И. Воронина "Практикум первый. Напиток бессмертия"

Главный вернулся в кабинет, откуда и вышел, и захлопнул за собой дверь. На двери висела табличка «ДИРЕКТОР».

Небольшой взрыв, павлин и договор.

Виктор Петрович Богданов чуть не вприпрыжку шёл по улице Салтыкова-Щедрина, нежно прижимая к груди папку с дипломом и резюме. Это был очень молодой человек среднего роста с длинноватыми растрёпанными каштановыми волосами и небесно-голубыми глазами. Практически блаженная улыбка, не сходившая с его лица уже несколько часов, проявила милые ямочки на гладких щеках.

Причина радости Виктора Петровича, к слову, была весьма необычна – ему только что отказали в приёме на работу. В двенадцатый раз. И это только за первую неделю. Виктор по праву мог сказать, что в этой области стал настоящим экспертом. В смысле, в том, чтобы, так сказать, безотказно получать отказы. Всего-то и нужно было: прийти на собеседование в рубашке с зайцами, назвать свой возраст и смотреть на рекрутера преданно распахнутыми глазами херувима. Ну и эта самая улыбка, да. Спроваживали его мгновенно, не допуская до светлых очей начальства, дабы это самое начальство не пугать.

Теперь он направлялся на своё тринадцатое собеседование с твёрдым намерением получить очередной пендель. Он его жаждал отчаянно. Этот пендель поможет Виктору доказать всем, что квалификация его ещё недостаточно высока для такой сложной, ответственной и опасной профессии, как учитель. Ну, будем честны – не всем, а маме и специалисту с биржи труда. Там почему-то без официальных бумажек ему не верили, хотя зайцев и улыбку он применял. На биржу его, кстати, тоже мама затолкала после месяца его успешной погони за безработицей. Виктор даже не понял, как это вышло.

Так вот, заветная подпись на бумажке с отказом в приёме на работу заставит его благодетелей наконец сдаться. А ему, Виктору, позволит с чистой совестью вернуться в аудитории любимого университета и отсрочить неизбежное вступление в ряды несущих постылое бремя трудовой повинности. Требовалось только выбрать факультет. Звание потенциального учителя какого-нибудь иностранного языка стояло первым номером в списке его желаний. Язык, правда, Виктор ещё не выбрал.

Августовское солнце нещадно припекало, грозя ожогом на носу, который потом будет облезать некрасивыми хлопьями. Виктор любовно разглядывал обшарпанные престарелые двухэтажные домики, каким-то чудом уцелевшие среди советских пятиэтажек в центре Ярославля. Тротуар был разбомблен беспощадной российской погодой, помноженной на не менее беспощадное трудонелюбие дорожных рабочих. Прогулка по нему была скорее похожа на преодоление полосы препятствий. Изогнутые фонари удивлённо выглядывали из крон деревьев, чем-то напоминая натыканные тут и там знаки вопроса.

«Символично, – подумал Виктор, – знак вопроса и сиянье на его конце, ведущее нас во мраке невежества!» Даже в собственной голове фраза прозвучала излишне патетично, что заставило Богданова улыбнуться ещё шире. «Ну и ладно, – злорадно подумал он, – скорее сойду за идиота!».

На колокольне Никитской церкви, мимо которой Виктор пробегал, что-то звякнуло. Приближался полдень. Словесное описание пути к школе №42 было настолько заковыристым, что в Богдановой голове промелькнула мысль о путеводной нити и Минотавре . Несмотря на это, идти от его alma mater было всего ничего, опоздать Виктор не боялся.

Благополучно преодолев все повороты и калитки в заборах, Виктор увидел её. Школу. Краснокирпичное здание было совершено обычным и довольно старым, но сад, окружавший его, был поистине выдающимся. Если бы Виктор не был твёрдо уверен, что попал по адресу – точно поискал бы кассу с входными билетами. Очень легко было принять это великолепие за ботанический сад, а не школьный сквер, политый слезами и потом двоечников на летней практике.

Странное дело, но вокруг не было ни души. Внутри – понятное дело, всё-таки каникулы. Но чтобы в будний день по дворам не сновали офисные бойцы, выбежавшие на обед за порцией седативных?.. И где все машины, ползущие в надежде приткнуться хоть где-нибудь? Зато на металлическом ажурном заборе, на столбе у калитки, вальяжно восседал огромный лоснящийся чёрный кот и вдумчиво смотрел вдаль. Виктор не произвёл на животное никакого впечатления.

