Когда любовь его фальшивая пройдёт…
Много ж ты наваял, мой самоуверенный однофамилец! И она вскрыла себе вены из-за этой вот бездарной патетики? Она решилась на такое? Впрочем, а чем же ещё была его любовь к ней все пять лет учёбы?…А моя? Все те пять лет…
Он стал набирать кириллицей в поисковике разные варианты: «лучший способ самоубийства», «инструкция для самоубийц».
Поразительно, сколько дряни изобрели разуверившиеся в этой жизни люди…
::
::
::
Застав её сидящей возле больничной кровати, память тут же перенесла его на скамью общей лекторальной аудитории. Судорожно сжимая перебинтованную руку грузной, лежащей на кровати задыхающейся во сне женщины, Она пыталась в который раз выведать рецепт смертельного коктейля:
– Мама, мама, проснись… Пожалуйста, мама.
Рыдания трусили Её плечи.
– Мама, мама, проснись… Пожалуйста, мама. Проснись. Я должна знать, какого дерьма ты наглоталась… Им надо это знать, чтобы помочь тебе. Мама, пожалуйста-а-а-а!
Слёзы текли по таким знакомым ему щекам, незабываемые шёлковые волосы смешивались с расхристанными седыми клочьями на подушке. Запах рвоты резанул по сознанию ужасом происходящего. Достав айфон, он шагнул к кровати:
– Инна, Инна, откройте глаза…откройте! Что ты… брала? Что вы в себя влили?…Это?…Вот это? Что? Что вы…
Его пальцы судорожно листали сатанинские сайты на русском языке, безответно пытаясь достучаться до сознания самоубийцы.
Внезапно женщина на кровати в палате приоткрыла в непонимании такой знакомый ему рот. Сколько редких раз в буфете он с упоением смотрел на два безупречных ряда этих зубов? Продолжая всматриваться в чужого человека, она убрала таким знакомым ему жестом за ухо прядь каштановых волос. Проклиная себя за тщетность своих отчаянных попыток, он помедлил ещё немного и…, ступил на тонкий лёд чужой любви.
– Инчик! Инчик! Открой глаза, смотри внимательно!!
Стальная решимость в его голосе сдула пыль забвения с милой сердцу позабытой клички и неожиданно отняла у женщины в летах желание довершить задуманное. Глаза медленно приподняли шторки тяжёлых век. Безвольная пухлая ручка с остатками маникюра остановилась на одном из скринов его телефона; слёзы потекли по опухшим морщинистым щекам большими горошинами, беззубо моля о помощи. Горячие спёкшиеся губы тихо пробормотали:
– Кто вы? Откуда вы знаете, как меня зовут?
Не теряя времени на ответ, он выскочил пулей в коридор.
После разговора с медперсоналом организм постучал в виски неистовым желанием…Я что, не был в туалете ещё с Нью-Йорка?
Он вернулся в палату. В ужасе от возможности непоправимого Она не мигая смотрела на опустевшую больничную кровать. Глаза, которые он пытался безуспешно встретить все те далёкие пять лет, впились в него теперь со страхом и надеждой:
– Куда её забрали?
– Диализ. Сейчас, зная субстанцию, они попробуют отфильтровать её из крови. Должно помочь. Вам тоже нужно расслабиться. У вас была стрессовая ночь. Если хотите, мы можем пойти поесть вместе. У меня ничего не было во рту с завтрака. Как вас зовут?
– Райчел. Райчел Бриль моя фамилия… Я не помню его, он оставил нас, когда мне было два года. Мама вырастила меня одна.
– Как она жила всё это время?
– Да так… знаете… куча бойфрендов, здесь и там. Ничего постоянного… Кто вы такой?
– Я – Алекс Горелик. Вы говорили со мной по телефону сегодня утром.
Удивление Её выразительного лица, которого он так и не смог позабыть, было таким же, как тогда, когда Она не понимала смысл замысловатой формулы на доске:
– Но это не вы, Я видела фотографии…Это ведь не вы???
– Видите ли, мисс… Нас было два Горелика в том потоке.
::
::
::
Я – второй. Мой телефон Вы нашли в интернете. Надеюсь, к счастью. Надеюсь, поможет. Я действительно надеюсь…
Он заприметил Её издалека. Она приковывала взгляд своей грацией. Пытаясь безрезультатно отыскать его в суетливой толпе улетающих и увидев наконец цель своего визита в аэропорт, Она приветливо замахала рукой:
– Алекс, Алекс, о слава Богу, я нашла вас! Мама тоже здесь. Она сидит вон там, и она хочет вас поблагодарить.
