Георгий Мо "Одна"

Блаженные облака заполняли собой все пространство. Солнце, пробираясь сквозь них, разливало по небу розовые краски. Казалось, они пронизаны насквозь жаром огня, похожие на уже потухшие угли, которые слегка извергают языки пламени. Цвета красной охры, пурпура, драгоценного рубина смешивались с нежными волнами перламутрового счастья вечера. Безмолвное бледно-синее небо отдавалось до конца розовому великолепию.

Но перед погружением во тьму солнце стало лить лишь сапфирового цвета лучи. Как последнее пламя догоревшей свечи, испустив свой дух тонкой лентой в облака, издав терпкий запах прелого покоя. И день медленно чах. Яркие краски томной палитры постепенно бледнели. Недолговечный закат терял краски. Облака превращались в туман. Дома города накрывала тень. Нежный бархат небесного полотна становился фиолетового оттенка. Румяные щеки догоревшего солнца из персика превращались в сливу, и туманная прохлада, победившая летний зной, приобретала колючее настроение надвигающейся ночи. Вечернее море над головой успокаивалось, больше не лило свои хмельные розовые откровения. Глубокий свод небес поглотил закат без остатка.

Но всего этого Лия тогда не увидела. Ей досталась фотография одного из мгновений, когда облака сладко дремали. Еще когда горизонт не менял свой цвет на ностальгический, и пока откровенная тьма не зазвучала в небе криками ночных птиц.

– Хы. Это правда! – сказал я странным тоном, словно с намеком на что-то очень интимное. – Не такая уж ты и заучка!

– Вот знаешь ты, что сказать!

– Ты что, смутилась? С каких пор?

– Немно-ожко.

– Ну ладно-ладно! Не буду тебя смущать. Я пошутил.

– Еще не лучше! Тебе что, не понра-авилось фото?!

– Ты хочешь поговорить об этом по телефону? О твоих трусиках? А как же твои подозрения, что папа меня прослушивает?

– Нет! Нет! Не надо лучше-е, – Лия звонко засмеялась.

– Хорошо. Не буду.

– Мне кажется, или ты грустный? Что случилось?! Не пугай меня!!! Точно ничего не произошло?! – в голосе звучали панические ноты.

– Точно. Просто я давно здесь не был.

– Лучше бы ты и не ездил туда! Что ты там вообще забыл?! И вообще, этот город небезопасный!

– Хватит! – злился я в очередной раз. – Хватит!!! У меня были дела.

– Только и читаю в новостных сводках… То убили, то ранили, то еще что! Питер что, самый криминальный город России?!

– Прекрати! Хватит, я сказал!!!

– Хор-рошо, – испуганная, шепотом проронила Лия. – Прос-сти.

– Я сам решаю! Когда! Куда! С кем! Зачем! Ты забыла?!

– Да. Я по-омню… Ты все решаешь сам, – очень грустно и трагически проронила Лия, убедившись, что я непреклонен. – Хотя-я, я была уверена, что после того, как мы сблизились, что-то изменится…

– Я уже много раз говорил тебе, что у меня были дела в городе! Почему ты вынуждаешь меня повторять это? Ищешь повод поругаться?!

– Там Надин…

– И что?! Здесь много и других девушек, с которыми я проводил время.

– Да! Помню! Проводил время ты бурно. Пока ее не встретил!

– И что? Теперь этот город под запретом?

– Не делай вид, что ты не понимаешь! Не сам город! Не в нем дело! Я знаю, что она-а-а – не просто одна из…

– Одна? Одна из? Из кого?

– Одна из тех, кого ты… Нет! Не так! Она – твоя бывшая возлюбленная!

– Кто-то говорил, что не ревнивый! Не помнишь кто? Или что-то изменилось? – выпалил я со злостью.

– Что-то изменилось, Рустем! Что-то изменилось. И ты прекрасно знаешь что!

– Никогда не думал, что близость меняет отношения людей в худшую сторону! Я всегда был уверен, что начало сексуальных отношений – это плюс, а не минус. Такое ощущение, что для тебя Надин – больная тема!

– Моя? Моя?! Моя больная тема?! Не моя… А твоя! – она повысила голос, но очень неуверенно, замявшись.

– Не смей!

– Да! Да! Извини меня, пожалуйста!

– Не смей искать причины для ссоры! Ты все испортишь!

– Это не отменяет твоих чувств… – сказала она еле слышно, с грустью впиваясь своим взглядом в мои глаза с присланного селфи.

