Вместо ответа Лера легко отталкивается от буйка и, вынырнув метров через семь, лёгким кролем устремляется восвояси. Инка не торопясь отправляется следом.
«Как странно, – задумывается она, – я в два раза младше, а рядом с Лерой выгляжу уставшей и ленивой, пугливой и осторожной, короче, консервативной дамочкой. Она такая живая! Как я хотела бы быть похожей на неё!»
Инка тщательно вытирается мягким махровым полотенцем, а Лера, попрыгав на одной ножке для того, чтобы вытекла вода из уха, так и стоит, подставив ладную фигурку палящему солнцу.
«Так кто же из нас больше подросток?» – опять задаётся вопросом Инка.
Обсохнув на солнце, Лера собирает вещи.
– Пошли?
– Может позагораем? – пытается протестовать разомлевшая Инка.
– Не люблю загорать. Это так скучно.
– Вот почему ты совсем белая!
– Ладно, если ты хочешь загорать – оставайся. А я сгоняю за отменным виноградом. Знаю одного местного виноградаря тут неподалеку.
– Нет, так я не согласна. Я с тобой!
Инка забегает переодеться в кабинку. Лера же, как есть, в сыром ещё купальнике забирается за руль.
– Я передумала, – внезапно говорит она. – Поедем лучше за мороженым, как собирались поначалу.
– А куда это?
– В супермаркет. Насколько мне известно – он тут единственный. Там торгуют восхитительным «Макао».
– А что это?
– Прислушайся к тому, что ты говоришь, Инка! «А куда это?», «А что это?» Просто доверься мне и кайфуй! Поняла?
– Я постараюсь, Лера.
– Вот так-то лучше!
Припарковавшись перед супермаркетом, там, где иному водиле показалось бы, что места нет, Лера хитроумно изгибается за рулём и на ней каким-то неуловимым образом оказывается надет её немного помятый костюмчик.
Спустя минуту, ворвавшись сквозь тяжелую распахнушку в прохладное кондиционированное помещение супермаркета, она достаёт из морозильника последнюю килограммовую упаковку грушевого «Макао» и направляется к кассе. Инка по дороге подхватывает бутылку фанты. Лера молча кривится, отбирает у Инки фанту и заменяет её минералкой.
…Впереди, машин через пять, весьма несуетливые люди в оранжевых касках пытаются завернуть огромный панелевоз в узкие ворота. Они то и дело дают отмашку, что-то кричат. Тягач то дёрнется вперед, тут же скрипнув тормозами, то сдаст назад, выпустив сизое вонючее облачко.
Лера выключает зажигание и замечает, что такими темпами они мороженое не довезут.
– А куда теперь мы едем? – к Инке понемногу возвращается её обычное состояние. Она уже почти привыкла к тому, что в её жизни есть эта приятная энергичная женщина, которая всё знает и всё умеет, и, что самое главное – хорошо к ней относится.
– Ну, как куда? К Юре. В Климкину студию.
При этих словах Инка краснеет. Но Лера не смотрит на неё, изучая развитие ситуации впереди. Наконец до неприличия многоколёсный зад панелевоза исчезает в воротах и усталые рабочие замыкают заржавленные, ни разу некрашеные створки. Передние машины трогаются. Лера вжикает стартером и «гольф» продолжает путь. Позади них ещё с десяток авто начинают движение.
– А у вас с Климом есть дети? – спрашивает Инка.
– А как же! Две девчонки, погодки. Двенадцать и одиннадцать лет. Они приедут сюда через недельку.
– Как, сами?
– А что тут такого? Самолетом. Бабушка с дедушкой посадят, папа с мамой встретят. Никаких проблем.
– Скучаешь?
– Пытаюсь. Но разве Климка даст поскучать?
Инка вновь разглядывает сосредоточенно рулящую Леру и к её, уже ставшему привычным, восхищению добавляются новые нотки – уважение к матери двоих детей.
– А когда вы собираетесь обратно?
Лера, не поворачиваясь, пожимает плечами.
– Думаю, недели через три. Это зависит от девчушек. Им в любой момент всё может надоесть.
– Даже море?
– Ну, подумаешь, море! Они такие непоседы!
– Более непоседливые, чем ты сама? – удивлённо интересуется Инка.
– Что? А, да. Конечно, – до Леры не сразу доходит, что её манеры не многим отличаются от подростковых. – А ты когда уезжаешь?
– Через два дня.
– Жаль.
– Думаю, что мне тоже жаль.
Инка представляет, какая скука ожидает её по возвращению в Москву и настроение неизбежно ухудшается.
* * *
Около половины одиннадцатого до Анны начинает доходить, что она обязана заставить себя подняться. Придётся досыпать на пляже, а может и ещё где. Неплохо бы встретить Леру и Клима, но они, вероятно, будут спать до обеда, так как вчера покинули Геворка тоже достаточно поздно. Счастливые люди! Анна глубоко вздыхает. По законам жанра, она не должна давать Валентину повод думать, что прошлялась всю ночь.
«Хорошо же моей Элечке, – вспоминает Анна, – вот уж кто точно может спать до самого вечера и никого не стесняться!»
Валентин тих. Его разбросанные по простыне конечности то и дело попадаются то под ладони, то под коленки. Но он не просыпается. Анна со щёлкой на одном оке сползает с дивана и шарит тапки. Затем подходит к трюмо и сквозь полуоткрытые глаза пытается разглядеть шурум-бурум на голове. Ей долго не поддается наведение резкости. Попытка сосредоточиться приводит к странной тупой рези в глазах. Ба! Она забыла перед сном снять цветные контактные линзы! Скорее, пока не проснулся Валентин!
Анна страшно волнуется. Она боится, что ещё что-то сделала не так. Вхолостую перебирает в памяти всё, что приключилось с ней вчера и её смутная тревога усиливается. Чтобы что-то делать, она решает принять душ. Из горячего крана раздаётся змеиное шипение, но к счастью, из холодного течёт довольно тёплая вода, чтобы под неё залезть. Не вытираясь, Анна цепляет первый попавшийся под руку купальник и залезает в простенькое короткое ситцевое платьице. Производит три движения расчёской, собирает наплечную сумку, состроченную из старых Валькиных джинсов и, наконец, стекает по лестнице на улицу.
Городок живет своей бодрой курортной жизнью. Анна еле переставляет ножки по старинной платановой аллее. Ей так лениво что-либо делать! О чём-либо думать. Прохладный утренний ветерок игриво треплет макушку наскоро успокоенных волос, забирается под подол платья и приятно холодит бёдра. Анна решает присесть на резную скамеечку. Она щурится озорному лучику, нашедшему дорогу сквозь плотную листву, подставляет под него погреться щёчку и тут понимает, что засыпает. Приходится собираться с силами и продолжать путь. Она минует спящее и наглухо закупоренное заведение Геворка и выходит на набережную, весьма мажорную в этот солнечный час.
Старый фотограф предлагает желающим сфотографироваться за пятёрку на фоне моря и деревянной копии парусника в человеческий рост. Анна сдержанно здоровается с ним, так как несколько дней назад воспользовалась его услугами в пику Лере, которая, зарвавшись, охаяла выцветший фотовернисаж, располагающийся на видавшем виды этюднике.
Невдалеке мелко топчется в попытке причалить к пирсу усталый рыболовный бот. Немолодой бородатый моряк в синей беретке и подвёрнутых до колен холщовых штанах ловко принимает конец. Пахнет йодом и свежевыловленной рыбой. Солнечный свет мягок и рассеян, так как над морем висит белёсое марево. Само же море едва подёрнуто рябью и до самого горизонта безупречно бирюзо?во.
Анна проходит до конца пирса, спускается с него на покрытые водорослями хаотично разбросанные камни, служащие волнорезом. Береговая линия города остается где-то позади далеко выдвинутого в море причала. Глухо покрикивают чайки. Внизу что-то ритмично бухает. Невдалеке, напротив, на кончике мола, отдыхает маяк. Анна выныривает из платьица и, выбрав камень поровнее, пристраивается на ворсистых, прогретых солнцем, замшелых водорослях. Почти сразу её одолевает сон.
Через некоторое время ей снится большая шикарная яхта, уносящая её в кругосветку. Широкая медь спины уверенного в себе капитана. Снежная белизна надутых парусов. Она загорает на кокпите и капитан, изредка оглядываясь на её, идеализированную сном, фигурку, медовым голосом замечает:
– Девушка, так можно и сгореть.
Анна против воли просыпается. Невдалеке от неё на соседнем камне сидит на корточках загорелый молодой человек в шортах и тельняшке. В руке у него уже сложенный, но пока не зачехлённый спиннинг. Смутившись, Анна принимает сидячее положение.
– Да вы не бойтесь меня. Я не кусаюсь.
– Я и не боюсь.
– Я был тут, рыбачил. А тут вы пришли.
– Я не заметила вас.
– Я понял. Но вот уже полчаса, как вы не меняете положения, и я подумал, что…
– Я заснула.
– Ну, вот видите! А под солнцем ни в коем случае нельзя спать.
– Я не знала. Спасибо, что разбудили меня.
– Меня зовут Тимур.
– Ещё раз спасибо вам, Тимур.
Возникает традиционная неловкая пауза. Анна вроде бы поставила точку, но молодой человек не уходит. Напротив, он меняет позу и удобнее располагается на камне, как и Анна, сидя с упором на левую руку.
– А как ваше имя?
– Анна.
– Очень красивое имя. Благородное.
Говорить не о чём. Чувствуется, что Тимур не искушён в беседах с незнакомками. Анна замечает на горизонте ярко-белый борт большого пассажирского теплохода. Молодой человек прослеживает её взгляд и говорит, что это «Шевченко».
– Идёт из Одессы в Батуми, через Сочи.
– Вы все корабли знаете? – интересуется Анна.
– Я в мореходке учился. В Новороссийске.
– А сам местный?
– Не совсем. Я из Краснодара.
– Так это недалеко.
– Да. Но это другой мир.
– Сам из казаков, наверное?
– Не без того, – улыбается Тимур.
Беседу опять тормозит неловкий антракт. Тимур поглаживает зелёный мох, щурит на солнце и, наконец, произносит?
– А у меня тут лодка есть. Хотите – на лодке, да в открытое море?
– А это не опасно?
– С чего вы взяли?
– Ну, вдруг шторм?
– Сегодня скорее море превратится в кисель, чем заштормит.
– Вам виднее, вы – профессионал.
– Ну, так как?
Анна с минуту размышляет, ковыряя пальцем беззащитную зелёную подстилку. Дел конечно никаких. Приглашение заманчиво. Но, согласиться на него – значит подписаться на некое недвусмысленное продолжение. А с другой стороны, чего ей стесняться-то? Да и Тимур – симпатичный и застенчивый, такие ей по душе.
– Поплыли, – тихо соглашается она.
Тимур подхватывает сумку и комок одежды, подаёт Анне руку и проводит её по другую сторону волнореза, где, уютно вписавшись между камней, вяло покачивается обыкновенная лодка с уключинами и четырьмя узкими скамеечками, соединяющими пошарпанные борта. Тимур помогает Анне устроиться и, отвязав лодку от одинокой петельки панельного настила пирса, запрыгивает сам. Уже на ходу он прилаживает вёсла и, не торопясь, выгребает прочь из акватории порта.
– Сколько тебе лет? – спрашивает она, когда молчание становится невыносимым.
– Двадцать три, – отвечает Тимур, разглядывая Анну намного ближе, чем раньше и не решаясь задать ответный вопрос. – Постараюсь угадать, сколько вам. Двадцать шесть?
– Будь осторожен, Тимур. Возраст женщины – такая же её тайна, как и прелести.
Тимур краснеет. Анна протягивает руку и треплет его жесткий русый вихор.
– Тридцатник мне, чудак, – неожиданно для самой себя, в каком-то эйфорическом порыве восклицает она и добавляет, – А у тебя есть что-нибудь попить?
Тимур бросает весла, достает из-под скамейки, на которой сидит, маленький рюкзак и извлекает чебурашку «Пепси».
– Пьёте такое?
– А почему нет? Что ж я, не человек?
Тимур ловко сбрасывает пробку об уключину. Анна делает два маленьких глотка и отдаёт бутылку. Она уютно пристраивается в щель между сходящимися досками бортов.
