– Не, я так сам будто залипаю, – пояснял он. – Включается обратка. Анка, блин, выталкивает меня из «Белой зёмы». А я не хочу выталкиваться. Мне здесь нравится.
Наша «классная» воспринимала эти и другие выходки Сёмы, как издевательство и неуважение. Но «Обер» упорно «включал обратку». Анка не могла его докричаться, типа, «а ну, вернись сейчас же!», «вернись, я сказала!». Сёма сматывался от «воспиталки» куда угодно: на улице – пытался затеряться среди сосен, в общежитии у него было излюбленное место «отсидки» – туалет, и даже не в своем комнатном блоке, в любом, ближнем по ходу.
В подземном переходе от общежития к школе, спрятался «обер» однажды от Анки в складском помещении. И был случайно заперт на ключ «завхозом». Освободили Сёму из «заключения» уже после глубокого «отбоя». Дежурный воспитатель, на его счастье не Анка, совершал обход и услышал, в общем-то, не очень настойчивый стук в складскую дверь. С обратной стороны. Воспитатель долго разыскивал «по всей школе» ключ от склада. Когда открыл дверь, сообразительный Сёма, серьезный и деловой, вышел с ведром в руках и шваброй. Пояснил, что хотел помочь в «помойке» полов в подземном переходе, но его случайно заперли.
Прокатило. Воспитатель, а это был мужчина, похвалил «трудягу», помог Сёме наполнить ведро тёплой водой, «организовал» половую тряпку. Так что «обер-лейтенант» в «охотку», как он сам признался, до полуночи надраивал кафельный пол в «подземке».
На другой день Анка пообещала Сёме «влепить строгача», объявить «строгий» выговор за «часовое» опоздание к «отбою», отчитала «помойщика», когда тот заявился в общежитие, сонный и уставший.
В этом случае, её можно было понять. Время позднее, первый час ночи. А у неё семья, муж. Не помню, были у Анки дети или нет? Ребята подскажут.
Утром в книге «дежурств» выявилась запись «ночного воспитателя», где он просил ученику такого-то класса объявить благодарность за «трудовой энтузиазм». Нашу «классную» это поставило в тупик. Она обошлась молчаливым недоумением.
Школа-интернат была устроена для детей примечательно. Среди сосен, высоченных, как мачты старинных кораблей, с зелёными парусами игольчатых крон, были выстроены три здания из белого кирпича: два общежития с надземным, застеклённым переходом, и учебный корпус, куда можно было прибежать из общежития по подземному тоннелю за пять минут, и успеть к первому уроку.
Образно выражаясь, белый тепловоз ФМШ и два вагона «общаг» на три года увозили школьников в увлекательную страну Познаний.
У «технарей» ещё был свой, славный, «прицепной», замечательный, уютный вагончик – КЮТ.
«Столовку» университета, совсем рядом, метрах в тридцати от школы, фэмышатам отдадут в девятом классе. Пока же наш любимый, «общепитский» «грибок», примечательная конструкция, напоминающая стеклянную летающую тарелку на бетонной ножке, произрастал по улице Ильича рядом с ДК «Академия», в получасе ходьбы от интерната.
На другой день после знакомства Сёма вновь прилип ко мне. Похоже, почувствовал терпеливого, молчаливого собеседника, на голову которого можно сваливать любую несусветную чушь, лить словесные помои. Одноклассник же не знал, что перед ним будущий «подлый собиратель историй». А собирателям нужно иметь особое терпение, уметь выслушивать и даже записывать для памяти в тетрадочку необычные выражения и сравнения, типа, «пень с ушами», «дрын с зенками», «рыжий веник». Позже, возможно, разберёмся, кого Сёма конкретно имел в виду из «технарей» нашего класса.
Серьёзно и ответственно подходили к самостоятельной жизни
Генке А-ву кто-то из наших придумал прозвище «Крокодил». Почему Крокодил? В восьмом классе для меня оставалось загадкой, которую разгадывать не пришлось. Кличка за Генкой укрепилась. Но я обращался к однокласснику по имени.