Я знал, чего так сильно боится Лия. Я понимал это отчетливо. Осознавал каждой клеткой своего тела и каждой мозговой извилиной. Она переживала, что я вспомню, как когда-то сходил с ума от похоти в этом городе и как любил умолять очередную шлюхоподобную девушку, чтобы я побыстрее кончил. Она испытывала настоящую панику, когда голос мой становился напряженным, а манера речи менялась на болезненное ворчание, словно я пытаюсь от нее отделаться, чтобы начать новый поток соков гениталий. Она знала об этом не из передач про секс и не от подруг. Она слышала много раз мои бредовые откровения, где у нее замирало дыхание от шокирующих подробностей, или ком в горле не давал ей возможности выпустить изо рта реплику относительно моего пикантного прошлого. Я мог и тогда попрощаться с Лией, пообещав ей лечь пораньше спать, а сам пойти во все тяжкие спермовыделительных реакций организма.

Сидя уже в ночи все на том же балконе и загадочно улыбаясь, я посасывал какую-то кислую карамельку. Я точно знал, что Лие волноваться не придется. Сила воли, чтобы вовремя остановиться, все еще во мне присутствовала. Я изжил свои животные страсти еще тогда, когда запах порока остался в Питере без меня.

Лие не пришлось в ту ночью просыпаться с чувством тревоги за мое тело и за мою искалеченную душу. Я спал почти как младенец. Никто не стонал мне в ухо и не просил секса до умопомрачения, стягивая большие шелковые эластичные ленты на теле до хруста костей. Никакой сочный рот не проглотил мой половой член, и ничьи выдающиеся соски не покрылись моей еле выжимаемой к концу оргии спермой. Но, главное, что я не раздвигал лепестки бывшей возлюбленной, прощупывая языком нектар самого дна ее величественной бордовой розы. А это означало лишь одно, что моя девушка могла спать спокойно и не переживать, что я остался ночью один в городе грязных пороков.

Холодные, как лед поздней ночью в Антарктиде, мои глаза с присланного фото не могли ей врать. Глаза цвета кристальной синевы могучих айсбергов. Темные, как предосенняя буря с грозой, но без тумана после него. В них не сиял предательский отсвет падающей звезды, когда дрожание глазного яблока выдает неправду. В них не было омута темноты, где встревоженный ветер свищет как попало. В них отражалась вся Вселенная, томно чаруя.

Глаза до откровения чистые, хоть и опьяняюще дерзкие, неподвластные порой прочтению. Они до краев были наполнены неописуемой глубиной океана, где об его рифы могут разбиваться все сомнения смотрящего. В них откровения набегают волнами, скользя по телам страдающих, влюбленных в них легким прохладным бризом равнодушия. В таких глазах даже луна всегда только испытывающая, подозрительная, но знающая, что цвет раннего утра все же непостоянен…

В тот вечер я поймал себя на мысли, что мне не хватало особенной теплоты Лии. Такой, которая появлялась от сильных крепких объятий, когда она с пленительным кокетством улыбалась, прижимаясь все сильнее. Щеки ее моментально наливались красным румянцем, а застенчивые глаза уникального цвета дарили уют, которым можно было наслаждаться до бесконечности. А ночью мне не хватало с ней близости, в которой ее скромность всегда снималась вместе с юбкой. И тогда она становилась совсем не похожа на ту робкую девушку, которой была днем.

В ту ночь я долго лежал и думал о том, что качественная интимная близость – был ее ход на пути завоевания меня, потому что с первого дня я почувствовал, как интеллект имеет основу для страсти в постели, и что, пожалуй, ее нравственные достоинства действуют на нее как испуг быть развратной днем, но ночью она могла себе позволить все что угодно. И это был ее особый вид гордости. Любить мужчину так, чтобы он хотел быть только с ней.

В начале наших отношений она не задавала мне много вопросов и, кажется, даже не обращала внимания на постоянные сообщения в телефоне и звонки, вследствие которых я порой улыбался, зажигая особые искры в глазах. Лия говорила мне, что совсем меня не ревнует, потому что видит, как я пользуюсь популярностью, и что я в этом не виноват, но, если я изменю ей, то она сразу это поймет. По взгляду, по каким-то мелочам в разговоре, которые выдадут меня.

Невзирая на то, что я не любил, я не хотел обижать эту девушку. Ту, которая, несмотря на свой оптимизм, не верила в то, что ее мечта может осуществиться, но в глубине души таила надежды, которые когда-то даруют ей большую счастливую семью. Ту, что была свободной от всего, но в то же время зажата в определенных рамках. Ту, у которой был загадочный голос, живая, светлая душа, и которая таинственно мне улыбалась, когда давно не видела. Ту, что наполняла меня нежностью и покоем, когда мне это было особенно нужно, и с кем была духовная близость уже давно. Ту, которая быстро забывала ссоры и не помнила причины их возникновения. Ту, в глазах которой я стал ощущать нечто особенное. Ту, с которой я стал бы счастливым, если бы любил. Но я не любил. И это больше всего меня мучило. День ото дня, неделя за неделей.

А потом случилась первая физическая измена, вследствие которой она переменилась. Как сейчас помню дрожание голоса Лии в телефоне, когда она поняла, что я провел время с другой. Я помню, как почувствовал натяжение пружины между нами, и как потрясение от этой новости отразилось на ее лице. Я не видел ее глаз за сотни километров, но я ощутил тяжесть повисших в них слез, еле-еле сдерживаемых их обладательницей. В тот момент я испытал нечто похожее, словно это мои ожидания обманули. Острая боль пронеслась по всему телу и закончилась в районе сердца. Сотни иголок разом пронзили его. И наступил полный ступор, в котором каждая секунда была как повисшее ожидание.

Я не обещал Лие быть верным после того, как у нас была первая физическая близость. Я не клялся ей в чувствах и не говорил, что теперь мы в отношениях. Я отнесся к этому сексу как к обычному притяжению людей противоположного пола, которые сильно симпатичны друг другу. Но меня не отпускала мысль, что я воткнул нож в ее сердце. Поэтому первым же делом, осознав это, рванул к Лие.

На меня не лились сотни обвинений, и эмоции ее от злости не зашкаливали. Она была внешне очень спокойна, словно потрясение прошло как гроза. И хоть еще были слышны в воздухе раскаты грома где-то очень далеко, но уже парил покой. Лишь ее усталый взгляд от неспокойных ночей выдавал тревогу и боль. Но уже не острую, как в первый день, а затяжную, с которой можно смириться и жить дальше.

Она разговаривала со мной в тот день так, как будто ничего и не произошло. И только когда я сам подвел к этому, она наконец расплакалась. И тогда состоялся долгий доверительный разговор о произошедшем. Я ощутил, как мое сердце бешено стучало от хладнокровной реакции Лии на произошедшее. Это било меня сильнее, чем если бы она использовала весь арсенал средств ссоры. Но она ни в чем меня не обвиняла, как будто это была ее ошибка довериться мне. Человеку, который этого не достоин. И именно в этой реакции я увидел шанс. Маленькую вероятность вернуть веру к человеку, который, возможно, этого и не заслужил.

Она не говорила мне, что после случившегося я помельчал в ее глазах, и не говорила о разочаровании. Но по тому, как она отворачивалась от меня, когда я хотел ее поцеловать, я понимал, что предавшие ее надежду губы не в милости. А холод глаз, с которым она слушала какие-то нелепые оправдания, был сильно уставшим.

Воздух вокруг меня был полон вины, хоть я изначально понимал свою правоту. Я не давал этой девушке права думать, что я буду ей предан после близости, но почему-то ком в горле даже после примирения не растворялся. Словно все мои слова были для нее бесполезные, потому что, по сути, я сам себе искал оправдания. Оправдания – ненужные ей. Для Лии было огромным шагом, что я приехал повиниться перед ней, даже не считая себя виноватым. Лия дала мне прочувствовать свою боль молча, вручив мне возможность самому решить, что я хочу от этого покаяния и прощения.

С той измены прошел уже год. Проработка случившегося, как новый договор на доверие, закончилась крепкими объятиями. А подорванное доверие с моей стороны послужило прививкой для наших отношений, как укрепление иммунитета, правда, лишь на некоторое время…

III

Наконец моя любимая этническая музыка заиграла в доме, не боясь осуждения отца, ведь он частенько делал мне замечания относительно странных звуков, исходящих с другой стороны особняка. Наконец психоделика потекла по мозаике, заволновала обнаженные стены бассейна и тихонько зазвенела каплями. Под водой музыка была глуше, звуки придавлены, но все равно она инопланетно огибала тело, превращая меня в какое-то морское животное: с плавными линиями, четкими очертаниями, которое, закрыв глаза, двигается только по ощущениям. Туда, где берег неподвижен, где глубина призрачна, а пена и соль на губах лишь в воображении.

