольку с водой у нас начиналась напряженка. При всем при этом, хотя один говорил одно, а другой другое, – никто не смог предложить ничего путного. Лишь только мы закончили с обедом, боцман сразу послал Джоша с двумя матросами вверх по течению, в надежде на то, что на милю выше им попадется более свежая, пригодная для питья вода. Они вернулись незадолго до заката, да еще и без воды, потому что везде она была соленой.
Тогда боцман предвидя то, что, вероятно, нам не удастся найти воду, дал задание матросу, которого он поставил у нас коком, кипятить воду в больших чайниках. Это он приказал, когда почти закончилась вся вода, что у нас была с собой на шлюпках. Над носиком каждого чайника он велел повесить по железному котелку, наполненному холодной водой из бочек, потому что какой бы она теплой и противной не была, она все равно была холодней той, что мы набрали в заливе. Теперь струя пара из каждого чайника натыкалась на охлажденную поверхность железных котелков и посредством этого конденсировалась и стекала в три ведра, стоявшие под ними, на полу в камбузе. При помощи такого способа нам удалось собрать достаточно воды на вечер и до следующего утра. Впрочем, процесс этот был медленным, а нам нужен был более быстрый метод или, в противном случае, мы вынуждены были покинуть это судно в скорости, чего лично я очень даже желал.