Богданов тронул калитку. Та открылась, издав препротивнейший металлический скрип. Виктор вошёл в благостную тень. Воздух мгновенно стал влажным и тяжёлым, как в тропиках, крупные лужи и ручейки на земле говорили о недавнем расточительном поливе. Удивительно, но капало даже с деревьев, будто их поливали и сверху. Тяжёлые пышные кроны плотно смыкались над головой, напоминая своды в каком-нибудь готическом соборе. Откуда-то доносилось журчание воды, аромат от деревьев и трав шёл одуряющий. Даже свет, полосами пробивающийся через густую листву, окрасился каким-то курортным золотом.

Мимо Виктора неспешно пролетела по своим делам ярко-желтая пятнадцатисантиметровая бабочка. «Argema mittrei», – машинально отметил Богданов, и глаза его полезли на лоб. Этого Гулливера в рядах чешуекрылых он запомнил отлично. В недавнем прошлом Виктору пришлось позорно прятаться в шкафу музея биофака, где он и увидел эту бабочку на витрине. Богданов сидел тогда среди экспонатов, трясясь от ужаса, что его найдут и с позором и тумаками отчислят прямиком на гауптвахту. Поймать Викора можно было по в буквальном смысле горячим следам. А точнее – шлепкам пролитого им в студенческой столовой супа, на котором так живописно поскользнулся завкаф ботаники и микробиологии. От правосудия Виктор тогда ушёл.

К слову, корпулентный завкаф тогда напрочь снёс трёх третьекурсниц, буфетчицу и стойку с пирожками, как в кегельбане. Брань стояла такая, что в здании до третьего этажа от смущения запотели стёкла. Так вот, мадагаскарской комете, так ещё называют эту бабочку, полагалось летать по Мадагаскару, а не по центру Ярославля. Вероятно, в этой школе был немыслимо богатый инсектарий, чтобы из него могла сбежать такая поразительная особь.

Главный вход здания был закрыт на каникулы. Виктор пошёл к боковому и несколько оторопел, увидев на ступеньках небольшого крылечка шикарный персидский ковёр в жёлто-бирюзовых тонах. Кстати сказать, рисунок был выткан намеренно несимметричным. По поверьям мастеров ничто сделанное руками человека не должно быть идеальным. Виктор замялся у края ковра, не зная, стоит ли лезть на него в грязных ботинках, или сначала нужно разуться. Вытерев обувь об асфальт, Виктор всё же ступил на ковёр. Богданов подошёл к двери, которая при его приближении подалась под порывом ветра, распахнулась, кровожадно раззявив вход, и угрожающе грохнула о перила. Виктор придержал её и с опаской прокрался внутрь.

Вдруг навстречу ему несколько нервно выбежала полноватая женщина в старомодном тёмно-синем костюме. Из её поношенного портфеля торчали наспех впихнутые документы. На голове дамы, судя по непоколебимости ондуляции, был парик.

– Извините, а где тут?.. – воскликнул Виктор, но осёкся.

Женщина лишь на миг повернула к нему потное блестящее лицо с выпученными глазами и припустила дальше, пыхтя, как паровоз. Виктор проводил её удивлённым взглядом, пожал плечами и продолжил путь.

На стене, окрашенной стандартной зелёной краской, был неровным кусочком скотча приклеен белый листок. Крупная стрелка и надпись «на собеседование» придали Богданову смелости. Виктор поспешил последовать в указанном направлении, приведшем его к новой стрелке. Так по пустынным коридорам, пересечённым солнечными зайчиками, пробивавшимися сквозь зелёную листву, Виктор добрался до кабинета на первом этаже с многообещающей табличкой «ДИРЕКТОР».

Богданов неуверенно постучался. На его стук из кабинета прозвучало уверенное:

– Войдите!

Виктор послушался. Поверх секретера на него посмотрела красивая смуглая черноволосая девушка в лёгком белом сарафане, доброжелательно ему улыбнулась и спросила:

–Ты из какого класса?

Виктор несколько стушевался и вместо заготовленной фразы промычал что-то вроде:

–Вот и я, собсна, собеседование, тут…

Девушка устало вздохнула и указала ему на стул у переговорного стола в другой части комнаты. Наманикюренным пальчиком с рыжим, почему-то, кончиком секретарша ткнула в клавишу на антикварном интеркоме и с ленцой проговорила:

– Стах Глебович, тут ещё соискатель прибыл!

– Ва-ви-ву, – пролаял интерком.

Сняв палец с клавиши, девушка выудила из ящичка секретера тощую стопку бумаг, которая оказалась Викторовым резюме. Девушка положила её на стол перед Богдановым, бросив на него заинтересованный взгляд, который, впрочем, поспешила спрятать. В углу за секретером стоял приличных размеров цветочный горшок, из которого торчало деревце с листьями, похожими на кленовые. В горшке торчала табличка с крупной надписью «Ficus sycomorus».

Дверь за спиной секретарши отворилась. Из неё отчаянно хромая вышел мужчина в белых льняных брюках, белой же рубашке, тёмных очках-хамелеонах и почему-то в кожаных шлёпанцах. Его длинные рыжие с проседью волосы были аккуратно заправлены за уши. На пальце правой руки блестел массивный золотой перстень с синим камнем. Он смахивал на рок-музыканта, который вынужден соответствовать занимаемой должности, но так и не смог до конца отказаться от привычного внешнего вида. Несмотря на это, в движениях директора не было ничего фривольного, он держался весьма строго.

Стах Глебович уселся напротив Виктора, приподнял и пролистал резюме. Понять, читает ли директор, было невозможно – и что ему там видно через такие чёрные окуляры? Наконец, директор опустил бумаги, сложил на них руки и, наконец, заговорил неожиданно басовито:

– Приветствую. Меня зовут Стах Глебович. Да, такое странное имя. Отголосок советской эпохи. Половина страны была одержима пятилетками, четырёхлетками и прочим. Сами понимаете, – директор ухмыльнулся. – А Вы – Виктор Петрович. Добро пожаловать. Что ж, Виктор Петрович, рассказывайте! Кто Вы? Что Вы?

У Виктора появилось ощущение, что его хлещут репликами по мордасам.

– Добрый день, меня зовут Виктор Петрович Богданов, мне двадцать один год, этим летом выпустился из Ярославского педагогического, – затараторил Виктор.

После стольких собеседований речь была затвержена круче, чем мелодия в плюшевом мишке.

– Явился по направлению с биржи труда. Премного благодарен за ваш интерес к моей скромной кандидатуре…

– Скромной? – прервал его директор.

Стах Глебович наклонив голову слушал бурную речь Богданова и чуть улыбался. Помолчав секунду, директор продолжил:

– Резюме Ваше? Там указано, что диплом у Вас красный. Рекомендательные письма в порядке.

– Нуу, – замялся Виктор, сброшенный с накатанной колеи, – опыта работы у меня пока нет.

– И именно с этим были связаны Ваши трудности.

Стах Глебович произнёс это как утверждение, покивал, пожевал губы и вдруг с улыбкой спросил:

– Сколько раз Вас уже развернули?

– Двенадцать, – радостно сообщил Виктор.

Стах Глебович весело хмыкнул.

– Я не страдаю заблуждением, будто молодые люди ни на что не способны. Македонский, помнится, в двадцать стал царём. И сразу же разгромил мятежные Фивы.

Виктор сник. Разговор шёл как-то не так, как он рассчитывал. А директор продолжал допрос:

– Университет заканчивали экстерном?

– Нет, поступил в шестнадцать. В школу пошёл в шесть, вот и… – пробубнил Виктор.

– А, это понятно. А почему Вы избрали педагогику?

– Не прошёл в другие ВУЗы по результатам вступительных экзаменов, – поспешно выпалил Виктор.

– Неужели?

Губы директора тронула улыбка. Виктор замялся, но всё же нашёлся с ответом:

– Да я и не был особенно амбициозен.

– А диплом с отличием…

Директор чуть растягивал слова, улыбка его стала более заметной.

– К дому было близко? – уже наполовину вопросительно ответил Виктор.

– Не годится! – хохотнул Стах Глебович.

Вдруг в кабинете директора раздался оглушительный хлопок. Дверь с табличкой тряхнуло на петлях, вокруг неё пробился слепящий белый свет, из щели у пола взметнулась пыль. Виктор заполошно вскочил. Секретарша Саша, не отрываясь от монитора, флегматично придержала вспушившуюся стопку бумаг левой рукой. Богданов с ужасом посмотрел на дверь, ожидая, когда из-за неё вырвется столб пламени и удушающего чёрного дыма.

– О, не волнуйтесь! – успокоил его Стах Глебович.

Директор помахал рукой, призывая Виктора вернуться на стул, и добавил:

– Просто небольшой взрыв.

