Рабила неоднократно ловил себя на подобных мыслях. И его удивляло то, что он ощущал в них крамолу. Откуда в его душе возникали страх и подозрительность, он понятия не имел. С недавних пор появление подобных домыслов он стал приписывать маразму своего преклонного возраста и усталости, которая с каждым годом становилась все более ощутимой. В свои неполные пятьдесят Рабила из прожитых лет старался помнить только хорошее. Даже свою первую жену, женщину алчную и беспринципную, проститутку по профессии и по сути своей, которую он, будучи простым сотрудником частного сыскного агентства, подобрал на улице в семнадцатилетнем возрасте, и которая захапала после развода с ним львиную долю капитала, завещанного ему почившими родителями, Рабила вспоминал с горькой улыбкой на губах, без злобы и отвращения. Он искренне жалел её всегда, понимая, что она глубоко несчастлива в своём извращённом подходе к жизни. Что как бы не складывалась её судьба, всё равно этой женщине было суждено закончить жизненный путь на мусорной свалке за городской чертой. Он в этом не сомневался и тогда, и сейчас, хотя и пребывал в полном неведении о том, как она прожила все эти годы.
От второго брака с женщиной покладистой и тихой у полковника остался сын. И на этот раз Рабилу бросила жена, прожив с ним в мире и согласии без малого тридцать лет. Как оказалось, она страдала от постоянных разлук с мужем, когда тот уезжал в длительные командировки. Полковник же, скрывая от неё специфические особенности своей работы, допускал непозволительную ошибку. Эту женщину волновали только семейные проблемы. Она долгое время с трепетной любовью созидала домашний очаг, без устали заботясь о комфорте и уюте в их двухэтажном доме. И Рабиле это нравилось. Но он молчал о своих чувствах, и молчал вообще, будучи врождённо неразговорчивым. Со стороны же казалось, что Рабила умышленно занял позицию постороннего наблюдателя за собственным счастьем в личной жизни. И, в конце концов, произошло то, что должно было произойти уже давно. Как только сыну исполнилось двадцать лет, эта женщина со слезами на глазах заявила полковнику: «Ты молчишь всю жизнь! Я ничего не знаю о тебе. Ты ни разу не признался в любви ко мне, и я всё время была одна и в радости, и в горе. Как вышло так, что мы поженились – одному Богу известно! Теперь же, когда сын повзрослел и не нуждается в нашей опеке, я ухожу от тебя! И меня абсолютно не интересует, какого чёрта ты так часто и подолгу пропадаешь в командировках, и командировки ли это, вообще! Прощай!»
Она ушла, не позволив Рабиле вставить хотя бы слово в своё оправдание. Она уехала в родительский дом, который где-то на северо-востоке страны пустовал долгие годы. И тогда полковник с удивлением для себя обнаружил, что ни разу там не был, никогда не виделся с родителями своей супруги и ничего не знает о её жизни до замужества. Именно тогда он назвал себя «большой свиньёй» и попытался вернуть жену. Но было уже поздно. О своём патологическом безразличии и столь же беспробудном свинстве по отношению к близким теперь ему довелось услышать из уст собственной супруги. Он так и уехал от неё ни с чем.
А через некоторое время полковник понял, что остался совершенно один. Его сын, узнав о разводе родителей, сразу же перебрался в общежитие студенческого городка к своим друзьям – сокурсникам. С тех пор Рабила виделся с ним не больше одного раза в месяц.
Сын не питал к нему родственных чувств, ибо с детства привык воспринимать своего отца как нечто изредка появляющееся в его жизни. И более того, являлся убеждённым пацифистом, считая, что за то дерьмо, в котором по уши увязло общество, должны нести ответственность правительство и военные. Поэтому, его в буквальном смысле мутило от отца, и он рад был бы совершенно забыть о нём. Но отсутствие собственных денег заставляло его каждую последнюю субботу месяца приходить в родительский дом.
Рабила же, боясь потерять то последнее, что осталось у него от семейной жизни, давал ему деньги. Их короткие встречи постоянно заканчивались скандалами, которые провоцировал сын. Он буквально с порога принимался осыпать упрёками отца, обвиняя его во всех смертных грехах. Как правило, его доводов хватало максимум на полчаса. Затем, он посылал Рабилу в задницу, клянясь в том, что лучше сожрёт кактус, и это ему будет приятнее, чем общение со своими родными. И уходил, не забывая прихватить с гостиного стола отцовские деньги.
В очередной раз, проглотив горькую обиду, полковник прощал возлюбленное чадо, и изо дня в день ожидал новой встречи с ним. Он надеялся, что со временем всё изменится к лучшему. Но этого не происходило. Тогда Рабила смирился со своей участью. Он стал пересылать деньги почтой, избегая новых встреч с сыном, тем самым, не желая усугублять с ним конфликт. Супруга же отреагировала на такое поведение своего мужа длинным письмом, в котором самыми приличными словами были междометия. Читая его, полковник пару раз утёр со щеки горькую слезу разочарования, но, тем не менее, в итоге обвинил себя в происходящем.
После тяжких раздумий в течение ночи он пришёл к выводу, что только работа способна излечить его от душевной травмы. Утром следующего дня Рабила явился к шефу и стал ходатайствовать о поручении ему нового дела. К своему великому удивлению, он сразу же получил на руки досье под грифом «Совершенно секретно». Оно содержало информацию о профессоре Дворецки. И с тех пор Рабила увяз в этом досье по самую макушку. Дело оказалось столь же сложным и неприятным, как и его семейная жизнь.
***
К тому моменту, когда они с шефом отправились в клинику Центра, для Рабилы дело профессора представлялось параноидальным наваждением, изнуряющей погоней за чёрной кошкой в тёмной комнате. Только теперь, после шестимесячной кропотливой работы в сети, расставленные им по всей стране, наконец-то попало неоспоримое свидетельство того, что профессор не канул в лета и его эксперименты не являются мифом. Полковник Рабила следовал за шефом по бесконечному, гулкому коридору и надеялся, что шеф вскоре по достоинству оценит его оперативность и усердие.
Когда они вошли в лоснящееся от белизны отделение реанимации их попросили надеть халаты и ни к чему не прикасаться. Реанимационное отделение скорее напоминало каменный ящик с аппаратурой, чем медицинское помещение. В нём находилось несколько человек, которые суетились вокруг операционного стола. К шефу подошёл мужчина средних лет. Это был заведующий клиникой. Он с сожалением развёл руками и сказал:
– Положение удручающее, – и указав взглядом на существо, лежащее на операционном столе, добавил: – Очень похоже на сердечный приступ, но мы делаем всё от нас зависящее.
Шефа свело от отвращения. Тело огромного детины стало медленно расползаться. Татуировка на его груди безобразно растянулась, искажаясь, и через минуту от человеческих форм осталась лишь масса из дряблых мышечных волокон и обрюзгшей кожи. Датчик загудел, и по экрану поползла прямая линия. Заведующий долго смотрел на неё, а затем тихо проговорил:
– Всё, с ним всё кончено.
Полковник чуть заметно покосился на шефа. Тот внешне оставался спокоен, но Рабила знал, чем ему грозит столь углублённое спокойствие начальника.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69205819&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