Бассейн делает далекое море явью. Здесь можно пережить полную отрешенность. Словно над ним парят обреченно чайки, и пенная седина омывает небеса. В синей далекой мгле утопает горизонт, и под плеск смятенных чувств звучат последние аккорды протяжной пронзительной музыки.

Все громче и громче этника заполняет собой высоченные потолки и стены из идеальной мозаики мраморной плитки цвета тепла, и панорамное остекление с видом на роскошные сосны. Такое ощущение, что им впервые в жизни нравится быть со мной в гармонии. И меня самого, также впервые, не раздражают шик и роскошь.

– Знакомая музыка, – воскликнул гость с особым ударением. – Так громко, что слышно даже у поста охраны. Ты не оглох?

– Как ты зашел? – пульсация скул выдавала мое напряжение.

– Через парадный вход.

– Ну да, – я качнул головой. – Охрана у меня, к сожалению, ни к черту! Просил никого не пускать!

– Даже самого близкого друга видеть не хочешь? Я думал поддержать тебя в сложную минуту. И не надоело слушать одно и то же? Или тебе в прикол впадать каждый раз в полутранс? И еще! Ты выглядишь хреново, Рустем! Ты что, часами не выплываешь? Синий, как покойник.

– Плохое сравнение. Зачем приехал? – бегло глаза пробежались по фигуре непрошенного гостя.

– Я соску-учился, – довольная улыбка заиграла на его тонких губах.

– Мы же договаривались с тобой, что ты не будешь использовать подобные фразы.

– Да ладно! По-дружески тоже нельзя?!

Пегов самодовольно выхаживал по краю бассейна в лакированных туфлях, с которых капли воды скатывались очень быстро, не оставляя даже следа.

– Что ты хочешь?

– Я же сказал уже, что это дружеский визит. Хочу проконсультировать тебя насчет скорого заседания наследников.

– Ясно, но-о-о я уже консультировался с интернетом.

– О! И что там написали? – он скрипуче засмеялся, обнажив идеальные виниры.

– Общие фразы, что больно быть не должно, – и я вылез из бассейна.

Он оглядел мое тело, но почти сразу увел взгляд в пол. Я даже не успел поиздеваться над его сущностью, умело поиграв мускулами, с которых с особым вожделением потекли медленно капли воды. Они были обязаны разбудить дремлющее в его подсознании желание, но он показно отвернулся. Увы, ласковый сумрак в смеси с экстазом не накрыл страстью его гейскую натуру. Я был разочарован и потому злобно оскалился, пройдя мимо него полностью обнаженным.

– Да толку мне от просмотра твоего тела? – резко спросил гость. – Издеваешься. Смотреть на твою фигуру, плывущую от одного края бассейна к другому, больше завораживает, чем твой голый зад. Поверь мне на слово!

– Аха-ха! – разразился я странным смехом. – Верю. Верю. Я тебе всегда верю!

– Только что тут смешного?

– Меня забавляет влюбленный в меня близкий друг.

– Я забавляю?!

– Сама ситуация. Да и ты тоже! Это так ми-ило.

– Может, хватит заба… издеваться?!

– Ну почему-у? У меня только поднялось настроение, а ты просишь прекратить.

– Пффф! Что ты хочешь услышать?! Что у тебя красивое тело?! Или что?! Да и не говорил я, что влюблен в тебя! А если и было такое, то точно по пьяни!

– Ты что стесняешься того, что ты гей?

– Да нет!

– Так да? Или нет?

– Ну, хватит! Это не смешно!

– Только если совсем капельку, – пальцы мускулистой руки показали сколько это.

– Ну-ну, – выдавил из себя Вася, издав тяжелый выдох и переключив взгляд в глубь бассейна к панорамным окнам. – Это что за красотка стоит во дворе?

– Ты о ком?

– Спортка-ар.

– Вряд ли эта машина женского рода! Совсем меня не слушается.

– А что, бабы обычно все у твоих ног?

– Примерно так. Но, как мне теперь известно, не только девушки, – я подмигнул.

Вася злобно сжал губы. Пройдя пару метров по мокрой плитке аккуратной поступью, он швырнул в меня полотенце.

– Прикройся!

– Как ска-ажешь.

– Я здесь уже час гуляю. Осматривался. Шикарный дом, давно тут не был. Тебе идет! А машина твоя или она в наследуемом имуществе?

– Моя. Отец преподнес на Новый год.