Упиваясь каштановой ностальгией волос, он прошёл за Ней через зал ожидания.
– Ой, мне так стыдно! В моём возрасте. Я не знаю, что на меня нашло. Вы уж извините. Кто вы, мой спаситель?
– Я… я учился в Харьковском институте на физтехе…, вместе с вами. Я…
– А, да? Я вас не помню…, институт большой был. Ой… извините, я сяду, слаба ещё совсем. Моя дочь вас так благодарит… Мы дождёмся, когда вы пойдёте на посадку.
Переведя свой взгляд с лица, безжалостно изменённого временем, на его генетическую копию, он приблизился к Ней вплотную:
– Как вас зовут, напомните?
– Райчел.
– У тебя есть бойфренд, Райчел?
– Жених. У нас свадьба в октябре.
– Он правильный?
Страх сомнения перед неизвестностью любви и жизни промелькнул в Её глазах:
– Да, я… я думаю, что да.
– Удостоверься, что да.
Он поцеловал в лоб наваждение своей жизни.
– Прощай, Райчел. Удостоверься, что он правильный. И позаботься о маме. Сделай так, чтобы она больше не делала глупостей.
Через двадцать секунд эскалатор уносил странного гостя из поля зрения обеих женщин.
– Райчел, кто это был? Я совсем ничего не понимаю.
– Я не знаю, мама. Я., не знаю. Кто-то из твоего прошлого, я думаю. Поехали домой. Тебе нужно отдыхать. Ты всё ещё очень слаба.
Общий знаменатель
– Юлия Златкина -
В отличие от Питера, в Новгороде было морозно и чисто. Одноклассница Ленка встречала меня на платформе. В стороне стоял Валерик – новое увлечение Ленки. Я бегло скользнула по увлечению и пришла к выводу, что на данном этапе Ленку больше всего интересовала стабильность. Стабильности в Валерике было хоть отбавляй. Мы плюхнулись в машину Валерика практичного тёмно-синего цвета, и я стала рассказывать, как проходила посадка на новгородскую скоростную «Ласточку». Всё бы ничего, но в рассказе фигурировало яблоко по цене тридцать девять рублей за штуку, которое я купила в привокзальном буфете. На этом месте Валерик потерял управление, и мы чуть не съехали в кювет. По выразительному взгляду Ленки я поняла, что сморозила глупость и что женщина, купившая яблоко за такие деньги, была для Валерика непостижима. Исправить ситуацию я не успела, потому что машина подъехала к магазину, где мы собирались отовариться. Валерик высадил нас у входа и, сославшись на дела, дал газу. Было очевидно, что он не хотел стать свидетелем того, как бездумно я буду бросать продукты в корзину. Ленка не расстроилась, я тоже, и через пять минут в корзину полетели икра с шампанским, ананас, сыр для пиццы и ещё что-то под Ленкиным руководством с учётом моей импровизации. Расплатившись, гружённые пакетами с едой, мы потащились через пустырь к Ленкиному дому. Можно было пойти по цивильной дороге, но цивильный путь был длиннее. Пока шли, Ленка ни разу не припомнила мне яблоко, из-за которого мы лишились машины, а я мужественно молчала про грязь, налипавшую на сапоги. Люди, выросшие в одной среде, всегда понимают друг друга. Мы с Ленкой росли в среде независимости. Под влиянием житейских бурь степень независимости несколько скорректировалась, но она продолжала оставаться нашим общим знаменателем. Поэтому по пустырю мы тащились молча и очень даже независимо. Издалека за нами с интересом наблюдала бродячая собака, а в одном из пакетов побрякивали друг о друга бутылки с шампанским, напоминая о торжественности момента.
Первая бутылка была откупорена спустя полчаса под икру и рыбную «мимозу», гениально приготовленную Ленкой, вторая – после небольшого перерыва под пиццу. Опустошив последний бокал, мы вспомнили кассиршу, которая, бросив взгляд на наш продуктовый набор, констатировала, что двух бутылок нам не хватит. Ещё раз через пустырь не хотелось, и Ленка позвонила Валерику. Выяснилось, что Валерик ковырялся в гараже и не собирался бросать всё из-за женской прихоти. Коротко бросил: «ждите». Мы поставили чайник и стали ждать: пили чай с печеньем, которое испекла Ленка. Печенье было очень похожим на то, которое когда-то готовила моя мама… Вспомнили родителей, прослезились. После чая говорили про жизнь. Выходило, что жизнь – дерьмо, родителей никто не заменит, а сами мы мало на что способны. В общем, плохо выходило, а Валерика с шампанским всё не было…
Из школы вернулась Алиса – Ленкина младшая: талант и отличница. У Ленки двое детей, и оба – талант и отличники. У меня один, хорошист. Я тоже была хорошисткой. Выходило, что всё не так плохо. С появлением Алиски мы приободрились. Позвонил Валерик и спросил, не хотим ли мы домашнего сала. Валерик оказался не только стабильным, но и заботливым. Я похвалила Ленкин выбор, а себе пожелала немного ума. Сало с шампанским появилось в дверях ближе к вечеру, как раз в тот момент, когда мы уже проголодались. Валерик так и не рискнул взглянуть на меня ещё раз, отдал в дверях принесённое и спешно исчез. Как и возле магазина, мы не расстроились. Сварили картошки, нарезали сала, шампанское убрали в холодильник. Ну бывает такое – расхотелось нам шампанского!
Ночью позвонил «Лю». Это Ленкин предыдущий. От слова «любовь». В «Лю» было всё, кроме стабильности и надёжности, поэтому ничего, кроме ночных звонков, Ленка ему не оставила. Ленка великодушная. Я в таких случаях не оставляю даже ночных звонков – мне лень просыпаться и слушать про то, как кто-то любит, но не может. Ленка пошла выслушивать ночные излияния на кухню, я попыталась заснуть, но скоро приплелась к ней пить кофе. В комнате рядом мирно спала Алиска, и по её размерному посапыванию чувствовалось, что у неё ещё крепкие нервы, и вся эта женская галиматья ей пока не знакома…
Утром после завтрака мы отправились на прогулку. Поглазели на местные достопримечательности, прошлись по горбатому мосту, соединяющему торговую сторону города со слободой, забрели на какую-то выставку, где я купила небольшую сахарницу из хохломы, о которой давно мечтала. На обратном пути через мост подержались за нос девушки, который исполняет все желания. Я впервые загадала не про любовь. Когда культурная программа себя исчерпала, мы, предвкушая курицу по-итальянски, поехали домой, где в холодильнике к тому же томилась в ожидании запотевшая бутылка шампанского. А ещё через три часа я вынырнула из объятий совместных воспоминаний, вкуса маминого печенья, нежно чмокнула Ленку, и «Ласточка» медленно тронулась в город туманов и грифонов. Ленка с улыбкой махала мне с перрона, но и в вечернем свете вокзальных фонарей был заметен наш общий с ней знаменатель.
Ракеты Саддама Хусейна
– Игорь Ворона -
Мужчины небольшого роста, или Ракеты Саддама Хусейна
Шахматные этюды
Снег в Нью-Джерси идёт нечасто. Но иногда он идёт. И воет ветер. Это создаёт пургу, очень похожую на прибалтийскую. И тогда, если дело вечером, я достаю из дальнего шкафа свой старый полушубок, наливаю в рюмку Рижского бальзама и выхожу во двор. Закрыв глаза, опустошаю рюмку и глубоко вдыхаю морозный воздух – так гораздо легче пробить пелену времени…
…Почти как в Вильнюсе, где я провёл декаду свой жизни.
…Почти как в Каунасе, где я часто бывал зимой 1988 года по своим шахматным делам.
…Почти как в Риге, куда каждый январь я приезжал к начальству с отчётами.
Не знаю, каким запомнился вам 1990 год. Каждому, наверное, сейчас вспоминается что-то своё. Мне он запомнился пониманием, что страны, в которой родился и провёл почти тридцать лет жизни, скоро не будет. И в этой новой реальности, скорее всего, не будет моей работы, не будет моих друзей, телефоны которых в связи с их бесконечными отъездами вычёркивались из записной книжки почти каждую неделю.
А чего ещё там не будет? Семьи? Ведь в моей личной жизни, состоящей в основном из многочисленных блиц-турни-ров, сыгранных с большим количеством партнёрш, с ускоренным форсированным дебютом, скучными под копирку миттельшпилями и без какого-либо намёка на долгий счастливый эндшпиль, царил полный кавардак.
Моя душа надрывно кричала всеми своими фибрами, посылая в мозг сигналы бедствия. Мозг отстукивал: ты должен сбежать отсюда, ты должен сбежать от самого себя.
С побегом из страны было проще. Несмотря на то что Америка уже закрыла двери всем смотрящим за Атлантику, выход был – вызов в Израиль проштамповать в московском посольстве и дать ход в вильнюсском ОВИРе.
