– То, что ты любуешься гармоничными формами – это нормально, – продолжает он, теребя бороду. – Знак формы! Ты наблюдаешь, как они поводят узкими бедрами в танце, как изломанно движется их острое плечико и острый локоток. Тебе особенно сладко в те редкие моменты, когда из-под короткой, в мелкую оборочку, юбки выскальзывает тёмный кружевной ободок чулок. Тебе хочется провести ладонью по этой ножке, погладить колено и исследовать рисунок кружев – это просто здо?рово.
– Красиво излагаешь, чертёнок!
– Спасибо. Так вот, а слыхал ли ты о таком понятии: «мой тип женщины»?
– Брось. Говори прямо.
– Куда уж прямее, – Юра завёлся не на шутку. – Если слыха?л, то не забывай, что на создание свойственного тебе типажа влияет не только то, что ты видишь, хотя это, конечно же, сильнейшее первоначальное раздражение.
– А в твою теорию не входят практические опыты с раздражением? Я готов пораздражаться.
– Кончай подкалывать. Я серьёзные вещи тебе говорю.
– Да что ты, Юра, это я так, привношу юмористический элемент. Продолжай!
– То-то! Любовь глазами и любовь, к примеру, объятиями – две совершенно разные вещи. Так же как любовь ушами или, допустим, носом. Для меня, к слову, именно запах женщины, порой играет решающую роль. Причем в почёте естественные, секреторные генетические ароматы, сравнимые с запахом ветра, прибоя, теплой земли, прибитой дождём пыли, шелестящей зелени. Конечно, теперь редкая женщина не глушит их бытовой химией. Но естественный запах есть у каждой!
– Да, я это замечал…
– Тактильная любовь особенно остра. Здесь важно качество кожи, особые свойства волосиков, жирок, определяющий мягкость, читай, податливость форм, гармония выдающихся косточек, ну и, наконец, самое важное – анатомическое соответствие. Именно оно определяет комфорт в интимных отношениях! Для меня, например, важно, чтобы мои объятия были сомкнуты, но обязательно наполнены. Чтобы грудь полностью помещалась в ладонь и была не твердой, но и не мягкой как кисель. Чтобы острые косточки бёдер вписывались в мягкие ложбинки внутри моих ответных косточек. А также многое, порой неуловимое, другое, что превращает в мою именно эту женщину, а не какую-то другую. Кроме того, очень важна теплопроводность…
– Так вот зачем изучают в школе законы термодинамики!
– Смейся-смейся. Распределение телесного тепла действительно играет огромную роль. У кого-то постоянно холодны кисти рук, а у кого-то кончик носа… У иных – постоянно влажные руки. Да и вообще, это величайшая наука – уметь пользоваться контрастом холода и тепла для управления возбуждением! Но даже не это самое главное!
– Опа! Что же может быть главнее самых главных слов? – вновь иронизирует Роман.
– Болевой порог!
– Это ещё к чему? Мы что, приёмчики собираемся отрабатывать?
– Допустим, ты верзила. Она – нежнейшее существо. Ты будешь постоянно делать ей больно, оставлять синяки, просто коснувшись её. В свою очередь, её нежные касания ты не почувствуешь вообще. Другая крайность – ты нежен и деликатен. Она же хочет, чтобы её кусали и сжимали не по-детски. И сама будет кусаться и царапаться. Твои нежные поглаживания будут для неё невыносимо скучны.
– Ты меня загрузил. Если я ещё в состоянии что-нибудь понимать, найти свою женщину – чертовски сложная задача!
– Да! Именно, чертовски!
– И, по-твоему, выходит, что и пытаться не стоит?
– О! Как будто и не было выпито литра мартини! В самую точку!
– Не по душе мне твоя точка зрения, – задумчиво произносит Роман. – Наверное, быть умным – это чертовски скучно…
– Опять ты прав. Именно чертовски! – иронично соглашается Юрий.
– Так что ж, ты теперь сидишь и ждёшь, когда станешь импотентом?
– Ну! Зачем так уж сгущать краски! – бородач внезапно оживляется и озорно подмигивает. – Ведь на свете существует ещё и свободная любовь!
– А это что такое? – спрашивает окончательно озадаченный Роман.
– Это когда посылаешь к едрене фене всё то, о чём я тебе твержу, и крутишь любовь со всем доступным из того, что движется.
– Ха! Ну, ты и хитёр, старина! Уморил до смерти!
