– Ну, – сказал он наконец, – мы, конечно, не можем провести здесь ночь, и если мистер Вэнс должен остаться, я полагаю, так и надо сделать. Но я не хочу рисковать, оставляя вас, доктор. Ему придется остаться одному. Держись, парень.
Дешон выглядел обеспокоенным, но он позволил себе зайти слишком далеко для отступления и понимал безнадежность протеста.
Неохотно он отошел к остальным, но, оглянувшись, когда они вышли на улицу, увидел, как двое островитян подняли его друга и понесли обратно во дворец.
Глава 5. Зелка
Лейтенанта расположили в небольшой комнате, выходящей на одну из галерей, окружавших двор дома Совита. Его апартаменты были обставлены с большим вкусом, не говоря уже о роскоши. Небольшая кушетка была покрыта бархатной тканью красного цвета. Стены с драпировкой такого же цвета, а на полу лежали циновки. Окон не было, и вентиляция осуществлялась через ряд маленьких квадратных отверстий под потолком, которые можно было закрыть только короткой занавеской на стержне. Металлическая лампа в углу освещала все мягким, насыщенным светом.
Едва Вэнс был уложен носильщиками на кушетку, как вошел сам Совит в сопровождении нескольких вельмож и одного священника.
– Я привел к вам одного из наших лекарей, – объяснил хозяин, одновременно указывая на священника. – Он искусен и осмотрит и вылечит твою рану.
– Я не могу выразить вам свою благодарность, – ответил Вэнс с некоторым смущением, которое он не смог скрыть. Он чувствовал, что глаза священника читают его, и что он должен избавиться от услуг этого человека или подвергнется очень серьезному риску, что его уловка будет раскрыта.
– Конечно, вы меня поймете, – продолжал он после минутного колебания, – когда я скажу, что мы привыкли к методам лечения только наших собственных врачей. Кроме того, я не думаю, что рана серьезная, – добавил он, заметив выражение удивления на лице советника. – Через день или около того я буду в порядке и, на самом деле, сейчас боль уже уменьшилась. Отдых – это все, что нужно, и я не буду просить у вас большего, чем это и немного еды.
– Как пожелаешь, – ответил другой, бесстрастным тоном, – Мои женщины будут присматривать за тобой и обеспечивать твои потребности.
Он повернулся и вышел вместе со своими помощниками, причем жрец-лекарь ушел последним.
Когда последний уходил, он бросил на Вэнса взгляд, который, конечно, совсем не был дружелюбным, и который заставил американца горячо поздравить себя с тем, что он вырвался из этих рук. Его размышления, однако, отнюдь не были хвалебными его самообладанию.
– Я все это ужасно запутал, – размышлял он. – Интересно, сколько из этих людей мне не доверяют? Я думаю, что все.
Затем он попытался спокойно вспомнить события последних двух дней со всем их удивительным содержанием. Какой безумной была эта его последняя затея! Чего он мог добиться? Чего он хотел добиться?
Его размышления были прерваны тихими шагами в коридоре. Затем женский голос спросил, может ли его обладательница подать незнакомцу еду и питье. Сердце Вэнса ёкнуло при этих словах, но через мгновение так же быстро утихло, когда, прежде чем он успел достаточно собраться с мыслями, чтобы ответить, в комнату вошли две девушки.
Они были, несомненно, красивы, но не той красотой, о которой он мечтал, и он наблюдал за ними, пока они придвигали к его кушетке маленький столик и накрывали на него трапезу из фруктов, козьего молока, хлеба и чего-то вроде чизкейка. Та, что заговорила, больше не обращалась к нему, вероятно, полагая, что, судя по тому, что он не ответил, он не понимает их речи, но время от времени обе смотрели на больного глазами, в которых любопытство и интерес смешивались с робостью. Наконец младшая заговорила со своей спутницей тихим голосом:
– Это не тот незнакомец, которого, как ты полагала, наша госпожа была рада увидеть. Тот переводил для них, а этот человек не понял моих слов.
– Очень может быть, что и нет, – коротко ответила вторая, – но о таких вещах не тебе болтать.
