– Ты собираешься отвечать или как?
Антон повернулся ко мне затравленным взглядом, откашлялся и… замолчал.
Потрясающе.
Я вздохнула.
– Собственно, насколько знаю, шизофрения неизлечима.
– Мы так не считаем, – пробурчал он мрачно. – У нас есть план. План выздоровления. Мы почти у цели.
Вот какой поворот. Они, видите ли, почти излечились.
Происходящее носило какой-то шизонутый характер, другого слова подобрать не удавалось.
Я покрепче закуталась в пальто и ускорила шаг. Точнее вообще побежала. Просто медленно. Чтобы не слишком демонстрировать свою панику одному рядом идущему психу.
Псих, конечно, тоже побежал.
Конечно. Я когда-то мечтала, чтобы он за мной бегал. Больше никогда ни о чем мечтать не буду.
– Почему ты так быстро идешь? – спросил Антон, обгоняя меня. – Пожалуйста, прекрати. Я изо всех сил стараюсь быть нормальным.
– Иначе что? Уйдешь в психоз?
Я притормозила, сделав вид, что обеспокоена его судьбой. Но вдалеке на горизонте уже забрезжил способ побега. Не сказать чтобы гениального. И уж точно не благородного.
Но камон, он говорил о себе во множественном числе. Так поступают только конченные психи!
Антон не ответил и остановился, тяжело дыша и ухватив себя за волосы.
Мне бы убежать подальше в этот момент – но нет. Я была глупа, как прародительница моя Ева, искушенная белобрысым змеем.
– Ты это… – я помедлила, не уверенная, что он вообще меня слышит. – Ты того… Когда про голову говорил и сказал «Мы»… Ты же имел в виду психиатра своего, да?
Пожалуйста, идиот, скажи «да».
– Нет, – выдохнул Антон и отвернулся.
– А кого? – не унималась я. – Своих друзей? Своих субличностей? Ты – как тот парень из Америки, да? У тебя в голове куча народа, и ты с ними обсуждаешь очередное убийство?
Антон поднял на меня удивленный взгляд, полное значение которого считать я не смогла. Что-то среднее между надеждой и обидой. А может, ему было плохо и он надеялся, что я оставлю его в покое.
Но он не знал обо мне одной вещи.
Я сама ее узнала о себе в полной мере только в тот вечер, наблюдая уже который час душевные страдания этого относительно юного Вертера.
Она была очень не очень, эта моя черта характера, будем откровенны. Я прятала ее ото всех живых в дальний ящик своих скелетов. Каждый раз скромно приваливалась сверху и ждала, когда разговор пройдет мимо.
И черта спокойно плавала себе в формалине, никому не мешая, пока очередной знакомый в пьяном угаре не наступал на нее, эту мою любимую мозоль, со всей силы своих манипулятивных истерик.
А правда была в том, что я была садисткой.
И бросить этого страдальца одного на дороге я не могла. Мне нравились его страдания. То, как мужественно он сдерживал свою панику. Как отчаянно она все равно раз за разом проявлялась на его прежде красивом лице. Как это красивое лицо сжимала судорога.
Боже, да я просто упивалась мыслью, что в этом городе так надрывно, глубоко и беспросветно могла страдать не только я!
Я оторвалась от прекрасного зрелища, потому что пялилась уже так долго, что испугала саму себя. Вместо этого я подошла к трассе и начала голосовать. Машина остановилась спустя полминуты, и я просунула голову в провонявший сигарами салон.
– Тут парню нужна помощь, подвезете?
Разумеется, подвезут. Это же Россия.
XXX
Антон проснулся в чужой постели. Этого не случалось с ним уже так долго, что он даже забыл, как это приятно.
Воспоминания предыдущего дня холодными лягушачьими лапками выступили на лбу.
Он съежился. Сколько же раз за прошедший вечер его вышвыривало из самоконтроля? Три? Пять? А сейчас? Мог ли он быть уверен за ближайшие полчаса?
Годы! Годы борьбы за контроль над сознанием – насмарку. Все насмарку. Он обречен быть ничтожеством.
Антон отвернулся от окна, с его тусклым питерским полуденным светом, и свернулся калачиком. Он был почти готов признаться, что хочет сдохнуть.
Получасом спустя дверь в комнату со скрипом приотворилась, к нему заглянул любопытный глаз новой знакомой.
– Ты спишь? – спросила Лада шепотом.
Антон не ответил и продолжил лежать в позе эмбриона, уставившись на нее своими пустыми глазницами.
– Ты там умер?
Лада зашла в комнату и обеспокоено присела перед его лицом. Она хотела было приложить ладонь ко лбу проверить температуру, но в последний момент одумалась и одернула руку подальше.
Очень верное решение. Вряд ли у него нашлось бы сил сопротивляться, но, Антону хотелось верить, он смог бы откусить ей пару пальцев при приближении.
Он был больным зверем. Таких требовалось либо пристрелить, либо отпустить умирать на родину. У Антона же было чувство, что Лада наденет на него ошейник и оставит у себя. Сторожить квартиру от злых духов.
Лада так и осталась сидеть напротив.
Скрестив ноги по-турецки и пялясь куда-то в пространство между его раскрытыми настежь, словно окна пустой квартиры, глазами.