И – Сёма? Ну, какой он обер-лейтенант?! В лучшем случае, ефрейторик, солдатик-юниор с одной жёлтой лычкой на единственном, уцелевшем, чёрном, картонном погоне (другой сорван «неприятелем»! ), участник военизированной игры «Зарница» в пионерлагере. Хотя вряд ли «беспризорник» Сёма играл в подобные патриотические игры в своем «замшелом» ПГТ при «железном» руднике.
«Обер» как-то откровенно признался, что он – ошибка. Не ошибка природы, просто – ошибка. Заявил весело, без обидняков, что в «ФМШуху» попал тоже по ошибке. Попросил не задавать умных вопросов, обойтись без приколов и шуточек.
Вопросов к однокласснику поначалу не было, ни умных, ни глупых. Удрать от приставучки Сёмы в тот день я не торопился. Если человеку хочется выговориться, значит, наболело, значит, замучило одиночество. Пусть высказывается, перетерплю. Это была вынужденная тактичность в постижении новой обстановки, знакомства с новыми товарищами.
Как выясняется много позже, все мы, в той или иной степени, – ошибки. Но мы-то хоть пытались исправлять ошибки в самих себе в течение остальной жизни.
Прошлись с Сёмой после уроков на обед до «грибка» – нашей столовки. Тогда-то он как раз и выдвинул свою теорию цветных миров.
Мы почти подружились… Почти, потому что «Обер» оставался независимой, отчуждённой личностью от наших общих занятий, игрищ и забав. Он был рядом, но как бы существовал обособленно, вне нашего дружного классного (!) сообщества. Я даже не помню, в какой секции КЮТа Сёма занимался. По-моему, радиотехники. Ребята уточнят.
Надеюсь, в следующем переиздании «Сёмы-фымышута» дотошный Юрик Ажичаков и Андрей Чигрин, по школьному прозвищу – Карлсон, поправят неточности и дополнят наши истории занимательного детства.
«Занимательного», потому что заниматься мы успевали не только уроками, но и в упоении трудились в мастерских нашего любимого и неповторимого КЮТа. Некоторые ещё успевали кувыркаться в спорткомплексе НГУ в секции борьбы самбо, играть в школьном спортзале в баскетбол, волейбол, футбол, бегать зимой на коньках по льду стадиона, по лесу на лыжах до самого Обского моря.
В девятом классе «технари» собрали вокально-инструментальный ансамбль (ВИА). Тогда не принято было называться «группой», тем более, «рок». Ансамбль… «песни и пляски», как шутили некоторые конкуренты по музыке, злопыхатели из «Самоваров», ещё одного школьного ВИА. На самом деле, ансамбль конкурентов назывался «Савояры».
В десятом классе появилась возможность красиво ухаживать за девчонками, соседками по этажу. В девятом случилась у меня невероятная влюбленность в худенькую девочку из другого класса. Но романтические истории с девчонками закрутятся в 9-ом и 10-ом классах. Пока речь о восьмом.
Обо всём по порядку. Вернёмся к «обер-лейтенанту».
Учился Сёма в средней своей школе «так себе, ниже грязи», как он говорил. На «два с половиной и четыре… тройки в год».
– Удушист, – пояснил он.
– Удовлетворист? – шутливо уточнил я. – Уд – это же тройка. Неуд – двойка.
– Тогда неудист, – импровизировал «обер-лейтенант». – Нет. Удак!
Развивать вариации «двоечника» с «натянутыми» тройками мы дольше не стали.
Угрюмому Сёме представлялось «апупенной» фантастикой, что он попал в такую «потрясную» «Белую зёму», в такую «замудрую школу», где можно стать «настоящинским» учёным, в такой классный, чистенький городочек, «засаженным» жёлтыми спичками сосен, как патронами в обойму, с белыми ульями домиков,
– Общага с белым бельишком, – говорил он с мечтательным придыханием, будто сказка для него стала былью. – Теплота даж зимой. Сортир с умывалкой. Шик-блеск – тру-та-та!
Надо пояснить неловкое выражение «обер-лейтенанта» о городке «засаженным соснами, как патронами в обойму». Удивительно, строители Академ -городка настолько аккуратно соорудили, к примеру, наши «общаги» и школу в четыре этажа, поставили «впритык», вплотную к высоченным соснам. Казалось, здания аккуратно опустили сверху огромным вертолётом уже выстроенными, не затронув, не повредив ни одного дерева. При сильном желании, можно было из окна общежития запрыгнуть на ствол ближайшей сосны. Никто не пытался, но рассуждал о возможности.
Напомню, ещё один хулиганистый пацан – Валерка Колб, когда выходил из окна на подоконник покурить, ни раз говорил, что в случае, скажем, «общего шухера», пожара там, эвакуации или другой какой «катаклизмы», можно легко «сигануть» даже с четвёртого этажа на сосну. Эксперименты, к счастью, не проводились. Убился бы дурной тарзан к… В общем, покалечился бы точно.
Сёма был уверен, зануды – училки его «среднюхи» сделали жуткую «подлянку» академикам и сплавили его в далекий Новый Сибирск, в надежде, что хулигана «обломают», он поумнеет, исправится по всем предметам и никогда!.. никогда не вернется на малую родину. Останется приживалкой около большой и чистой науки.
По словам Обера, в его «чернушнике», в ПГТ (поселке городского типа) его прозвали «мудрак» (от слова всё же «мудрый»! ) и «затырок». Всё, что плохо лежало, Сёма тырил, воровал. И применял в дело.
– Зачем воровать-то? – спросил я.
– Валялось, – отмахнулся Сёма.
– В какое дело? – уточнил я, но воздержался от примитивных нотаций, что воровать, типа, нехорошо, плохо.
– В разное, – уклонился от прямого ответа Обер.
Он признался, как впервые, жутко нервничал, краснел, потел, когда в четвёртом классе «стырил» в школьной библиотеке потрёпанный журнальчик «Моделист – конструктор» (МК), сунул под рубашку и поясной ремень. Когда проходил мимо стойки-стола библиотекарши, милой, доброй старушки «бабы Зины», вообще чуть не «крякнул», в смысле, чуть в обморок не свалился. В глазах помутнело. В голове зашумело.
Странно. В своём посёлке Сёма тырил всё, что плохо лежало, стояло, в общем, – валялось. Тырил легко и непринуждённо, и не испытывал при этом никаких «угрызявок» – угрызений совести и треволнений.
Видимо, спереть общественное, школьное, увести из-под носа подслеповатой, добрющей «Зины» журнальчик показалось «обер-лейтенанту» верхом цинизма. Потому он нервничал и потел.
Но совершил этот подлый акт. Хотя можно было взять «МК» из библиотеки «под роспись», держать дома целую неделю или даже месяц, сдать обратно в целости и сохранности. Но, во-первых, отчим мог «скурить», пустить мягкие странички журнала на самокрутки. Во-вторых, на обложке красовался «потрясный» парусник, каравелла, на котором испанец Колумб открыл Америку. Парусник был выписан ярко и мастерски. С крестом на парусах, выгнутых, как пузыри, готовые вот-вот лопнуть от ужасающего ветра. С виду, неуклюжая, с выпуклыми, деревянными бортами, каравелла будто стремилась вырваться на свободу из брызг «бешеных» волн и «штормяги», продрать обложку острой пикой бушприта.
Сёма никогда «живьём» не видел ни моря, ни океана. У «богатеев», соседей по бараку, по чёрно-белому «телику» с «водяной линзой» не оценишь потрясающих красот и великолепия морских просторов, безумной мощи штормовых волн.
Картинка из журнала произвела потрясающее впечатление на «сухопутного» мальчугана. Он пожелал ею завладеть навсегда, «заделать» в рамку и повесить на чердаке, в своём уютном уголке уединения.
В-третьих, в журнале были даны подробные чертежи каравеллы. Мастеровой воришка намеревался в будущем «замастячить» «потрясный» парусник.
– Во-о-о такущий! Аграменный, как корыто! – Сёма размахнулся руками метра на полтора. – Со всей «мелкотней».
С флагами и парусами, с «настоящинскими», бронзовыми пушками из втулок, чтоб «дробинами пулялись».
Романтику-авиамоделисту тоже нравились «потрясные», стремительные «белокрылые» парусники – «бродяги морей и океанов». Но он, молча, и самозабвенно восхищался ими, не собираясь переходить из «летунов» в стан «посудомоделистов».
Уникальный и удивительный, чайный клипер «Катти Сарк», для ускорения хода, мог выпустить по бортам дополнительные паруса, как белоснежные крылья. В восьмом классе авиамоделист изобразил акварельными красками клипер именно в таком полёте над волнами. Но кто-то, наглый, «спёр» красивый рисунок. Не думаю, что это был Сёма.
С детства авиамоделист оставался фанатом самолётов. Особенно, фанерных бипланов Первой мировой войны. «Ньюпор», «Фоккер», «Моран» «Альбатрос» и многие другие «этажерки» хотелось выполнить копиями на радиоуправлении. Даже тихоход «Фарман» его восхищал своим изяществом белокрылой птицы и уникальной «летучестью».
Но это совершенно другая история, о которой впоследствии будет написан киносценарий полнометражного художественного фильма под рабочим названием «Разрушители облаков». О времени, когда «аэропланы были из дерева, люди – из стали, и каждый Понтий мечтал быть пилотом».
Вот ведь из какого «далёка» растут «крылья» вдохновения!
Пока же мы с Обером вернулись из «столовки» в общежитие, сытые и довольные, устроились на тёплом подоконнике из искусственного мрамора в сёминой комнате, болтали ногами, увлечённо беседовали.
Таких доверительных разговоров, отвлечённых бесед не случалось, к сожалению, с моим одноклассником Витькой В-вым из Якутска, полноватым, тяжеловесным, весельчаком и угрюмцем, сдержанным, порой до безобразия пошлым. Витька был первым из «технарей», с кем мы встретились при первой ночевке на раскладушках в холле КЮТа, когда приехали на отборочный конкурс в Летнюю школу. С В-вым мы прожили в одной комнате общежития два семестра, целый учебный год. Потом расстались.
Если быть честным, Витька стал невыносим со своими дурацкими выходками. Например, откровенным, «беспардонным» пердежом. Обжора Витька мог жутко отравить воздух в маленькой комнатке на двоих. Приходилось выскакивать в коридор, пока наглый пердун проветривал помещение.
Когда в комнату заходили в гости соседи или ребята нашего блока, Витька мог намеренно выпучить живот, побулькать содержимым, шутливо забраться с ногами на широкий подоконник, распахнуть форточку, вставить зад и вынести весь свой удушливый заряд в морозное пространство.
Ребята морщились, возмущались, зажимали носы и расходились по своим комнатам. Колб оставался, принимался истерически хохотать. Попеновскому хулигану из Киргизии явно нравились такие дикие приколы «якутов».
Но вернёмся к Сёме и каравелле.
– Если Колумб открыл Америку, почему Америку назвали Америкой, – решил я «замутить» сёмины мозги, поставить его в тупик.
– Почему? – нахмурился удивлённо «Обер».
Нам-то много чего интересного и познавательного «понарассказывали» на уроках «внеклассного чтения» в средней школе. Учительница по географии, как я теперь понимаю, была эрудитом и высказывала много любопытных гипотез.
– Говорят, Америго Веспуччи тут повалялся, – сложно пошутил я.
– Америга? – «обер-лейтенант» надулся от удивления и примолк. Решил сам проверить в школьной библиотеке мои шокирующие домыслы.
Мечты – мечтами. Но суровые реалии жизни занесли на время Сёму в ФМШ и «Белую зёму». Парусник так и остался в рамке на чердаке. Навсегда. Года через три, после возвращения «обер-лейтенанта» домой, случилась жуткая трагедия. Ночью, от короткого замыкания в сгнившей проводке, дотла сгорел сёмин барак. Вместе со спящими отчимом и мамой. «Пэтэушник» Сёма остался «круглым» сиротой. Он тогда вернулся с райцентра на каникулы, всю ночь «пробухал» с друзьями в кочегарке, потому уцелел. Старший брат его погибнет «по пьяни» в дорожной аварии чуть раньше, до пожара.