Одна мысль за другой проносились в голове лейтенанта. Эти девушки скоро уйдут. Он должен устроить встречу со своей дамой с балкона, хотя бы на несколько мгновений, и все же, мог ли он им доверять? Разве даже раскрытие того факта, что он понимает их язык, не поставило бы его в невыгодное положение после того, как они говорили так свободно, как раньше?
– Тебе лучше расправить эту ткань, – сказала старшая из них. – Возможно, леди Зелка придет посмотреть, хорошо ли мы ему послужили, и ты будешь наказана.
Вэнс почувствовал, как его лицо покраснело и вновь побледнело. Она придет, придет навестить его. Он должен увидеть ее снова и поговорить с ней. В этот момент, словно для того, чтобы слова не пропали даром, из коридора послышался шорох одежды, и в дверях перед ним предстала настоящая принцесса его мечты. Белая туника с открытыми рукавами, подпоясанная в талии золотым поясом и украшенная тут и там диковинными драгоценностями, ниспадала к ее ногам, а длинная мантия, подвешенная к брошам на плечах и перехваченная на талии, висела на ней изящными складками. Ее лицо было еще прекраснее, чем тогда, когда Вэнс видел его сквозь занавески. После минутного колебания она шагнула вперед в комнату.
Служанки и еще двое, сопровождавшие ее, стояли со склоненными головами и скрещенными на груди руками.
Что касается американца, то с того момента, как она вошла, его глаза были бессильны отвести взгляд, но девушка, казалось, не замечала горячности его взгляда. Она подошла к кушетке и встретила его взгляд, в котором сочувствие и интерес смешивались с детской откровенностью.
– Вам очень больно? Вам оказали хорошую помощь? – спросила она.
Вэнс быстро принял решение.
– Мне совсем не больно, – ответил он низким шепотом. – Я хотел увидеть вас снова. Простите ли вы меня за то, что я сказал правду?
Она отпрянула назад. К счастью, никто из служанок не мог уловить его слов, но те две, что говорили так свободно, увидели, что он ответил их хозяйке, и сразу же впали в явное замешательство и отчаяние при воспоминании о своей неосмотрительности. Вэнс почувствовал, что должен рассеять любую возможную враждебность с их стороны, и добавил:
– Обо мне заботились лучше, чем я смел ждать, а ваши горничные столь же добры, сколь и красивы.
Теперь она встретила его взгляд с выражением глубокой и серьезной задумчивости, а на ее щеках расцвел, потускнел и снова расцвел цвет. Затем, с легким налетом властности, смешанной со смущением, она повернулась к слугам.
– Удалитесь в мои комнаты и ждите меня там, – сказала она.
Женщины склонили головы и удалились, но на их лицах не было заметно удивления. Когда они ушли, их хозяйка подошла к Вэнсу и спросила:
– Зачем вы хотели меня увидеть?
Если у него и были какие-то сомнения в своих чувствах, то они давно рассеялись. Время и слова были очень ценны, и о риске не стоило и думать.
– Потому что я люблю вас, – ответил он.
Она снова отпрянула назад с изумленным видом.
– О, нет, нет! – пробормотала она. – Это невозможно. Вы не понимаете. Вы не можете.
Вэнс поднялся с дивана, не обращая внимания на возможность быть остановленным. Он подошел к ней и взял ее за руки.
– Что невозможно? И почему я не могу любить вас? – сказал он. – Вы не из тех, кого трудно любить, и ведь вы не жена другого мужчины?
Она покачала головой, и в ее глазах появилось выражение некого ужаса.
– Разве ты не знаешь, что я дочь Совита? – ответила она.
Вэнса встревожили ее слова, хотя он уже был уверен в ее происхождении и не учитывал этого в своих расчетах. Вряд ли это могло не осложнить задачу, но мысль о полном провале он с самого начала решительно выбросил из головы.
– Я знаю, что поступаю очень самонадеянно, – сказал он, – но я люблю вас, и ваш отец отдаст вас мне. Я не без чина в своей стране – стране столь обширной, что многие тысячи островов, подобных этому, могут быть заключены в ее пределы, и где поток мужчин и женщин в сотне городов течет туда и сюда, как пенные брызги в прибое.
Это старая поговорка, в которой не может быть никаких сомнений, что языки всегда должны преподавать хорошенькие женщины, которые не понимают ни одного языка, кроме того, который им предстоит выучить. Вэнс чувствовал, что мог бы говорить бесконечно долго в этом духе. Слова больше не замирали, но выражение, медленно проступившее на ее лице, остановило его речь, как внезапный холод. Это был тот же взгляд необъяснимой печали, который он видел сквозь занавески галереи. Она сделала жест головой, как бы прося его замолчать; затем, отняв свои руки от его, где они покоились в кажущейся бессознательности, она отступила назад. Его охватило предчувствие зла, такое, какое иногда посещает сердца людей, предупреждая их о приближающейся беде. Дважды она пыталась заговорить, и наконец ее слова прозвучали с невероятной силой.
– Не мечтайте о таких вещах, – сказала она. – Я уверяю вас – то, о чем вы говорите, совершенно немыслимо и невозможно.
И тут он начал понимать, насколько абсурдно неожиданным было его заявление.
– Не поймите меня неправильно, – умолял он. – Я не должен был говорить с вами так, как говорил. Я не могу надеяться, что в вашем сердце сейчас есть такая любовь, как в моем, но, помните, я остался только для того, чтобы увидеть вас, и я знал, что если эта возможность будет упущена, то я никогда не смогу завоевать другую. Вы же простите меня за то, что я так внезапно обратился к вам, не правда ли? Я чувствовал, что должен вам это был сказать.
Стройная фигура девушки, казалось, была взволнована каким-то глубоким чувством.
– Выслушайте меня, к какому бы народу вы не принадлежали, – сказала она, – чтобы вы знали, что меня сдерживает не удивление или глупая стыдливость, что я могу быть такой же откровенной, как вы, когда этого требует мое сердце. Я, Зелка, дочь Меррака Совита, люблю тебя, и все же я говорю, что ты должен вычеркнуть меня из своей души. Есть причины, которые я не могу даже назвать, и которые сделают твой поступок твоей погибелью.
Пока она говорила, Вэнс шагнул к ней и притянул ее к себе.
– Неужели вы думаете, – сказал он, – что любящие люди отказываются от тех, кого они любят, и кто любит их, из-за какой-то небольшой опасности? Я отведу тебя на наш корабль, и нет на этом острове силы, способной оторвать тебя от меня.
До их слуха донесся шум на галерее. Она подняла руки и, быстро опустив его голову, поцеловала его. Затем она бросилась прочь.
– Ты никогда больше не должен вспоминать о том, что произошло сегодня, – сказала она низким, печальным шепотом.
Она ушла, и в следующий момент в дверном проеме показался священник-лекарь. На его лице появилась сардоническая улыбка, когда он увидел больного, стоящего прямо посреди комнаты, но его голос был надменно мягким и почтительным, когда он сказал:
– Совит велел мне снова навестить вас, но я вижу, что ваша нога уже не нуждается в моем уходе. Я доложу ему, что вам стало лучше.
Когда он повернулся, чтобы уйти, Вэнс шагнул вперед, не забывая болезненно прихрамывать. Он почувствовал сильный порыв повалить своего непрошеного гостя на землю, поспешить за Зелкой и вместе с ней помчаться к берегу, но абсурдность такого безумного поступка была слишком очевидна даже для влюбленного, чтобы долго носить эту мысль в голове.
– Передайте и Совиту, – сказал он с жестокостью, – что я желаю его аудиенции утром – на рассвете, если он захочет.
Священник наклонил голову, все с той же тревожной улыбкой, в которой смешались хитрость и злоба, и удалился, а Вэнс, снова не обращая внимания на свою притворную хромоту, принялся расхаживать по узкой комнате. Сон, как бы он ни был ему необходим, казался невозможным, а тут еще он почувствовал, что на него действуют такие силы, которые могут сделать небезопасным даже одно мгновение забвения. Уже почти наступило утро, когда природа неодолимо заявила о своих правах, и он закрыл глаза, чтобы в течение короткого часа подготовиться к тому, что, как он решил, должно стать днем борьбы с противостоящими ему силами.
Глава 6. Ароо
Он проснулся внезапно. Серый свет утра проникал в его комнату, а у дивана он увидел улыбающееся лицо того же священника, глядящего на него сверху вниз. Он ощутил нервное потрясение от осознания того, что он всецело оказался во власти человека, которого считал своим врагом. Однако последующие мысли его несколько привели в себя. Он был в безопасности. Поэтому казалось очевидным, что убийство – это не та опасность, которую следует ожидать.
– Уже утро, – сказал разбудивший его человек. – Тебя примет Совит, и, если ты можешь идти, я провожу тебя к нему.
Вэнс не смог уловить в этом тоне ни малейшего оттенка сарказма.
– Или ты сначала поешь? – продолжал другой.
– Нет, – решительно ответил Вэнс. – Если вы одолжите мне свое плечо, чтобы я мог на него опереться, я думаю, что смогу пойти с вами, и я предпочел бы пойти прямо сейчас.
Больше не было произнесено ни слова, и лейтенант, поспешно приведя себя в как можно более презентабельный вид, медленно вышел, опираясь на руку своего проводника.
Галереи, коридоры и залы, через которые они проходили, казались бесконечными, но наконец они добрались до небольшой комнаты и вошли в нее. Советник сидел на диковинном резном стуле с изогнутыми ножками, по обе стороны от него стоял один из его вельмож. Вэнс поспешно взглянул на его лицо, чтобы по возможности определить, не внушит ли оно ему подозрений, но на нем было лишь выражение тихой, безнадежной меланхолии, которое он заметил раньше.
В нескольких словах Меррак расспросил гостя о его травме и выразил учтивое удовольствие узнать о улучшении его состояния. Затем наступило неловкое молчание.
– Разрешите мне, – сказал наконец Вэнс, нервничая, – поговорить с вами наедине. Есть вещи, которые я хочу сказать и которые, по возможности, никто не должен услышать.
Совит на мгновение пристально взглянул на молодого офицера и, повернувшись к своим сопровождающим и священнику, сделал знак, чтобы они удалились. Затем он снова обратил свой взор на гостя и сказал:
– Говорите.
Слова американца звучали нерешительно и сбивчиво, но по мере того, как он чувствовал, что вступает в борьбу, которая должна сделать или погубить его жизнь, он обретал самообладание и живость.
– Противоречит ли вашему закону, – спросил он, – чтобы ваши дочери выходили замуж за чужеземцев?
– Такой вопрос перед нами никогда не стоял, – медленно ответил советник. – Мы издавна жили обособленно и ничего не слышали о других людях, кроме как из старых легенд. Тем не менее, я не вижу причин, почему такие браки не должны заключаться.
– Тогда послушай меня, – вскричал Вэнс. – Я хочу взять в жены одну из ваших девиц. Я богат. В моей стране нет ни королей, ни совитов, ни вельмож, но каждый человек сам себе хозяин по закону. В такую страну я бы взял ту, о ком говорю, и могу предложить многое, чтобы вознаградить ее за звание и превосходство, от которых она откажется.
Вэнс колебался, сомневаясь, как раскрыть личность объекта своей просьбы. Советник поднял руку.
– Нет необходимости в том, чтобы вы сказали большее, – сказал он. – Все, что произошло, дошло до моих ушей. Я знаю, кого ты ищешь, и знаю, что ты сделал, чтобы поговорить с ней. Возможно даже, что твое прекрасное лицо завоевало ее расположение, и я не осуждаю тебя, ибо знаю, что молодости свойственно быть опрометчивой и беспечной в таких делах. Но прислушайтесь к моим словам. То, о чем ты просишь, совершенно не под силу человеку – даже мне, владыке всей этой земли и ее народов. Хотя сердце мое и разделяет твое желание, все же оно тут беспомощно. Так пусть же все это станет для тебя сном, который прошел перед твоими закрытыми глазами, ибо ничего большего быть не может.
Вэнс стоял молча, ошеломленный тем открытием, что Меррак знал все его поступки и мотивы. В голосе правителя тоже было нечто такое, что казалось отчаянно-решительным. Последний с жалостью посмотрел на юношу.
– Не думайте, – продолжал он мягким тоном, – что я враждебно отношусь к вам или вашему народу, или даже что я не признаю некоторых преимуществ, которые может дать мне такой брак, как вы предлагаете. Вы, несомненно, более могущественны, чем мы, во многих отношениях, но есть сила, находящаяся ближе, которая преобладает над любой симпатией, которую я могу иметь в вашу сторону.
Чувство смешанной решимости и бунта набирало силу в груди Вэнса, пока говорил Совит, и, когда тот закончил, он воскликнул:
– Какие бы силы ни противостояли тому, чего я желаю, позвольте мне лишь получить ваше согласие на борьбу с ними. Мой народ не боится теней, и я принимаю твои слова как предзнаменование успеха.
Меррак, казалось, глубоко задумался. Было видно, что он находится в сильном волнении. Наконец он сказал:
– Я не хочу, чтобы ты сомневался в моем дружелюбии и желании услужить тебе. Поэтому я хочу, чтобы вы увидели, насколько я бессилен.
Встав, он ударил в гонг, висевший над его креслом, и тут же появился один из вельмож, низко поклонился и со сложенными руками стал ждать приказаний своего господина.
– Прошу господина Ароо, любимого сына Тао, поприсутствовать при решении серьезнейшего вопроса.
Вельможа снова поклонился и исчез, а Меррак остался сидеть, зарывшись подбородком в мантию.
Через несколько мгновений, показавшихся Вэнсу вечностью, он увидел, как тяжелые занавеси, закрывавшие все стороны комнаты, зашевелились возле кресла Совита. Затем они разошлись, хотя в этот момент ничто не говорило о наличии там прохода, и в проеме возникла фигура Ароо, первосвященника. Глубокий красный цвет его длинного платья без рукавов казался зловещим на контрасте с черным плащом, а тройное пламя на его колье сверкало таким же злобным огнем, как и в его черных, похожих на бусинки глазах. Когда его взгляд переходил от Совита к американцу и наконец остановился на первом, Вэнс как никогда остро почувствовал, что находится в присутствии злейшего врага.
Очнувшись от мрачной задумчивости, Меррак в нескольких словах объяснил священнику суть просьбы незнакомца. Во время рассказа лицо слушателя ничуть не утратило своей бесстрастности и невозмутимости.
– И ты ответил? – спросил он, когда Меррак закончил.
– Нет, для ответа я вызвал тебя.
– Совит слишком высоко чтит слугу Тао, – ответил жрец. – Неужели нет законов, которыми он мог бы руководствоваться, отвечая на такой вопрос?
На лбу Меррака проступили глубокие морщины.
– Дело для нас новое, – ответил он робко и нерешительно.
– Но разве закон не древний и незыблемый? – быстро сказал жрец. Затем он подошел ближе и, говоря на родном диалекте, казалось, упрекал, а временами почти угрожал, в то время как Совит со страхом вжался в кресло и сделал движение, как будто хотел закрыть лицо.
Вэнс смотрел на это странное зрелище со смешанными чувствами, среди которых преобладали изумление и возмущение.
– Значит, вы отказываете в моей просьбе? – сурово спросил он священника, когда тот отвернулся от поверженного правителя.
– Я не отказываюсь от того, что не в моей власти ни дать, ни отказать, – был ответ.
– Но вы посоветовали своему господину отказать?
– Я посоветовал Совиту, – ответил жрец, подняв голову и встретив гневный взгляд американца со змеиной хладнокровностью, – чтобы он подчинялся законам, дабы бог земли не погубил его и его народ. Меньше всего я буду благосклонен к чужаку, чей путь был сплошным двуличием, начиная с притворства и заканчивая нарушением гостеприимства по отношению к дочери хозяина.
Вэнс сделал шаг к своему обвинителю.
Затем он остановился, вспомнив о своем окружении и о безумности попыток обидеться на слова священника. Тот поднял руку, как бы приказывая замолчать, и теперь с достоинством продолжал:
