– Понимаешь… – начинаю я, пытаясь сформулировать свои мысли и чувства так, чтобы Крейн смог понять это, или, хотя бы, чтобы не посчитал меня выжившей из ума. – Я не могла спасти его тогда, я уже не могла ему помочь. Но его сердце – это часть него и оно живёт в другом человеке. Это… – перевожу я дух. – Это значит, что его смерть не была напрасной, он спас другому человеку жизнь. И Алекс, будто продолжает жить… В нём, – указываю я на мужчину, который несколько часов назад был на моём операционном столе. Глаз на Крейна не поднимаю. Вряд ли он сможет меня понять. А о том, что Алекс мёртв и этот человек не Алекс, я не хочу слышать.
– Мне очень жаль, – говорит он в конце концов с сочувствием, и уходит.
Я стою неподвижно какое-то время, а потом замечаю на тумбочке медицинскую папку пациента. Решаю посмотреть как проходил послеоперационный период и как приживалось сердце.
«Майкл Эванс» – произношу я мысленно его имя, глядя в документы.
– Ну, здравствуй, Майкл… – говорю я уже вслух, но самой себе.
– Здравствуйте… – раздаётся снизу, еле слышно, хриплый голос пациента.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Сознание к пациенту после наркоза возвращается волнами. Глаза то открываются, то снова закрываются. Через пару минут к нему приходит понимание, что он не дома, а в незнакомом месте. Он пытается подняться. Мониторы начинают пищать.
– Майкл, успокойтесь. Вы
попали в аварию, вы в Медицинском центре Анны Арундел. С вами всё хорошо, – объясняю я ему спокойным голосом и аккуратно возвращаю его в лежачее положение. Тут заходит Крейн. Сразу начинает записывать показатели в карту.
– Сердце? – спрашивает пациент, заметно нервничая.
– С сердцем всё хорошо, – снова успокаивая его, отвечаю я. Заметное облегчение отражается на его лице, он успокаивается и ложится на подушку. А я продолжаю:
– Что последнее вы помните? Он задумывается.
– Я еду.... А потом… Будто удар… И… – он зажмуривается от воспоминаний, которые накатывают на него.
– Всё хорошо, – успокаиваю я его, и кладу руку ему на плечо. – Вы были в шлеме и хорошей экипировке. Из повреждений – перелом седьмого ребра, осколочное ранение селезёнки. Сейчас уже всё хорошо. «Можно сказать, ему повезло.» – заключаю я про себя. А в мысли ко мне приходит Алекс.
– Зачем я сел на этот чёртов мотоцикл? – сокрушается Майкл.
– У вас не было противопоказаний, вы могли вернуться к привычному образу жизни, – говорю я ему.
– Да я вообще не люблю мотоциклы! Не любил…
– произносит Майкл, сначала раздражаясь, а потом, кажется, огорчаясь. Я смотрю на него непонимающе. – После операции это, как наваждение. Мимо проезжает байк и внутри все трепещет. Я держался несколько месяцев. Потом не выдержал. Пошёл на курсы, сдал экзамен. И вот я еду на мотоцикле. А внутри двоякое чувство – эйфория и страх. Я понимаю, что подвергаю себя опасности, но не могу ничего с этим поделать, – рассказывает он. А я стою, как громом поражённая.
– С тобой всё нормально? – вмешивается Крейн. Я не сразу возвращаюсь к реальности и понимаю, что он обращается ко мне, пристально, и даже как-то взволнованно, глядя на меня.
– Да, – отвечаю я, как в прострации.
«Я слышала о том, что у реципиентов после пересадки донорского органа, появляются воспоминания, привычки, которые были у донора. Но это откровение Майкла всё равно повергает меня в шок. Алекс был одержим мотоциклами, это была его страсть. Таких, как он, среди байкеров, называют «летчиками». Пугает и то, что Алекс погиб в результате хайсайда. Это, когда заднее колесо теряет сцепление с дорогой, теряет траекторию. Когда сцепление восстанавливается, от возникшего толчка, байкер перелетает через руль. Алексу не повезло. Он ударился головой о бетонное ограждение, когда приехала скорая, он был в коме четвёртой степени. А, когда его привезли в больницу, мозг был мёртв. И, кажется, Майкл попал в аварию именно в результате хайсайда, судя по его рассказу…» – от осознания последнего мне становится жутко. Я стою, смотрю на этого мужчину и не могу произнести ни слова.
– Вы не против, мы отойдем? – спрашивает Крейн у Майкла, и протягивает ко мне руку. Затем Крейн выводит меня из палаты под руку, потому что я вообще не осознаю, что я делаю. Он даёт знак медсёстрам, чтобы они пошли к пациенту.
– Что с тобой происходит? – спрашивает он, и терпеливо ждёт моего ответа, внимательно вглядываясь в моё лицо.
– Алекс… – тихо произношу я. – Алекс любил мотоциклы… Погиб, разбившись на мотоцикле… – говорю я машинально, и перевожу взгляд из ниоткуда на Крейна. Не знаю, что он видит на моём лице, но выглядит он встревоженным. А я чувствую внутри столько эмоций, что невозможно их все разобрать. Моё тело просто трусит мелкой дрожью под воздействием обрушившейся на меня информации. Крейн подходит ближе, пытаясь положить свою руку мне на плечо. Но я останавливаю его движением руки. Понимаю, что, если он это сделает, то мои чувства будет уже не остановить, меня прорвёт, как дамбу. Он даёт мне пару минут прийти в себя.
– Всё хорошо, я в порядке, – говорю я ему наконец. Он не отвечает и ничего не предпринимает, но всё ещё выглядит обеспокоенным. Я закрываю глаза, и делаю глубокий вдох, а затем решаю вернуться в палату к пациенту.
Когда мы заходим в палату, с Майклом разговаривают полицейские. Один из офицеров идёт к нам.
– Добрый день, – обращается он к нам с Крейном. Мы здороваемся с ним. – Из рапорта парамедиков следует, что на месте аварии был врач. Кто из вас доктор Льюис? – спрашивает офицер.
– Я, – отвечаю я.
– Вы обнаружили пострадавшего? – спрашивает он и готовится записывать мои ответы в свой бланк.
– Да, – киваю я. Офицер делает пометки в своих бумагах, а Крейн отходит в сторонку, чтобы не мешать нашему разговору.
– Могу я записать ваши подробные показания? – спрашивает офицер.
– Да, конечно, – соглашаюсь я и мы с ним выходим из палаты. Там я рассказываю ему как всё было.
– Вы не видели других авто или мотоциклов? – спрашивает он. Я задумываюсь. И момент обнаружения мною Майкла на дороге встаёт у меня перед глазами.
– Нет. Но я не знаю сколько прошло с момента аварии до того, как я подъехала, – говорю я.
– Ничего. На байке нет следов столкновения, мы просто устанавливаем обстоятельства. Мы во всём разберёмся. Спасибо за вашу помощь.
– Не за что.
Офицеры уходят и Крейн тоже.
– Так значит, вы нашли меня и спасли? – спрашивает у меня Майкл, когда мы остаёмся вдвоём. Я подхожу к его кровати.
– Да, кажется так…– с улыбкой отвечаю я ему.
– Спасибо, – усталым голосом, но с благодарностью во взгляде говорит он мне.
– Не за что… – кладу я руку ему на плечо в знак поддержки.
– Не думаю… – с какой-то задумчивостью начинает он. – Мне было холодно и больно, потом я провалился в темноту. В какой–то момент стало тепло и спокойно. Если бы не вы, я бы, наверное, умер, – после этих слов, он закрывает глаза и говорит скорее сам с собой. – Сначала эта кардиомиопатия, теперь авария. Будто смерть не хочет отпускать меня…
Мне становится не по себе от его слов. А он больше ничего не говорит, постепенно засыпая. Я тихо выхожу из его палаты и еду домой.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я стала навещать Майкла в обеденный перерыв и после работы. Мы начали сближаться. Он рассказал мне о своей семье. Его бывшая жена и дочь живут в Лос-Анжелесе. Они разведены, и с женой почти не общаются. Дочери семь лет. С ней у Майкла тёплые отношения. Было грустно слушать, как он говорил о ней. Он скучает по ней.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69237244&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Холецистэктомия – операция по удалению желчного пузыря.
2
Лапаротомия – хирургическое вмешательство, представляющее собой разрез в области живота (брюшной стенки) для получения полного или частичного доступа к органам брюшной полости и таза.
3
Торакотомия – открытый хирургический доступ к грудной клетке.
4
Губка гемостатическая оказывает кровоостанавливающее и антисептическое действие, стимулирует регенерацию тканей.