Но это случится гораздо позже, в недалёком, мрачном будущем. Пока же разведчик «обер-лейтенант» молчаливо упивался тихим и светлым счастьем от посещения «Белой зёмы».
В тот же самый вечер, когда Сёма стал обладателем картинки и чертежей каравеллы, в желтоватом, «ватном» свете керосиновой лампы у себя в «схоронке», на чердаке барака, мастеровой много чего вычитал занимательного, удивительного и полезного. Что отвлекло от парусников навсегда «в деле», но не в мечтах.
Впервые в жизни мальчишка узнал, но ничего не понял, как работает «радива» и «телик», вычитал про «электрические кишки» разных приборов: про «релюхи», электролиты, реостаты. Узнал про «кондёры», похожие на коричневые конфеты-ириски на «ножках», про диоды, триоды, неведомые транзисторы, тиристоры и прочую радиотехническую «хрень», в которую Сёма влюбился сначала безответно. Но когда «надыбал кучу деталюх» по свалкам Промзоны, страсть и влюблённость в радиотехнику «выпаялась» в практику.
На чердаке он высмотрел на страницах «Моделиста-конструктора» первую в своей жизни схему радиопередатчика. И задумал в будущем, в тайне ото всех оснастить секретной радиосвязью «сидельцев» уголовной Зоны. Своего старшего брата, в первую очередь.
Без помощи и подсказки Обер спаял свою первую радиосхемку, простенький «детектор» – детекторный приемник.
– Подумаешь! – хмыкнул я с лёгким презрением. – Мы тоже много чего напаяли. Детектор – легче лёгкого. Тоже радио слушали на улице. Цеплялись проводком – антеннкой к пожарной лестнице, по наушнику слушали станции разные. Прикольно. Станции шуршат тараканами в коробке.
Снова отвлекусь на пару абзацев.
Тараканов в спичечном коробке притаскивал на уроки в нашей средней школе вредный, низенький толстячок по прозвищу Пырь. На уроке мог высыпать рыжих «прусаков» на спины девчонок или за шиворот. В третьем классе мне запомнился тонюсенький визг перепуганной девочки перед звонком на урок. Впервые я увидел женскую истерику. Грустное и неприятное было зрелище. Девочка, со смешной фамилией Кобец, надрывно расплакалась, обслюнявилась, довела себя до нервной икоты. Успокоить бедняжку учителям удалось только в медпункте школы.
Почему «нестрашных», рыжих и наглых тараканят так боялись некоторые девчонки, не понимаю. Подошвами сандалет мы преспокойно передавили насекомых, разбежавшихся по классу, отвесили толстяку «леща», привычно расселись за парты в ожидании прихода учителя. Несчастная Кобец в тот раз сорвала урок своей истерикой и обмороком. Нам было искренне жаль девчонку. Но не всем. Негодяй Пырь приоткрыл крышку парты, спрятался в засаде, пускал слюни удовольствия, тихо лыбился и злорадничал. Похоже, девчонка с двумя тонкими косичками на оттопыренных ушках ему очень нравилась. Но разве так ухаживают или пытаются таким образом обратить на себя внимание? Пырь пытался ухаживать именно таким способом. И не он один. Бред.
Вот и Андрей Р., наш одноклассник, весьма своеобразно «поухаживал» в детстве за девочкой, дочерью подруги своей мамы. Став взрослой, она с неприязнью вспоминала хулиганские выходки Андрея. Безо всяких видимых причин, однажды он оторвал её любимой кукле пластмассовую голову. Ужасно, но туловище куклы продолжало «уакать» и отчаянно звать «ма-ма!». В другой раз чёрной краской измазал её новенькое белое пальто.
Из вредности Андрей всячески сопротивлялся, когда мама-журналистка принуждала его ухаживать за «хорошенькой» дочерью своей подруги-писательницы с тайной мыслью, мол, ах, какая прекрасная пара получится из наших деток.
Через полвека взрослый Андрей стал членом Союза писателей, попытался «девочке из детства», которая стала известным кинорежиссером, предложить сценарий фильма. «Неприятеля своего детства» обиженная дама даже видеть не пожелала.