Они стоили друг друга, этого отрицать не имело смысла. Ни одно вменяемое существо не признало бы в этой парочке себе подобных. Обычным людям даже не было доступно понимание того, что происходит в квартире.
Антон и Лада голодными глазами пялились в Пустоту, что океаном боли плескалась в молчании между ними. Пялились и не могли ее наесться.
Так прошло около десяти минут. Могло бы и больше – но желудок Антона издал свой голодный протест.
Лада моргнула.
– Могу сварить лапши, теоретически, – пробормотала она, поднимаясь. – Вообще, я вчера должна была съехать из квартиры. Так что нормальной еды в доме, конечно же, нет.
Антон сглотнул и тоже попытался сползти с кровати.
– Куда собрался? – возмутилась Лада, заталкивая его обратно на одеяло. – Ты лежи, тебя вчера знатно помотало. Лада знает, каково быть особенным. Антон – приходит в себя, Лада – готовит лапшу и возвращается. Лады?
– Лады.
– Мольто бене, – девушка подмигнула и убежала на кухню греметь кастрюлями.
Это было так странно.
Лежать в чужой кровати, слышать, как тебе готовят завтрак, чувствовать запах женских духов, пропитавший одеяло. Будто жизнь снова стала нормальной и никогда не была другой.
Интересно, можно ли вычеркнуть последние десять лет и встать с этой кровати адекватным?
Антон пролежал так некоторое время, плавая по отдаленным локациям сознания, затем все-таки повернул голову вправо. На подушке рядом лежала сонная Джанджа. Его собственное прекрасное проклятие.
Она протянула свою тонкую кисть к его лицу и заправила русый локон за ухо. Затем наклонилась и миролюбиво поцеловала в губы.
Поведение его духа давненько не отличалось столь показным спокойствием и принятием. Либо он и вправду выздоравливает, либо Джанджа вчера наделала глупостей и теперь просит прощения. И скорее второе.
Обычно он часами мог наблюдать за ее сном, рассматривая малейшие изменения на ее лице, наматывая одну из афро кудрей на палец.
Но сейчас его неведомыми силами тянуло на кухню. Ведь там кипела жизнь.
Лада встретила его эмоцией радости, перекосившей ее красивое восточное лицо. Темные кудри растрепались по физиономии, полы длинной юбки были заткнуты за пояс, в руках она вертела огромную сковороду, полную плова.
– Плох тот узбек, что не может сотворить плов из топора, – пробормотала она, сосредоточенно делая пасы сковородой и заставляя волны риса летать над кухней, преодолевая пределы гравитации. – Ты же ешь рис, да?
– Да, – Антон приткнулся на стул в углу, чтобы не мешать хозяйке волшебства творить.
– Еще бы, – хмыкнула Лада и с грохотом вернула сковороду на плиту. – Ладно, жди.
Император
Когда я была маленькой, я мечтала стать поваром.
Потом посмотрела, как мать денно и нощно только и делает, что бегает вокруг плиты, обслуживая мое многочисленное семейство, и поняла, почему так воодушевленно заулыбались родственники, стоило мне объявить о будущей карьере.
Но приносить гастрономическую радость окружающим мне все равно нравилось. Будто после принятия еды люди оставляли в себе частицу моей любви. Похожая аналогия у меня была и для секса.
Я определенно мечтала оставить после своего правления на Земле пышное наследие. Жутковатый способ, конечно, но Будда вроде ничего подобного не запрещал.
Наблюдать, как Антон ест, было приятным вдвое: чем больше он наворачивал моё фирменное «Рис из топора», тем сильнее походил на прежнего красавчика. Какое-никакое эстетическое наслаждение я от него все-таки получала.
Но я была бы не я, если бы не испортила уютную обстановку на пустом месте:
– Когда-нибудь мы откормим тебя до настоящего человека.
Вопреки ожиданиям, Антон благодарно кивнул.
Чего это он радуется?
– Я серьезно. Ты вчера вел себя, словно собираешься ноги протянуть прям на улице. Почему не закинулся таблетками?
– Я их не пью, – пробубнил он. – Я уже почти здоров.
Многозначительно промолчать, что ли? Где он – и где психическое здоровье. Впрочем, кто я такая, чтобы судить.
– Так а, собственно… Кто же все-таки обитает в твоей голове, кроме тебя? Кхмм… Кого нам надо накормить, чтобы ты выздоровел?
Мне казалось это неплохим заходом на интересующую меня тему. Но Антон сжался, и я недовольно поняла, что все еще поспешила.
Он уставился в пространство между нами. Интересно, со сколькими из них он сейчас разговаривает?
Я замерла, не моргая.
– Они здесь, да?
– Кто? – Антон перевел на меня заторможенный взгляд.
Он издевается?
– Личности твои, придурок! – не выдержала я. – Я все еще жду ответа на вопрос!
– Но у меня нет личностей, – буркнул парень, отодвигая от себя пустую тарелку и глядя в пол. – Кто тебе сказал про них?
– Но ты ведь выглядишь, как типичный их обладатель, – я не веряще упала на спинку стула. – Я почти физически ощущаю, как с тобой кто-то разговаривает, помимо меня!
Антон ойкнул и боязливо покосился вправо.
Ага! Я все же права!
– Познакомь нас, – улыбнулась я елейно. – Обещаю, мы подружимся.
Он без особого вдохновения протянул мне руку и представился:
