Гораздо сложнее было удрать от себя. Рана поражения почти трёхлетней давности от партнёрши, с которой так хотелось долгого счастливого эндшпиля, кровоточила и всё никак не хотела покрываться рубцами.
::
При выходе из посольства в Москве ко мне подошёл интеллигентный старый еврей:
– Молодой человек, вы учите иврит? Вам в Израиле понадобится иврит. Там учат, конечно, но лучше приехать туда уже с каким-то его знанием. У меня есть материалы. Это бесплатно. Приходите ко мне после трёх сегодня. Вот адрес. И, кроме того… вы женаты? Нет? Тогда у меня ещё кое-что для вас. Приходите.
«Кое-чем» для меня оказалась анкета потенциального кавалера, не успевшего найти свою половину до отъезда на Землю Обетованную. Я отнекивался, понимая нелепость этой затеи. Мне, романтическому человеку времён застоя, казалось это верхом перестроечного абсурда. Впрочем, учитель не настаивал, и мы перевели тему разговора в другое русло. Мне показалось, что ему было интересно со мной. А может, просто не с кем было пить чай… Пока он возился на кухне, я рассматривал его внушительную библиотеку.
Заканчивая чаепитие, старик взял в руки увесистую пачку бумаг и сказал: «Вот, здесь ещё одна трагедия нашего народа. Наши мальчики и девочки времён перестройки. Они не сумели найти свою половину, и её гораздо труднее найти в пути. Посмотрите хотя бы!»
За время нашего общения я понял, что не все абитуриенты были соискателями невест. Абсолютное большинство забирали пособие по языку и быстро растворялись в московских улицах. Я принялся листать бумаги. Незамужняя Белла – терапевт из Минска, Ангельская Анжела – инженер из Еревана, некурящая Наташа – кандидат наук из Новосибирска…
В благодарность за горячий чай перед холодной ноябрьской Москвой я всё же оставил у него свои данные неженатого, несудимого инженера – положительного парня из Вильнюса. На этом мы распрощались.
::
Ранним январским субботним утром наступившего 1991 года в моей вильнюсской квартире раздался звонок. В телефонной трубке я услышал приятный мужской голос:
– Здравствуйте, вы оставляли свои данные учителю иврита в Москве?
– Да-а… – сказал я в некотором недоумении.
– Видите ли, я – папа. Моей дочери двадцать пять. Мы живём в Риге. Мы… точнее, она тоже оставила свои данные…
– А-а-а, хорошо… – продолжил я, подыскивая фразы к разговору с «папой».
– Скажите, мы можем с вами увидеться в Вильнюсе?
– В смысле? Вы вдвоём с дочерью сейчас в Вильнюсе?
– Нет. Мы сейчас в Риге.
– A-а, ну так…, мне, наверное, надо с ней поговорить по телефону для начала?
– Понимаете…, всё не так просто. Она не хочет…, ей совсем не нравится вся эта затея с анкетами. И, чтобы быть до конца честным с вами… она в Риге уже видела двух человек из этих анкет. Говорит, что с самого начала это была дурацкая идея.
– Да, я с ней в целом согласен. Мне тоже всё это не очень…
– Всё, да не всё! Я постараюсь объяснить. Мы были у этого учителя на следующей неделе после вас. Он вас запомнил. Он мудрый человек. Когда моя дочь была уже в коридоре, он дал мне вашу анкету и сказал: «Процент успехов нашего новоявленного клуба знакомств минимален, но я видел вашу дочь, я говорил с ней. Я рекомендую ей вот этого парня из Вильнюса. Я провёл с ним два часа вместо формальных пяти минут. Я, конечно, не запрещаю вам звонить по другим анкетам, но послушайте старого еврея. Вот его данные».
– Ох, чертовски приятно, конечно! Спасибо. Но в таком случае позвольте мне спросить: почему же вы сразу не воспользовались советом учителя? Почему я третий у неё в списке?
– Ну не обижайтесь! Во-первых, мы не всегда прислушиваемся к мудрым советам, во-вторых, вы всё-таки иногородний. Те два первых были свои, рижские. Так что я даже согласен провести ночь в поезде, чтобы на вас посмотреть. Ну…, и, если останусь доволен осмотром, будем думать вместе, как расшевелить мою дочь.
– Ну… и в таком случае я облегчу вам задачу. У меня командировка в Ригу через десять дней. Я думаю завершить свои дела с рижским начальством до одиннадцати… до полудня – уж точно. А потом мы где-нибудь с вами встретимся, и, если совсем друг друга не разочаруем, я позвоню вашей дочери.
На том и порешили. «Папа», в котором чувствовался опытный хозяйственник, ещё раз проверил, правильно ли я записал номер телефона. Я сказал ему, что моя работа тоже не прощает ошибок, телефон записан верно и в двух местах, чтоб уж наверняка.
::
Через десять дней я приехал в Ригу. При посещении рижского начальства стало понятно, что будущее нашей конторы довольно туманно, рутинные отчёты в этот раз вылились в довольно сильную нервотрёпку. Тем не менее к одиннадцати утра я передал эстафету каунасскому коллеге, вышел на улицу и, вдохнув морозный воздух, набрал «папин» номер телефона.
В полдень мы с «папой» уже сидели в ресторане. После того как хмурая официантка понесла на кухню наш заказ, мы расположились поудобнее, и «папа», на правах родителя, начал белыми «шахматную партию». Он смотрел на меня тяжёлым взглядом, менял темы и направления своих вопросов, ходил самыми неожиданными фигурами.
Несмотря на то что мне было нечего скрывать, я строил защиту медленно и аккуратно. Ведь у меня за спиной был опыт проигрыша предыдущему «папе»:
– Нет, я же вам ещё по телефону сказал, что женат я не был.
– Почему выгляжу гораздо моложе почти тридцати? Ну не знаю, генетика, наверное. Ну и спортом занимаюсь – в теннис играю.
– Почему такой парень, и ещё не женат? Ну не получилось, наверное. Вернее, там, где очень хотелось, не получилось, а там, где не очень хотелось, так что бы это был за брак?
Постепенно «папино» расположение ко мне росло. Как мне показалось, он увидел во мне себя молодого. А это немаловажно в шахматных турнирах такого рода. Переход с личных вопросов на положение дел в стране и международную обстановку означал, что мне во всяком случае дадут доиграть партию до конца.
– Ну, и как вам нравится этот придурок Саддам? Стреляет ракетами по мирному населению, сволочь! Но ничего, у них, говорят, убежище в каждой квартире. Ну и американцы вот-вот поставят им контрракеты «Патриот».
Понимая, что там не всё так гладко и с «патриотами», и с убежищем в каждой квартире, и держа в голове свою личную с Саддамом ситуацию, я не перечил «папе». Наоборот, кое-где даже вставлял конструктивные предложения, которые тут же находили отклик в душе опытного хозяйственника.
Заканчивая суп, у меня сложилось ощущение, что, несмотря на игру чёрными, дебют остался за мной. «Папа» очень уважительно отнёсся к моим организационным выкладкам по борьбе с Саддамом. У меня даже появилось чувство, что, если по прибытии на Землю Обетованную ему доверят командовать дивизией гражданской обороны, он непременно предложит мне в ней пост старшего офицера. Переходя в миттельшпиль нашей партии, совпавший с подачей антрекота, мне показалось что мои фигуры стоят в предпочтительной позиции.
– Ну вот и скажите, как моей Ирочке будет трудно найти себе её половину в этом израильском Вавилоне, куда, по подсчётам социологов, вывалится в этом году до миллиона наших сограждан?!
…Ого, ну и дела, я наконец-то знаю её имя!
– Не знаю, – сказал я. – Но я также не очень уверен в крепости всех этих скороспелых браков, которые штопаются здесь в цейтноте в ОВИРАХ налево и направо.
«Папа» отметил мои рассуждения одобрительным покачиванием головы. Имея предыдущий негативный опыт с другим «папой», я начал более решительно двигать вперёд свои фигуры:
– А что же ваша Ира? Какая она? Ей двадцать пять, как я уже знаю. И почему она не замужем до сих пор? В чём её проблемы?
– Да ни в чём, понимаете. Она ж ведь моя дочь. Умная, красивая, как нам с женой кажется. Ну что вам ещё сказать? Понимаете, был у неё мальчик. Плохой, как оказалось, и нам он с женой не нравился – ей другой нужен… А сейчас она сидит дома большей частью. От книжек к вязанию, потом опять к книжкам. А вчера вот зашёл в её комнату – она плачет…
Я смотрел в окно на усилившуюся пургу, слушал душевную исповедь этого, в общем-то, хорошего человека, озабоченного всем, что было вокруг него.
Чтобы как-то подвести нашу шахматную партию ближе к эндшпилю, я вдруг подумал, что не всё ему рассказал о себе. И что, быть может, для этого потенциального сиониста будет важно… Жестом руки я дал понять, что сейчас скажу что-то. Он остановил свою тираду:
– Знаете… Я не сказал, но сейчас подумал, что для многих нацеленных на Израиль это важно. Не знаю уж, как для вас. Поэтому говорю сразу и сейчас: я не стопроцентный еврей. Мой папа еврей. Моя мама – нет. И я вот, как говорится, плод их любви. Я думаю, что они были единственными друг у друга, и я, наверное, хотел бы, чтобы и в моей жизни было так же, но сейчас вокруг другая жизнь, другие манеры…
После моих слов у «папы» как будто сняли с плеч тяжёлый мешок. Он облегчённо вздохнул и заулыбался:
– Моя жена тоже не еврейка. Я всё хотел сказать, да не находил подходящего предлога.
С этого момента, как мне показалось, «папа» уже видел своё полукровное чадо под венцом с достойным и тоже полукровным кандидатом. Вдруг «папа» засуетился:
– Мне нужно спуститься вниз, в гардероб, там телефон-автомат. И покурю заодно. Кстати, вы курите?
– Нет, но могу составить вам компанию.
Возле гардероба я стал свидетелем телефонного разговора:
– Алло, Надя! Где Ирина?…Пусть сидит дома и ждёт звонка! Я тебе сказал… я сказал тебе, пусть сидит… нормально… Слу… Слушай меня, пусть сидит дома, будет звонить молодой человек… Ещё раз… – Он отвернулся в сторону от меня и прикрыл трубку рукой. – Нормальный! Более чем! Ты меня поняла?!
Слушая этот разговор, вернее только «папину» часть, я уже понимал, что безоговорочно поставил «папе» мат и что мне сегодня, скорее всего, предстоит вторая партия, где по данному мужскому властному праву мне предстоит играть белыми. С одной стороны, гордость выйти победителем из нелёгкого поединка с «папой» переполняла моё нутро, с другой – усталость предыдущей ночи в поезде, утренняя встреча с рижским начальством, нелёгкая первая партия, тоскливые мысли про Саддама и пурга за окном… Усталость давала о себе знать. Тем не менее, раз уж я внёс свои данные в московскую анкету…