Мужчины дают волю здоровому смеху и, заметно порозовевшие, решают, что уже пора расходиться. Юрий упаковывает в кейс свою потрёпанную старенькую Ямаху DX7, Роман тем временем помогает ему, сматывая провода. Защёлкнув замки, бородач внезапно выпускает на волю заговорщицкую улыбку и, придвинувшись к другу, тихо произносит:
– Если хочешь испытать настоящее приключение, заходи завтра ко мне домой часиков в шесть вечера.
– Так уж и настоящее?
– Рядом с ним шашни с Кариной покажутся тебе потерянным временем.
– Заинтриговал! Обязательно приду. А, кстати, куда?
– Ну да, ты ведь ни разу ещё у меня не был!
– Мы с тобой с тех пор как у Геворка познакомились, только здесь и общаемся.
– Запомни: улица Шаумяна, это за переговорным пунктом, дом двенадцать. Если забудешь номер дома, спроси любого, тебе подскажут.
– Да я и так запомню.
– Ну, бывай!
– Пока. До завтра.
2
В шесть минут одиннадцатого к воротам пансионата «Горный приют» подруливает вполне приличный ещё коралловый «гольф» второго, квадратного поколения на питерских номерах. Распахивается водительская дверца, и острый каблучок изысканной ножки касается выгоревшего растрескавшегося асфальта, местами пробитого южной флорой. Лера проходит во внутренний дворик пансионата и замечает порхающую навстречу Инку.
– Здравствуйте! Я догадалась, что это вы. Автомобили редко сюда доезжают.
– Да, дорога не из лучших…
– Где же Клим?
– Сказал, что приготовит нам сюрприз. Но, скорее всего, просто отсыпается! Он – любитель.
– Не знаю почему, но я рада, что приехали именно вы.
– Спасибо. Возможно, вам здесь не хватает подруги?
– Думаю, что мне вообще её не хватает. По жизни, – не задумываясь ни на секунду, отзывается Инка.
Лера внимательно разглядывает собеседницу и дотрагивается до кончиков её темно-каштановых волос.
– Ладно. Ещё есть время сплавать до буйков и съесть по порции мороженого. Ты готова?
– Всё, что мне сегодня может понадобиться – в этом пакете, – Инка приподнимает объемный целлофановый кулёк с рекламой Филипс.
– Тогда по ко?ням!
Кулёк пристраивается на заднее сиденье, Инка с интересом осматривается на новом месте, а Лера, коротко скрежетнув стартером, включает автомат в положение «драйв». Впереди развёртывается серпантин горной дороги, увитой буйной растительностью.
– Инка, как тебя угораздило забраться в это странное место?
– Почему странное?
– Вне города. Море далеко. Захочешь – не доедешь! Да мало ли ещё почему странное? Вокруг чащи.. Лешие, наверное, бродят…
– Всё это так, но я горы люблю. Правда больше смотреть на них… А вообще, у меня двоюродная тётка работает здесь в библиотеке и я с детства тут бываю.
– Почему же ты не у неё живешь?
– На квартире? Это исключено. Я не лажу с её вторым мужем. Старику шестьдесят три, язва та ещё. Не пойму, зачем он ей?
– А сколько твоей тёте?
– Пятьдесят два.
Лера задумчиво прописывает поворот и медленно произносит:
– Милая девочка! Не дай бог, чтобы тебе в таком возрасте пришлось решать личные проблемы…
Тема иссякает.
Дорога спускается в узенькую вертлявую долину пересохшей по случаю начала августа речушки, и вскоре попадаются первые частные домики. «Гольф» минует автостанцию, пересекает центральную площадь, углубляется в жилые кварталы пятиэтажек, потом долго едет вдоль железной дороги. Автостоянка загородного пляжа, как всегда в этот час, переполнена. Приходится оставлять машину на дороге, в обществе авто, чьи хозяева предпочитают по утрам отсыпаться.
Инка забегает кабинку для переодевания и появляется оттуда в экономичном бикини желто-зелёной расцветки. Лера скидывает светло-серый дорожный костюмчик без рукавов, в котором вела машину, и остается в белом, со стальным отливом, спортивном монокини «Арена» с ромбиками вдоль тела.
Море лениво плещется о золотистую гальку. Вода прозрачна и бодряща. Лера, по-мужски, не задерживаясь на мелководье, погружается с головой и выныривает не менее, чем через полминуты. Инка, восхищённо глядит на свою новую знакомую. И, тем не менее, не решается последовать её примеру, заходит в воду медленно и боязливо. Она догоняет Леру только почти у самого буйка. Здесь вода кристально чиста и видно дно, колеблющееся под мармеладом солёной воды на неизвестной глубине. Инка медленно дрейфует, держась руками за буёк. Лера, запрокинув голову навстречу солнечному свету, лениво колышется на воде крестиком, поддерживая себя на плаву без единого движения. Её соломенные волосы веером рассыпаются вокруг головы. Спустя несколько минут она грациозно переворачивается и, гибко уйдя под воду, всплывает точно рядом с Инкой. Теперь они обе держатся за тяжёлый неповоротливый стальной буй.
– Расскажи мне, Инка, откуда ты, чем занимаешься?
– Я из Москвы. Перешла на третий курс архитектурного. Вот собственно и всё. Лучше вы, Лера, расскажите мне что-нибудь про вас с Климом.
– В следующий раз обращайся ко мне на «ты». Обожаю фамильярничать.
– Хорошо.
– Ну что тебе рассказать? На самом деле, моя история ненамного длиннее твоей. Сама я ленинградка. Но училась в Москве, в Первом Медицинском.
– А разве в Питере нет медвуза?
– Да есть, конечно. Это, знаешь, время такое было, считалось модным куда-то уехать от родителей, самостоятельно выстраивать свою взрослую жизнь… Бред, конечно. Спасибо папе с мамой, есть у меня всё-таки голова на плечах, не то наломала бы дров. Ты наслышана, должно быть, какова житуха в общежитиях?
– Не без этого… А с Климом ты познакомилась, когда он тебя в павильон приглашал?
– В смысле, в студию?
– Ну да.
– Нет, что ты! Он тогда конечно уже фотографировал, но всё больше детские садики. Ну свадьбы ещё… А познакомились мы с ним на процедурах.
– На каких таких процедурах?
– Мы же с ним ещё и спортсмены.
– Вот как? Ты, наверное, плавала?
– В самую точку. Первый разряд. Можно было и лучше выступить – да некогда было тренироваться, теперь же жалко, что так сложилось. Упустила своё время…
– А Клим?
– О! Он мастер спорта по прыжкам с шестом. Я так и не смогла понять, как он это делает… Бежит-бежит и хоп! Уже на пятиметровой высоте…Так вот, умудрились мы с ним как-то раз одновременно травмироваться. Прописали нам по десять сеансов электрофореза с новокаином через день, а тут ещё совпадение, что удобно нам было ходить в одинаковое время. То он после меня, то я в очереди за ним. Стали здороваться, а раз, наверное, на шестой не выдержали – познакомились. С тех пор он меня всё время без очереди пропускал. Смешно было. Дай, говорит, телефончик. Нет у меня, отвечаю. Ну, тогда адрес. Несколько месяцев встречались, а он всё не верил, что в общаге живу. Думал, что подкалываю. А как убедился, так сразу замуж позвал. Негоже, говорит, такой видной девушке в клоповнике прозябать.
Инка с каким-то новым чувством разглядывает эту неординарную женщину, всё больше проникаясь к ней симпатией.
– Жили у Климкиных родителей. А потом в Ленинграде умерла моя бабушка и оставила мне свою старинную квартиру на Съездовской линии. Мы сначала хотели обменять её на Москву, но потом как-то сложилось, что решили насовсем перебраться в Питер. Клим и вырос то профессионально уже после переезда…
– А ты сейчас чем занимаешься?
– Я-то? Да, в общем, ничем. Правда, раньше работала. Анестезиологом на станции скорой помощи. Сумасшедшее было время. Не высыпалась годами. Клим еле уговорил меня бросить всё это. А теперь так… Его личный секретарь, визажист, ну может быть ещё и менеджер. Переписываюсь по электронной почте с заказчиками. Договариваюсь, улаживаю, торгуюсь. Клим печатается только в Европе. Вот, второй язык пришлось выучить: итальянский.
– Интересно вы с Климом живёте…
– Это правда, – Лера откидывает со лба волосы и разглядывают поникшую Инку. – Выше нос! Я не давала повода портить себе настроение.
– Да. Конечно. А я вот в последнее время как-то неуютно себя чувствую.
– А что такое, Инка?
– Не отпускает ощущение того, что жизнь так складывается, будто я жду чего-то. Словно всё уже расписано и мне остаётся только притягиваться и отталкиваться. Даже психовать стала частенько…
– По тебе незаметно. Зачем тебе изводить себя?
– Просто ты, Лера, не обижайся, конечно, задавила меня своей личностью… Вот с тобой я и не такая, как на самом деле.
– Чепуха, не напрягайся!
– Попробую. Поплыли к берегу?