– Та…там лаборатория? – слегка осипшим голосом спросил Витя.

– Лаборатория, лаборатория. Моя личная лаборатория.

Директор небрежно кивнул и внезапно сменил тему.

– У кого, кстати, диплом писали?

– У Вадима Борисовича Асова.

Виктор не смог сдержать гордость в голосе, хотя глаз от слегка курящейся дымом двери не оторвал.

– Даже так? – протянул Стах Глебович, подняв одну бровь. – Вы что, забаррикадировали его? Морили голодом, пока он не согласился взять подопечного?

– Да что Вы, он из благотворительности брал всех, кого не разобрали другие.

Виктор смущённо спрятал глаза. Стах Глебович вскинул брови, а потом расхохотался.

– Да бросьте, я его тысячу лет знаю! Старик пальцем не шевельнёт, если к нему не применять шантаж или пытки!

Стах Глебович уже с открытым интересов смотрел на Виктора. Тот сидел, насупившись.

– Так хотелось быть учителем?

– Наверное. В школе веселее, чем в офисе. Ну… я так предполагаю.

Виктор чуял, что его план победоносного получения очередного отказа рушится прямо на глазах. Директор вдруг хлопнул ладонью по столу, показывая, что разговор завершён.

– Что ж, у Вас будет отличная возможность это проверить.

– Что? – опешил Виктор.

– Вы нам подходите. Приступаете завтра. Нужно подготовиться к учебному году. Расписание. Планы уроков. Прочие мелочи, сами понимаете. В бой первого сентября. Методики возьмёте у Саши.

Директор неопределённо махнул рукой в сторону секретарши и продолжил:

–Ах да, Саша, подай, пожалуйста, договор.

Секретарша вскочила, точным движением выудила из стопки тонкую пачку бумаг и подала директору. Тот передал её Виктору.

– Ознакомьтесь!

Стах Глебович навис над Виктором и замер над ним, как коршун. Виктор, как тёртый соискатель, первым делом поискал пункт с указанием зарплаты, и глаза его раскрылись в удивлении.

– Сколько?.. – опешил Виктор.

– Это с учётом ненормированного рабочего дня, – отмахнувшись сказал Стах Глебович.

– Ненормированного? – подозрительно спросил Виктор.

– Как у всех учителей. Классные часы. Выездные экскурсии. Шестидневка… Также Вам несколько раз нужно будет поработать воспитателем в группе продлённого дня, – беззаботно ответил директор.

– И чем я должен буду там заниматься? – как-то обречённо спросил Виктор.

– Помогать ученикам с их домашним заданием или с исправлением двоек… Всё как обычно.

Директор неопределённо пожал плечами.

– И долго? – допытывался Виктор.

– Ну пока не усвоят материал, – с какой-то нехорошей улыбкой ответил директор.

Виктор понял, что отказ директор не подпишет, и загрустил. Без отказа его вышибут с биржи и окрестят тунеядцем. Штрафы там какие-то. Не вариант. И как спасти так неудачно прошедшее собеседование, Виктор не знал. Брякнуть в лоб, что он пришёл, чтобы его не взяли, ему было отчаянно стыдно. Виктор невольно посмотрел на выход из приёмной и почему-то отметил, что он совсем недалеко. Правда, как потом показаться дома?

А директор уже подсовывал ему перьевую ручку. Не ту, у которой резервуар в стержне, а настоящую, которую макают в чернильницу. Виктор с удивлением посмотрел на такой раритет и ткнул пальцем в кончик пера. Честно сказать, ему всегда было любопытно, острые они или не очень.

Вдруг за окном сверкнуло, грохнуло, и в стекло ударил тропический ливень, в саду что-то истошно заорало: «Уаааау-уаааааау-уааау». Виктор поклялся бы, что это павлин. Богданов вздрогнул и убедился, что кончик пера-таки острый. На пальце появилась кровоточащая царапина, перо измазалось в крови. Виктор недоверчиво покосился в окно на бог весть откуда взявшиеся потоки воды и почесал обожжённый под абсолютно безоблачным небом нос.

А Стах Глебович с доброй акульей улыбкой кивал ему, мол, не беспокойтесь, подписывайте! И Виктор, мысленно ругнувшись, подмахнул оба экземпляра, как в прорубь нырнул. За окном грохнуло снова. Школу ощутимо тряхнуло. Саша смотрела на нового коллегу застывшим чуть встревоженным взглядом. Стах Глебович расплылся в улыбке. Виктор пробормотал:

– Всё?